Вся синева неба - Мелисса да Коста
— Жо, он…
Она наконец улыбается. Впервые улыбается ему после их ссоры.
— Я знаю.
— Он шевелится!
— Я знаю.
Она невольно улыбается восторгу Леона. Он не может усидеть на месте. Держит руки на ее животе, прижимается к нему ухом, потом губами и кричит:
— Привет! Эй, там, привет! Я…
Он снова выпрямляется, и они обмениваются растроганными улыбками. Конец фразы тонет в недоверчивом возгласе:
— Я папа!
Жоанна смеется, крупные слезы текут по ее щекам. Леон целует ее живот. Она гладит его волосы. Ребенок шевелится. Она больше не хочет, чтобы он уходил. Никогда.
—— О чем ты думаешь? Чему улыбаешься?
Она вздрагивает, услышав голос Эмиля. Она вернулась в кухоньку в Аасе с залепленным снегом окном.
— Ты уже пришел?
Он садится и выкладывает перед ней десяток апельсинов.
— Что ты делаешь? — удивляется она.
— Я очищу апельсины, высушу корки на печи… и сделаю тебе твой настой.
Она удивленно улыбается.
— Правда?
— Да. Так ведь надо делать, верно?
Она встает, и стул поскрипывает на плиточном полу старой кухоньки.
— Да. Я помогу тебе.
В кухоньке пахнет апельсинами и костром. Апельсиновые корки грудой лежат на столе, и Эмиль показывает на салатницу, куда они сложили голые апельсины.
— Теперь надо все это съесть.
Он засовывает в рот сразу четверть. Жоанна встает и ровненько раскладывает апельсиновые корки на камине.
— О чем ты думала сейчас, когда улыбалась? — спрашивает Эмиль.
Он смотрит, как она расправляет ладонями каждую апельсиновую корку. Он не знает, правильно ли он сделал, что спросил, зачем настаивает. Но она отвечает:
— Я думала о Сен-Сюльяке.
Он не знает, грустно или радостно она это говорит, он видит только ее спину.
— Ты скучаешь по своей деревне?
— Иногда.
Ей явно не хочется распространяться на эту тему. Она оборачивается, вытирает руки о штаны и говорит:
— Надо подождать, пока они высохнут. Потом мы их истолчем и положим в чайный фильтр. Добавим корицу и бадьян. Кажется, я все это заказала, да?
Эмиль склоняется над стоящими на столе ящиками. Он понял, что она хочет сменить тему. Он поднимает пакет с сахаром и бутылку масла, но смотрит озадаченно.
— Что такое бадьян?
Она закатывает глаза, но так, для проформы.
— Дай я поищу. Покажу тебе.
—Большего и не надо было, чтобы тягостное утро развеялось и дух Рождества проник в пустую пристройку. Пок свернулся клубочком на стульчике у печи. Повсюду летают блестки. Жоанна опытным взглядом осматривает шишки, ставшие красивого золотистого цвета. Она прикрепляет последнюю к елке. Эмиль исколол пальцы, пытаясь закончить рождественский венок. Он вырезал из картонной упаковки от макарон красные звездочки и развесил их на ветвях как мог. Посасывая уколотый палец, он озирает свой шедевр.
— Что скажешь?
На красных звездочках остались буквы с упаковки макарон. На одной можно прочесть часть слова: Итали… На другой значится «г» от «500 г». Жоанна с невозмутимым и совершенно серьезным видом заявляет:
— Очень красиво.
Позже они решают выпить чаю, и в поисках ситечка в ящике шаткого столика Жоанна натыкается на старый пазл из пятисот деталей. Этот пазл, изображающий осенний лес, занимает их до поздней ночи. Они забывают поесть что-либо, кроме апельсинов, и Жоанна в конце концов засыпает, положив голову на стол среди крошечных деталей.
— Снег еще идет? — ворчит Эмиль, потягиваясь, с тяжелыми со сна веками.
Жоанна уже встала и сидит на подоконнике в их спаленке. Пок лежит на кровати рядом с Эмилем. Она приникла лицом к стеклу.
— Да.
— Сильный?
— Да. Нас в конце концов погребет…
— Хорошо, что мы заказали все это… Не знаю, проедет ли «Тут Тут» в такой снег.
Она кивает. Он отнес ее в кровать этой ночью. Она весила не тяжелее перышка. Она не проснулась, даже не вздохнула.
— Что ты делаешь? Рисуешь?
У Жоанны на коленях лежит холст, он только сейчас это заметил. Он привстает в постели, подтянув одеяло к груди. Холод собачий, несмотря на камин.
— Да. Я хочу начать новую картину.
— И что ты напишешь?
Она колеблется, покусывая кончик кисти. Холст еще чистый.
— Может быть, тебя?
Они улыбаются друг другу.
— Меня?
— Да.
— Ммм, — мычит он. — Почему бы нет? Мне надо принять особую позу? Ты, надеюсь, не хочешь все-таки писать обнаженку?
Он смеется, когда она закатывает глаза.
— Я, знаешь, не против обнаженки…
Жоанна встает и кладет чистый холст на подоконник. На ней толстенные носки из зеленой шерсти и ее вечная черная шаль.
— Там будет видно.
— Ты куда?
— Заварить чай.
Она скрывается в коридоре, и Пок, спрыгнув с кровати, следует за ней.
— А моя медитация? — кричит он.
Но все, что он слышит сквозь стены, — это разочарование Жоанны, когда она обнаруживает:
— Ох, нет… Ты закончил пазл без меня!
25
Снег все идет. Мистик так замерз на улице, что Эмиль и Жоанна впустили его в пристройку, невзирая на запрет Ипполита.
— Это пастушья собака, она должна терпеть холод, — сказал он им.
Бедный пес счастлив свернуться клубком у камина. Ветер свистит в соснах и врывается в дверь, когда Эмиль выходит принести дров.
В следующие дни кухня наполняется запахом песочного печенья, легким паром от апельсиново-коричного настоя и светом свечей, изготовлению которых Жоанна пытается научить Эмиля. Эти несколько дней вне времени. Ласковое вневременье среди зимы и снега, который продолжает их засыпать. По утрам они неустанно разбирают пазл из пятисот деталей и забавы ради заново собирают его. Потом приступают к сеансам всевозможной медитации: медитация у камина,
