Феликс Светов - Отверзи ми двери
"Спасибо, мы пошли. У нас..." - Федя говорил сурово, готовый пресечь любую улыбку.
Лев Ильич вышел в коридор. Таня, уже расстегнувшая было пальто, снова его застегивала. На Льва Ильича она и не взглянула.
- Заходите, как время будет, - сказал Марк. - Всегда рад.
- Лев Ильич, еще раз спасибо, - Федя открыл уже дверь на лестницу, но вдруг резко остановился. - Да нет, я не о том, вы еще что-то подумаете! Я за то, что только что вам сказал...
Таня подняла глаза на Льва Ильича - она, и глядя на него, его не видела. "Ну и хорошо, подумал он, не мне ж такое..."
- Лев Ильич, идите сюда! - позвал его Марк из кухни.
На плите пыхтел чайник, Марк колдовал над заваркой.
- Это и есть одно из доказательств бытия Божия?.. - спросил он. Убедительно. Да, с господами интеллигентами только водку пить. Спасибо, хоть сразу, а то б...
Лев Ильич присел на табуретку возле покрытого пластиком стола, у темнеющего на глазах окна. На подоконнике стоял транзистор с торчащей антенной. Марк повернул выключатель, под потолком зажглась голая - без абажура лампочка, поставил чашки, банку варенья.
- Вина нет. Да вам уж сегодня поставили... Хоть надо бы - трясет от злости. Как ни привык к таким номерам, а каждый раз руки чешутся. Вот вам доказательство, и никаких Тань, все элементарно.
Лев Ильич молчал.
- А вас действительно с работы гонят?
- Оно к лучшему.
- Что думаете делать?
- А я еще не думал. Пойду сторожем в детский сад.
- Сколько лет вы там проработали?
- Пятнадцать.
- Ого! Хотите сделать заявление?
- Чего? - изумился Лев Ильич. - Кому?
- О гонении за веру, на конкретном примере. Для прессы, он кивнул на транзистор. - Или я, про случай с вами.
- Ну сделал. Дальше что? Меня восстанавливают?
- Едва ли. То есть, скорей всего, нет. Но нельзя давать спуску ни в чем.
- Чем вы занимаетесь, Марк?
- Где я работаю? В одном институте. Но это вроде детского сада, который вы себе придумали. Только денег побольше.
- Но я действительно буду сторожем, если меня возьмут.
- Что значит "действительно"?
- Это будет моим занятием.
- И все?
- И все.
- Тут уж я вам не поверю, простите. Потому что, если вы даже будете работать каждый день, хоть сторож чаще всего посменно, а верней всего, в детском саду у ночного сторожа целый день свободный, во всяком случае шестнадцать часов времени вам в любом случае девать будет некуда.
- Вы знаете, Марк, если мы говорим всерьез, а не просто упражняемся в остроумии, то мне вам нелегко ответить. Верней, объяснить. Но поскольку вас интересуют факты, а выводы, как я понял, вы любите делать самостоятельно... Меня гонят с работы не только за то, что я хожу в церковь, верней сказать, в трудовую книжку, конечно, запишут нечто другое: "невыполнение задание по командировке". И это будет вполне справедливо. Я вернулся две недели назад, получал зарплату и ничего - просто совсем ничего за это время для редакции не сделал.
- Ну за это не выгоняют человека, проработавшего перед тем пятнадцать лет.
- Да я не про то - выгоняют-не выгоняют. Я просто к тому, что у меня было не по шестнадцать часов свободных, а по двадцать четыре каждый день. И у меня не было не только часу пустого времени, но и одной минуты, я прожил за эти две недели - с тех пор как крестился, такую жизнь, какой, наверно, не было все предыдущие сорок семь. Вот вам к разговору о том, чем я буду заниматься.
- То есть, собственными переживаниями?
- Назовите хоть так.
- Или спасением собственной души, если научно?
- Это верней и по существу.
- Ну а остальные, все вокруг - кто страдает, кого убивают, кто иначе относится к проблеме участия в общественной жизни, а его из нее выталкивают?
Лев Ильич улыбнулся:
- Этот самый вопрос я сегодня, по слабости, задал юноше, у которого даже некое физиологическое отвращение ко всякому казенному учреждению. Он просто не может переступить его порог.
- И что он вам ответил?
- Что его участие в общественной жизни выражается в том, что он стремится полностью от нее себя изолировать - хочет, чтоб его оставили в покое. Мечтает всю жизнь просидеть в закутке, за шкафом. Только там, полагает он, сможет услышать то, ради чего родился на свет Божий.
- А, это, наверно, ваше четвертое доказательство бытия Божия?..
Лев Ильич снова не ответил.
- И вы находите такую позицию достойной? - спросил Марк.
