Лев Толстой - Дневники и записные книжки (1909)

Вчера поправлял Вехи и половину статьи — не хор[ошо] и не дур[но] средне. И потом вдруг то радостное чувство, к[оторое] записал вчера. Главн[ое] — радость в сознании на опыте возможности жить только перед Богом. Я пишу: только п[отому], ч[то] Бог не допускает посторонних лиц, а только tete a tete* [один на один.]. Two is company, teree is none [Где двое, там третий лишний.].

Как только чувствуешь его судьею — нет и не может быть мысли о суждении людей.

Погода дождливая. Не ездил. И весь вечер провел хорошо. Письма больше от женщин и от Балаш[ова], на к[оторые] надо ответить. Сейчас проводил Таничек. Очень она мне дорога старшая и мила младшая.

Поправлял статью и отложу. Всё нехорошо. Тоже и Вехи плохо. Приехал Семеновс[кий] офицер — как бы действовавший противоположно Семеyовцам. Дай Бог, чтоб б[ыла] правда. С ним говорил хорошо. Ездил к Гале и Оле. Как всегда, хорошо. И она, Г[аля], несет хорошо спою долю.

Дома Успенский, вечером письма и (Зачеркнуто: бра[нная)) недобрая брошюрка Восторгова. И я вот потерял свое отношение к Богу и огорчался суждением людей. А стоило только вспомнить, чей один мне важен суд, и как всё легко — не то что легко стало, а всё исчезло. Нынче утром, сейчас так понял. Помоги, помоги — кто? Кто бы там не был, но знаю, что есть кто-то, кто может помочь. И прошу Его, и Он помогает, помогает. Вечер провел с Николаевым и Успенским нехорошо. Помнил больше о них, о их суждении, а не о Его. — Читал им напрасно о Вехах и письмо. С С[оней] всё не говорил. Спал хорошо, но мало. Не знаю сам, ч[то] б[уду] делать. Да, читал милый дневник Гагиной. Записать:

1) Мы, я, только говорим о том, что в нас, в каждом человеке живет, проявляется Бог. Но ведь это не слова, это несомненнейшая истина. Так надо и жить по пей. А что значит жить по ней, по той истине, по к[оторой] Бог в каждом человеке? Значит то, что при встрече, при общении с человеком помнить, ч[то] я имею дело с проявлением Бога, т. е. при всяком общении с человеком быть в торжественно набожном, молитвенном настроении. Молитва это молитва, вызывание в себе высшего духовного состояния, памятование о своей духовности. Общение с человеком — это таинство общения с Богом, причащение. Ах, если бы всегда помнить это! А можно. И буду пытаться.

Приехал Ив[ан] Ив[анович]. Сейчас буду беседовать с ним.

Особенно дурного ничего не б[ыло]. Занимался статьей и Вехами. Dans le doute abstiens toi (В сомнении воздерживайся.]. Вехи бросаю. Ездил верхом с Душ[аном] хорошо. Кажется, не нарушал или оч[ень] мало таинство любви. Немного только с С[оней] по случаю чтения Купр[ина] Ямы. Есть движение. И то хорошо. Чувствую себя слабым. Хочется написать о том, в чем истинное христианство и почему церковн[ая] вера извращает его, уничтожает всё это значение для жизни. Хочется и Н[ет] в М[ире] В[иноватых] писать. Холод. С[аша] уехала во Мценск. Много суетливой работы я набрал, надо освобождаться и делать то, что нужнее перед Богом. Врем[ени] уж остается мало.

Вчера читал брошюру Восторгова — брань меня. Не могу сказать, как тот мудрец, что хорошо, что он еще не всё знает мое дурное, но б[ыло] больно сначала, а потом, как только вспомнил, ч[то] это матерьял работы, мой экзамен, ч[то] мне нужно только перед Ним быть или приближаться к тому, чем Он хочет, чтоб я б[ыл]. И тотчас не только прошло тяжелое чувство, но заменилось радостным. Как бы передать это людям? Боюсь ошибиться в свою пользу, но кажется, чувствую перемену отношения к людям от памятования о сущности закона жизни — любви. Вчера на езде верхом рассердился на лошадь за ее пугливость и стал мстить и дергать ей рот. И вспомнил, что и в лошади тот же дух жизни, и ч[то] и с ней надо обращаться религиозно, любовно, и тотчас изменилось отношение. То б[ыло]: я тебе испугаюсь — и хлыст; а то: ну, милая, не бось. И это отношение к животным оч[ень] важно. Оно лучше, легче всего подготавливает к такому же любовному отношению к людям: люди лгут, тщеславятся, язвят нарочно, главное, лжемудрствуют, и с ними труднее удержаться. А привыкнешь к животным — легче будет с людьми.

Работать ничего не хочется, и потому не буду, но на душе оч[ень], оч[ень] хорошо. Теперь скоро 12.

Проснулся оч[ень] рано. На душе хорошо. Вчера. Поправлял статью (нехорошо, особенно конец). Проводил милых Ив[ана] Ив[ановича] и М[арью] А[лексапдровну]. Был крестьянин баптист, проситель. Держался. Ездил далеко верхом с Душаном. Вечером читал статью и Купр[ина]. Оч[ень] плохо, грубо, ненужно грязно. Идет снег и вчера и нынче. С[аша] с Варварой] М[ихайловной] уехали. Записать две:

1) Смотрю на весеннее выступление жизни — силы жизни одной и той же во всем: и в траве, и в почках деревьев, и в цветках, и в насекомых, и птицах. И подумал, ч[то] мы, люди, имеем свойство, отчасти подчиняясь этой силе, сознавать ее в себе. (Не могу ясно выразить.) И другого не помню.

