Семен Бытовой - Багульник

- Ах, вот вы как! - воскликнул Уланка, отряхиваясь. - Я вас тоже сейчас угощу!

- Попробуйте! - закричала она, убегая.

Он постоял, осмотрелся и, свернув с тропы, по глубокому снегу запетлял между деревьями. Ольга подумала, что он решил обойти ее, и побежала быстрее. Она даже не заметила, как он неожиданно выскочил из-за тополя и пересек ей дорогу. Ольга хотела оттолкнуть его, тогда Тимофей, широко расставив руки, заключил ее в свои объятия.

- Теперь не убежите!

Но Ольга и не пыталась убежать. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Вдруг она почувствовала, что Тимофей смыкает за ее спиной руки, и улыбнулась. Он понял ее улыбку по-своему и стал целовать ее холодные, схваченные изморозью ресницы, пока они не оттаяли, а когда захотел поцеловать в губы, Ольга быстро крутнула головой, сильно дернула плечами и, вырвавшись, стремительно побежала от него. Оглянувшись на бегу, она увидела, что Тимофей идет к старой дуплистой липе, и стала медленно возвращаться.

- Что вы там нашли?

- Омелу! - крикнул он, взбираясь на дерево.

- Что-о-о?

- Омел-у-у-у!

Ольга увидела, как Тимофей пытается срезать кривым охотничьим ножом огромный шарообразный, отливающий глянцем зеленый куст, притаившийся в кроне древней липы среди голых темных ветвей. Когда он наконец срезал омелу и, спрыгнув на снег, поднес Ольге, в ее руках никак не умещалось это удивительное, почти в метр величиной растение.

- Странно, зимой и такое ярко-зеленое...

- Не восхищайтесь омелой, - сказал он. - Это вечнозеленое растение с нежным названием - паразит! Зеленеет, красуется, а дерево, на котором оно растет, гибнет.

- Зачем же вы дарите мне омелу?

- Я охотно подарил бы вам букет горных пионов, но теперь их, к сожалению, нет.

- А довезу я этого паразита до Агура?

- Когда вы решили ехать?

- Если у Марфы Самсоновны все в порядке, то завтра.

- А на охоту разве не пойдем?

- На медведя? - спросила она шутливо.

- Можно и на медведя!

- Как-нибудь в другой раз, - пообещала она.

Она вернулась в Агур под вечер, когда закат обагрил снега на сопках. Не успела упряжка подъехать к больнице, Ольга спрыгнула с нарты, взбежала на крыльцо, тихо, чтобы никто не слышал, открыла дверь и прошла к себе в комнату. Только она положила на стол куст омелы, в глаза ей бросилась лежавшая под пепельницей записка.

"Спасибо Вам за все, дорогой доктор! Чувствую себя отлично. От всей души желаю Вам счастья в жизни. Если еще не уеду на ясеневые разработки, то непременно позвоню Вам из Мая-Дату. Еще раз спасибо. Ваш непослушный больной Ю. Полозов".

"Сбежал! - подумала Ольга. - Что-то у них тут случилось с Медведевым!"

В эту минуту вошла Ефросинья Ивановна. Вид у нее был грустный, виноватый.

- Где больной? - строго спросила Ольга.

Фрося зябко повела плечами, переступила с ноги на ногу и залепетала:

- Попутная машина была, он и уехал...

- А где были вы, Ефросинья Ивановна? Почему отпустили больного? Наверно, и перевязки ему не сделали?

- Утречком сделала, - сказала Фрося. - Как ты, мамка уехала, он какой-то другой стал. Папиросы утром купила ему, так он до вечера всю пачку выкурил. Я ругаю его, а он все курит. Лучше бы ты, мамочка, не уезжала.

Ольга вспылила:

- Новое дело! Выходит, я не должна ехать на срочные вызовы, а сидеть в палате и стеречь больных! А вы здесь зачем?

- Так ведь не видела я, как он уехал. Хватилась, а его уже нету...

- Вот я и говорю, что надо лучше смотреть за больными. Простите, но я вынуждена поставить вам за это на вид.

Сестра обиженно отвернулась.

- Не надо, милая, обижаться. Но я прошу вас, чтобы в будущем это не повторялось! - И, передавая ей куст омелы, попросила: - Поставьте, пожалуйста, омелу в палате на столе. Здесь у меня для нее места не хватит.

Ефросинья Ивановна небрежно схватила зеленый куст и выбежала в прихожую.

Ольга постояла, грустным взглядом окинула комнату и вдруг почувствовала себя такой обиженной и одинокой, что кинулась на кушетку, зарылась лицом в подушку и заплакала.

Из дежурки донесся сердитый голос Фроси:

- Я и осталась виноватая. Он сбежал, а я виноватая. Что? Устала с дороги, спит! Да тише ты, не кричи, пожалуйста! Новое дело, он сбежал, а я виноватая! Ладно тебе, ладно тебе! - уже более сдержанно сказала она. - А позвать не могу, устала она с дороги.

- Ефросинья Ивановна, кто это звонит? - спросила Ольга и, не дождавшись ответа, подошла к телефону: - Доктор Ургалова слушает!

