Завет воды - Абрахам Вергезе
У него галлюцинации? Если это Элси, почему не на машине Тетанатт-хауса? Из тумана памяти всплывает воспоминание, как Самуэль вроде что-то говорил про разорванную дренажную трубу, которая превратила дорогу в бурный ручей. Теперь преодолеть его могут только пешеходы, по бревну в пятидесяти ярдах выше по течению.
Разинув рот, Филипос с намыленным лицом таращится на жену, которую не видел уже год. По временам ему кажется, что ее никогда и не существовало, что их совместная жизнь была лишь сном. А сейчас на него обрушиваются воспоминания: девочка, невеста, которую он привел домой, их первая ночь, проклятое дерево… Филипос сидит парализованный, как каменное изваяние. А ведь десять минут назад Малютка Мол, вот уже много дней не встававшая с циновки, приподнялась на локте, сообщая: «Гости идут!» Если бы он обратил на это внимание, успел бы ополоснуться, надеть жилетку и свежее мунду.
Элси останавливается, подобная богине Дурге[199], серо-опаловые глаза устремлены на Филипоса. Он смущен собственным видом: вмятина на переносице после одного падения с велосипеда, покореженное ухо — после другого. Земля явно неравнодушна к его левой половине. До него доносится ее цветочный аромат, совсем не тот, что он помнит.
— Элси! — восклицает Филипос, не выпуская из руки бритву.
Эл-си. В этих двух слогах его радость, их общая печаль и прощение, которого он ищет, даже если не в силах сам простить себя. Быть лишенным дара речи сейчас — это благословение, рядом с женой слова всегда служили ему дурную службу.
— Филипос, — отвечает она.
Смотрит мимо него, и ее опустошенное лицо светлеет, когда Малютка Мол, радостно хихикая, ковыляет вперевалку в объятия своей чечи, сестры. Элси усаживает ее, ужасаясь виду обострившихся скул, которых никогда не заметно было на широком лице Малютки Мол, и тому, как свисает блузка с ее торчащих ключиц. Услышав обнадеживающие звуки, из дома выскакивает Большая Аммачи, обнимает Элси и произносит лишь одно:
— Муули!
Филипос с ревностью наблюдает за этой сценой. Самые главные женщины в его жизни — единый фриз из черных локонов, белого сари, седых волос, ярких лент и чатта в пятнах куркумы. Они скрываются в кухне. В зеркале Филипос видит разинутый рот Обыкновенного Человека, в который вот-вот залетит муха.
глава 52
Как некогда бывало
1950, ПарамбильНастоящий муссон, как мстительный бог, является сразу после Элси, он наказывает тех, кто поверил самозванцу. Проливной дождь и ветер мощи тайфуна сгибают ветви пальм в павлиньи хвосты, а потом ломают их. Вихрь, врывающийся в окна, издает жуткий потусторонний звук, будто кто-то дует в горлышко амфоры. Электрический столб упал, и радио умолкло. Самуэль выбрался наружу и вернулся в ужасе: за камнем для поклажи разлилось новое озеро, другого берега которого не видно. Легендарное наводнение 1924 года вызвало разрушения по всему Траванкору, однако не затронуло Парамбиль. Но сейчас вздувшийся ручей, где обычно купается Большая Аммачи, угрожает жилищам ремесленников и работников. Река выплескивается из берегов, смывает причал, и впервые на памяти Большой Аммачи ее видно из дома, и поток подбирается к усадьбе, которая, по убеждению ее мужа, находилась вне досягаемости воды. К пятой неделе их благоговение перед мощью природы сменяется унынием. Земля молит о пощаде. Нет слов, чтобы описать растущее чувство оторванности от мира. Газеты не доставляли с начала муссона.
Большая Аммачи тревожится за Элси, которая часами расхаживает по веранде, даже по ночам, и все вглядывается в небо с отчаянием матери, оставившей за рекой ребенка без присмотра. А ведь в былые времена девочка бывала настолько поглощена своим рисованием, что не заметила бы, как сносит крышу дома. Элси явно не планировала задерживаться здесь надолго, но все же почему она так торопится уйти?
Как только Филипос понял, что Элси явилась только навестить Малютку Мол и не собиралась оставаться, он отстранился, отказавшись от любых попыток общаться с женой. Они редко видятся; из-за маленьких черных жемчужин разница между днем и ночью для него размывается, и Филипос постепенно превращается в ночное существо. Несколько раз он замечал, как Элси патрулирует веранду, пристально глядя на дождь, как будто если смотреть достаточно долго, тот может прекратиться. Филипос сдерживает смех, когда слышит за окном, как Элси спрашивает Самуэля, можно ли отправить письмо. Старик отвечает, что почтовое отделение затопило. Филипоса так и подмывает крикнуть: «Ты же хорошо плаваешь, Элси. Почему бы не доставить письмо лично?»
Как-то раз он просыпается незадолго до полуночи, по привычке отодвигает занавеску и выглядывает наружу. На ступеньках веранды сидит фигура — окаменевшая женщина, а может, и призрак, неотрывно глядящий на шелестящий дождь. Живот скручивает от страха, но тут Филипос узнает Элси. Лицо ее, полускрытое тенью, такое незнакомое, такое бесконечно печальное. Видя, как она плачет, он вопреки желанию чувствует жалость. Он уже сел в кровати, чтобы идти к жене… но замирает. Его присутствие не принесет утешения — возможно, будет только хуже. Она теперь совсем чужая. Филипос ничего не знает о ее жизни в минувший год. Но все равно он озадачен. Откуда такая тоска? Почему ей так важно уйти? Что с тобой, Элси? Это определенно не связано с Нинаном.
Он, должно быть, задремал, потому что, когда открывает глаза, небо просветлело. Элси ему привиделась? Филипос выглядывает на веранду — жена все еще там, спиной к нему, перегнулась через низкую ограду, и ее тошнит. На этот раз он выскакивает из комнаты. Увидев мужа, Элси резко выпрямляется и едва не падает, покачнувшись. Он успевает подхватить ее, подводит к скамеечке Малютки Мол. Она садится, сгорбившись, держась за живот. Филипос приносит воды.
— Элси, моя Элсиамма, скажи мне. Что с тобой?
Лицо ее, когда она поворачивается к нему, полно такой муки, такого страдания, что Филипоса бросает в дрожь. Он инстинктивно притягивает жену к себе, утешая и
