Валентин Проталин - Пятое измерение
Простой пример. Абстрактное искусство или то, что называется модернизмом. Здесь нас призывают многое постигать именно чувством, проникать в наитие художника. Даже в стихах и прозе, пренебрегая знаками препинания и заглавными буквами, нам дают понять, что мы сами должны создавать при чтении эмоциональные узлы. Я сейчас оставляю в стороне, сколь это получается удачно или нет. И не о том, что тут есть и свои достижения. Я просто - о факте существования такого искусства, явленного вольно или невольно.
И естественно, современному нравственному движению необходима своя современная база, чем, скажем, для середины прошлого века являлась отмена крепостного права. С той "только" разницей, что крепостное право надо было отменять, а теперь необходимо создавать новые этические институты. Духовную свободу человеку не дашь, как политическую. То есть можно, конечно, ее декларировать, но кто возьмет. И лишь заклиная, как это часто делается нынче, "духовность, будь духовен", - многого не достигнешь.
Современной базой нравственно-интеллектуальной работы должны стать институциализация проблематики новой системной этики, ощущение этой деятельности как особенной, первостепенной, приоритетной - также и создание Центра новой этики, и этически ответственное использование его "продукции".
...И чем же не рабочая задача - наполнение демократических институтов власти духовным содержанием? По части духовных мытарств мы, может быть, впереди Европы всей. Не только ведь в области балета. Может быть, российской интеллигенции, в первую голову, теперь надо спокойно приняться выводить демократию из разряда пусть и меньших, но все-таки зол. И стать первыми тут.
Герцен, после того как закончен был московский университет, предложил Огареву: а теперь давай все-таки займемся нашим образованием. Мы закончили свое высшее учебное заведение: ввели у себя демократию. Может быть, и нам теперь следует двигаться дальше... иначе все будет не по-человечески. Неправильно.
19 мая 2000 г.
И ОПЯТЬ ЖЕ - ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПУШКИН!
Странное ощущение. Грянули два долгожданных выходных дня; празднично обозначенные историческим событием 200-летия А. Пушкина, и... И в результате у многих возникло чувство еще одного, но на этот раз не очень предполагаемого, хотя, как обычно, нисколько не заслуженного разочарования. Получилось, что к юбилею куда интереснее было готовиться, ждать его деятельно. Ведь, начиная с 1994 года, не только дни рождения нашего великого поэта отмечались уже с особенной значительностью, но и все "пушкинские даты". Воздавалось и лицейским дням, и первому балу Наташи Гончаровой, где, как считается, ее и увидел Пушкин. Ежегодно в свой черед вспоминали и дуэль на Черной речке.
Литературно-музыкальные и иные вечера, посвященные жизни и творчеству Пушкина, множились, можно сказать, как грибы, принимая тематически углубленный, даже исследовательский характер. И всюду залы и зальчики заполнялись людьми. Будь это дом работников искусств, институт мировой литературы, университет, библиотеки, клубы или вообще любая аудитория, любезно предоставленная кем-то устроителям и активистам гуманитарных собеседований и встреч. Готовились и выходили в свет книги с новыми материалами о Пушкине и его эпохе. Печатались газеты или просто предъюбилейные листки. Порою все это так или иначе финансировалось (весьма скромно) властью, однако инициатива, идеи, материалы и деньги шли снизу, от граждан, от лиц частных. Или организаций сугубо общественных.
Одно общественное движение "Союз реалистов" за последние пять лет подготовило и провело более ста самых разных пушкинских акций.
Особенного диссонанса не внесли в творческую предпраздничную настроенность и подготовительные заботы российских людей о будущем юбилее даже выборные кампании, где разные партии пытались оседлать и этого сказочного Конька-Горбунка. Таков уж предмет. Пушкинский юбилей не мог состояться без естественной искренней заинтересованности почитателей великого поэта. И пусть на самых крайних полюсах аудитории почти грозно скандировали "Наш Пушкин!" (т.е. не ваш, если речь идет о политическом неприятеле), великий поэт на самом деле примирял противоборствующие стороны. Хотя бы об этом они и не догадывались. Или лучше сказать, не желали догадываться. А догадавшись, даже отмахнулись бы: шли бы, мол они, противники то есть...
Пушкин так или иначе примирял противоборствующие стороны - как явление этого мира, органикой таланта и личности, талантом свободы. И чувством справедливости, свойственным ему, как дыхание. То есть тут и объяснять ничего не надо.