- Простите меня, доктор, если бы не попутная машина... - начал сбивчиво объяснять Полозов. - Если хотите, я сегодня же вернусь в больницу...

- Как вы себя чувствуете? - спросила Ольга, стараясь сохранить спокойствие.

- По-моему, хорошо.

- Тогда незачем приезжать, здоровым людям в больнице делать нечего.

- Ведь я не оформил больничный...

- Оформим без вас и вышлем по почте.

Тут разговор прервал голос телефонистки: "Агур, выключаю! Мая-Дату, будете говорить по срочному с Хабаровском! Хабаровск, говорите!"

Ольга постояла с трубкой в руке, потом бросила ее на рычаг и пошла к себе. Следом за ней шла Фрося. Она все еще не могла забыть обиду и сердито повторяла:

- Он сбежал, а я виноватая!

- Ладно вам, перестаньте! - раздраженно сказала Ольга. - Сбежал значит, здоров!

- Пускай здоровый, а я невиноватая!

- Голубушка, умоляю, хватит! - И, помолчав, спросила более спокойно, решив выяснить все до конца: - Может, они поспорили с Николаем Ивановичем?

- Нет, однако, не спорили. Николай Иванович за тобой сразу уехал. А когда Юрий Савельевич остался один, он какой-то другой сделался. Я ему ужин принесла, он кушать не стал. Все ходил, курил. А когда к ночи пурга разыгралась, он мне прямо скандал учинил: "Вот увидите, Фросечка, ее пурга заметет". Я ему тоже не смолчала: "Ложись, спи, с нашим Евлампием ей в пургу не будет страшно!" Еле, мамка, успокоила его. Все равно спать не ложился, стоял у окна, смотрел, ждал, пока пурга кончится. А я ему опять: "Ничего, Юрий Савельевич, такое наше врачебное дело. Когда к больному вызов есть, надо ехать: хоть пурга, хоть ливень, хоть что - все одинаково". А он свое: "Я этого от вас, Фрося Ивановна, не ожидал!" Как будто я и за пургу виноватая.

- Ну ладно, Фросечка, идите домой. Вы за эти дни, наверно, очень устали.

- Пойду, однако, а то я трое суток дома не была, надо плиту истопить...

4

"Милая моя мамочка! - писала Ольга в Ленинград. - Ты прости меня, что долго не отвечала на твое последнее письмо. С первых же дней моего приезда в Агур навалилось столько разной неотложной работы, что я едва-едва справлялась. Недавно в одну ночь пришлось сделать две полостные операции. Потом уехала по срочному вызову к роженице в поселок Кегуй. Я, мамочка, ехала туда на собачьей упряжке. Ты, конечно, не знаешь, как выглядит нарта с собаками, но это, поверь, прелесть. Легко и удобно. Сидишь вся закутанная в медвежью шубу, а упряжка бежит по узкой тропинке сквозь тайгу, облепленную голубым сверкающим снегом. Правда, в пути нас немного задержала пурга, но я все-таки попала к роженице вовремя и приняла у нее поздно вечером девочку. Она была так счастлива, что назвала своего ребенка в мою честь Ольгой. Вот видишь, как хорошо относятся ко мне местные жители. Очень прошу тебя, родная, не волнуйся, твоя дочь живет отлично и решительно ни в чем не нуждается. Ко мне иногда приезжает доктор Аркадий Осипович Окунев, с которым ты уже знакома по моим прежним письмам из Турнина. Он ласково называет меня "девочка моя". Очень помогает мне и, как родной отец, следит за каждым моим шагом. Так что опять прошу тебя совершенно не беспокойся и никогда больше не пиши, что какая-то нелегкая занесла меня на край света! Здесь очень интересно и мне нравится. Дорогая мамочка, купила ли ты себе зимнее пальто? Очень прошу тебя, купи какое-нибудь приличное, подороже: если не хватит денег, которые я послала тебе, то не спеши. На днях отправлю еще перевод. И вообще, не отказывай себе ни в чем. Деньги я буду высылать регулярно. А у меня здесь расходы невелики. Все есть в нашем рыбкоопе. За конфеты "Мишка на севере" и "Белочка" спасибо тебе. Я ведь как была сластеной, так и осталась. Вот теперь, пожалуй, все, дорогая моя. Спасибо дяде Косте и тете Лиле, что часто бывают у тебя. И особенно благодарна им, что в папину годовщину сходили они с тобой на могилу и положили букет роз от меня. Ну вот и все. Еще раз прошу: больше никогда не волнуйся за свою Ольгу, все у нее хорошо, ведь ты сама знаешь, какая она, - и других не обидит, и за себя, когда надо, постоит..."

А подруге своей в Кировскую область Ольга не написала. Ленке Томиной писать не так-то просто. Ведь Ленка постоянно требует от Ольги таких писем, чтобы в них была вся душа до самого донышка. А у Ольги в самом деле душа была полна впечатлений, переживаний, и писать обо всем этом надо подробно и долго, а времени нет.

Она разделась, легла. Под окном Евлампий Петрович почему-то возился с собаками, и они жалобно скулили, нагоняя тоску. Потом взошла луна и долго стояла под окном - большая, в голубой морозной короне.