Вспомнил, ч[то] надо записать — именно:

2) Живо представил себе повесть или драму, в к[оторой] нет злых, дурных, все добрые для себя и все невиноватые. Как бы было хорошо и как ярко выступила [бы] из-за этой доброты, невиновности людей недоброта и виновность устройства жизни.

Не знаю, приведет ли Б[ог] сделать это, а оч[ень] бы хотелось.

Нынче кончил все текущие дела, письма и поправил о «Вехах», но брошу (Слова: но брошу приписаны, карандашом.).

Вчера не записал. Третьего дня не помню. Вспомнил: писал о любви (Это предложение вписано над строкой). Ничего ни особенно дурного, ни хорошего не делал. Ездил к Гале. Ч[ерткову] грубый отказ. Почувствовал гнев — зло к Столыпину, но, слава Б[огу], удержался и перешло в искреннюю жалость. Вечером прекрасный разговор с Николаевой. Б[ыл] Трегубов.

Вчера встал оч[ень] рано. Написал пустяк Трег[убову].

Но думал оч[ень], оч[ень] важное.

Во 1-х, то, что надо написать письмо, к[оторое] С[аша] пересдаст, в к[отором] просить о том, чтобы подумала о своей душе, об истинной жизни; во 2-х, о том, чтобы не давать дневника и не писать для издания при жизни. Исключение делаю теперь для того, ч[то] пишу о любви. Это нужно. Ошибаюсь я или нет, но это огромной важности. Письмо от Молочн[икова] с письмом от Александра. Ездил в Овсянник[ово]. Оч[ень] приятны все Горб[уновы] и М[арья] А[лександровна] — нечего говорить. Приехала Зося. Оч[ень] и легкомысл(енна] и самоуверенна. Вечером б[ыл] оч[ень] слаб, но здоровье хорошо. Нынче встал поздно. Прохожий молод[он] человек, я с ним по-человечески обратился, и так радостно. Как мы gaite de coeur [с легким сердцем] лишаем себя лучших радостей любви. Записать:

1) Человечество и каждый человек переходит от одной поры (saison) к другой, следующей, от зимы к весне, сначала ручьи, верба, трава, береза и дуб пробрался, а вот цветы, а вот и плод. Как будто чувствую и в себе, и в человечестве созреван[ие] плода.

2) Сержусь, досадую на нищего просителя, а только бы помнить, ч[то] это оселок для точения, повод для укрепления привычки любви. (Сейчас б[ыл] такой, и я не вспомнил.) (А часто, к радости, среди разговора вспоминаю и дергаюсь.)

3) Самоотречение?! Разве можно отрекаться от себя, когда «я»-только я телесное. Самоотреч(ение] есть отречение от того, ч[то] я ошибочно считаю собою. Самоотречение есть признание своей божественности, вечности.

4) (В оригинале ошибочно помечено цифрою 3, после чего и все дальнейшие записи этого числа помечены на единицу меньше, чем следовало) Умирающему приводят священника. Он умоляет, чтобы его не заставляли на пороге смерти осуждать, обличать обманы церкви.

5) Пишет жене: Прости меня. Я же простил тебе, но не могу не сказать хоть из-за гроба того, чего не решался сказать живой, чтобы не раздражить, и потому не успеть и даже навсегда не успеть помочь тебе, не решался сказать, ч[то] ты живешь дурно, для себя дурно, мучая себя и других и лишая себя лучшего блага -любви. А ты способна — и оч[ень] -ко всему самому лучшему. Я много раз видел эти зародыши в тебе. Помоги себе, милая. Только начни — и увидишь как ты сама, твое лучшее, истинное я поможет тебе.

6) Всё дело в том, чего человек хочет достигнуть — в чем его идеал: хочет он богатства, почестей, славы, удовольствий — будет одна жизнь; хочет любви своей ко всем людям — будет совсем другая. Всё в идеале. Хочет человек богатства, почестей, славы, удовольствий — и будет он обдумывать, как отобрать побольше от других себе, как бы поменьше расходовать, давать другим; хочет почестей — будет потакать, услуживать, покоряться -тем, кто во власти, будет горд, будет отделяться от людей, будет презирать тех, кто не нуж[ны] ему для успеха. Хочет славы-будет всем жертвовать, и чужой и своей жизнью, для успеха. Хочет удовольствий — будет придумывать средства увеличения наслаждений, переменяя и придумывая наиболее сильные. Если же хочет человек любви своей ко всем людям, то будет он, когда без дела один сам с собою, вспоминать о том, как он в прежней жизни, вчера, нынче, не соблюл любви с человеком, как сделал, сказал, подумал недоброе, нелюбовное, и будет думать, что помешало ему в этом: какие пороки, соблазны, привычки, и будет думать о том, как избавиться от них. Когда же на людях, будет стараться помнить, что одно нужно для исполнения воли Пославшего и для его истинного блага, нужна только любовь к людям, и, помня это, будет обходиться с каждым челов[еком] одинаково, как с братом, стараясь не только о том, чтоб не сделать ему вред (один из самых больших — раздражить его), но о том, чтобы сделать ему то добро, к[отор]ое можешь. Будет, главное, воздерживаться от всего того, ч[то] может нарушить благо других людей, что несовместимо с любовью. Если хочет чел[овек] любви, то будет он естественно и в делах, и в словах, и в мыслях воздерживаться от того самого, ч[то] для человека, живущего не по закону любви, представляет главную цель жизни, — будет воздерживаться от собиран[ия] и удерживания богатства, от достижения почестей, славы, от всех удовольствий, доступных не всем людям и приобретаемых всегда одними людьми в ущерб другим. Люди говорят: это трудно. Но они говорят так только п[отому], ч[то], не испытав радости любви, не знают ее и не верят в нее.