Другое дело, что у нас с такими простыми понятиями, как справедливость, масса сложностей. Особенно когда мы пытаемся их объяснять. Или объясняться в связи с ними. Для многих сущность справедливости весьма абстрактна. И эмоциональна одновременно. Этакое противоестественное явление эмоциональная абстрактность. Или абстрактная эмоциональность. Что хуже, и не решишь...
Короче, как бы там ни было, 200-летия Пушкина повсеместно ждали. И, подчеркну еще раз, деятельно ждали его, инициативно, что для нас уже предмет некоторой гуманитарной роскоши. Многие трудились, не покладая рук, ради того, чтобы он прошел хорошо, жизнерадостно. И вот добрались до главного, до самих юбилейных дней, и все сразу как бы замерло. Куда-то провалилось.
И все оттого, что вперед выступило Государство. Как же Государству не пребывать на самых значительных торжествах отечественной культуры. Оно, постоянно обремененное всяческими государственными заботами, не просто присоединилось к проведению праздника. Государство взяло его в свои руки. Утром 5 июня Правительство поднялось на свежевозделанную трибуну на Пушкинской площади Москвы и... И все испортило.
Ничего не имею конкретно против недавнего и недолгого правительства Сергея Степашина, ни против него самого. По российским меркам, он мне даже симпатичен. Не в последнюю очередь своей интеллигентностью. И ожидания, какие я с ним связывал (куда же деться россиянину без ожидания лучшего), сближало меня с этим человеком. Как с государственным деятелем.
Это, конечно, субъективный момент. Объективно же между мной (нами) и правительством (точнее сказать, правительствами) не существует какого-либо человеческого контакта. И ни малейшего чувства связи. Они, правительства, столько раз менялись, что мы не успеваем даже привыкнуть к ним.
Может быть, в обвале разочарования, связанном с бездарным в общем государственным финалом пушкинских торжеств, проскочила бы и нотка сочувствия этой правительственной неудаче в сфере гуманитарного. Однако слишком далеки мы сегодня друг от друга. Правительство как бы с нами, а мы без него.
Еще хорошо, что президент страны не обратился к народу в связи с 200-летием великого поэта. Ощущение несостоятельности здесь было бы куда более резким.
И опять же, дело не в конкретном президенте.
И не только в откровенно казенных режиссурах праздника на площадях столицы и в сам м Большом театре. (Одна моя знакомая дама, побывавшая вечером в Большом так и сказала: "Пустота!", имея в виду чрезвычайнейшую формализованность "мероприятия", которое не смогло спасти участие в нем прекрасных исполнителей). И не в том даже, что центр Москвы (чуть ли не более половины территории, расположенной внутри Садового кольца) почти на полдня был закрыт многочисленной милицией не только для транспорта, но и для пешеходов. Особо плотно на всех подступах к Пушкинской площади. Мы, мол, попразднуем, а вы потом приходите.
Очень этично!
Последнее я опять не адресую, собственно, к тому же Степашину. Государственный деятель, особенно высокого ранга, сам попадает у нас внутрь чиновничьей структуры, словно в ловушку.
Суть в другом. Многолетнее участие многих людей в продвижении к пушкинскому празднику оказалось куда более живым, чем то, что способны в области духовного воспринять, переварить, усвоить наши государственные структуры, наш недоразвитый гуманитарно класс чиновников.
От финала юбилейных торжеств не ждали столь откровенного бюрократизма. Ждали, хотели услышать хотя бы то, что день рождения А. Пушкина объявляется отныне Днем отечественной культуры.
Просто и незатейливо.
В сущности, перед нами опять явственный и далеко не частный случай несовпадения государственной практики с глубинными духовными общественными подвижками. Хочет кто это замечать или нет, мы вошли в иное новое время с иными смыслами и параметрами. Мы сами его готовили - и плодясь и размножаясь, весь земной шар заполняя собой, и с разным успехом создавая техногенные структуры обитания, и опутывая себя технологиями, и, что особенно важно, создав гигантскую гуманитарную сокровищницу, наработанную культурой, распоряжаться которыми еще только учимся.
...Интегративная идеология, этическая идеология, обогащенная этика, новая этика и, наконец, политика - прикладная этика. Все эти и многие другие определения нового времени (новейшего!) принадлежат самым разным нынешним авторам. Каждое из них можно было бы закавычить. Но суть здесь не в том, что авторов - уже хор, а в жгучей актуальности "репертуара" этого хора. И в жгучем, справедливом желании их быть услышанными.