- Спасение собственной души - это не жизнь в закутке. Вторая главнейшая заповедь Господня: возлюби ближнего, как самого себя.
- Это все абстракции. Во всяком случае, со столь пассивной позицией с преступлениями или, пусть по-вашему, со злом, не справишься.
- Помилуйте, Марк, обратитесь к собственному опыту, да разве любовь бывает пассивной?
- Любовь в современном мире, где зло угрожает самому существованию человечества, всего лишь хобби, во всяком случае, не дело для человека, чувствующего ответственность.
- Ответственность за что?
- За жизнь ближнего, которого надо не возлюбить, как вы говорите, а избавить от страданий.
- А за себя?
- А собой я заниматься не имею права. У меня на это нет времени, потому что и двадцать четыре часа мало на то, чтоб не как-то там туманно-мистически, а реально спасать ближнего.
- Тогда вы последовательный человек, и Вольтер в точности выражает вашу философию жизни: считаете, что я безответственный эгоист-себялюбец, а готовы, не задумываясь, писать заявление в мою защиту. Ну не чушь ли?
- Видите, как действительно странно: христианин утверждает, что возлюбил ближнего, а защищать даже себя самого не хочет - не то чтоб других! А я, отрицая эту любовь, готов за вас в петлю. Чья позиция благородней?
- Благородство не категория для христианина.
- Какие же у вас категории?
- Ну скажем, чувство вины, кротость...
- Опять литература, да и не лучшие образцы. Молью трачены, гнилью, нафталином разит от этих двухтысячелетних тряпок - разных там плащей с кровавым подбоем - опять абстракции!..
- Чай у вас замечательный! - сказал Лев Ильич, он как-то совсем протрезвел и знакомая печаль стиснула ему сердце: "Ну что это все со мной? - спросил он себя. - Славный какой человек - чистый, мужественный, действительно благородный, не чета тому Мите, что скрывался у Любы, Библией подторговывал. Что ж, и тут, наверно, разные люди, хоть может и одно дело делают... Ну а дело-то, дело?.." - Чай замечательный, только едва ли это составляет круг ваших профессиональных занятий. Судя по тому, что вы говорите. А мне, между прочим, так и не ответили - в чем они?
- Я считаю своим долгом принципиально и в любом случае выступать в защиту прав человека.
- Ах, ну да, даже те, которые вам лично несимпатичны.
- Не за идеи, а за права.
- Права?.. Да, это понятней: право на труд, на образование, свобода печати, демонстраций...
- Свобода совести, свобода выбора местожительства, - сказал Марк. Он говорил спокойно, твердо, ни разу не повысил голос, глаза у него были внимательные, чуть-чуть снисходительность уловил в них только Лев Ильич.
- Конечно. Поэтому вы готовы защищать тех, кому трудно здесь, и тех, кто хочет, чтоб было полегче, и потому едет туда.
- Разумеется. Это одна из основных свобод.
- А вы сами - не хотите осуществить это свое право?
- Нет. Каждый человек должен знать, что может реально обладать этим правом. Это дает человеку уверенность, он чувствует себя, действительно, гражданином мира, если может в любую минуту отрясти прах и хлопнуть дверью. Но... можете ловить меня на противоречии, это ваше дело, но сегодня уехать отсюда - значит убежать от Распятия, говоря вашим языком. Видите, как я знаю терминологию...
- Знаете? А что это такое? Вы думаете, Он распялен за то, чтоб у всех была ванна с кафелем и всеобщая грамотность? Это ж главное, что побуждает "отрясать прах" и "хлопать дверью" - нет возможности жить как хочется и заниматься тем, к чему имеешь склонность.
- Да, право на нормальную цивилизованную жизнь и право на образование, реализацию своего дарования - элементарные права, и никакое общество не должно их ущемлять... Да кто тогда за вас-то вступится, если я уеду? За эту страну, в которой, в лучшем случае, у людей хватает сил не участвовать во лжи и за шкафом угнездиться. Вон и Федя таким оказался. Это им сегодня в подвиг вменяется.
- Но позвольте, Марк, значит, любовь для вас не только "хобби", чем же, как не любовью, может быть одушевлена ваша деятельность? Несомненно, любовь к людям, которые здесь обеспамятели, к стране, которая все потеряла - к России?..
Марк чертил ложечкой на столе.
- Значит, я угадал? - повторил Лев Ильич. - А если есть любовь, она может стать началом...
- Нет любви, - поднял голову Марк. - А если и была, я ее в себе вытравил. Потому что нельзя любить страну, в которой уничтожены десятки миллионов людей, народ, который, как вы сами сказали, обеспамятел, все в себе растоптал. Если я буду любить, если я дам любви очнуться в себе, я не смогу ненавидеть, а без ненависти к этой мерзости с ней не станешь сражаться - каждый день и каждый час. Не будешь готов принять любую муку.
