Всё, что у меня есть - Труде Марстейн
— Нет, он не мой парень.
Она проводит пальцем по брови, прикусывает нижнюю губу.
Глаза тщательно и умело накрашены.
Она такая высокая, и пахнет совсем не как в детстве, запах совсем чужой. Я пристально вглядываюсь в нее. Из хвостика на затылке выбивается множество коротких волосков, образуя вокруг головы ореол.
В пустоте огромного подъезда я обхватываю ее голову руками и прижимаю к себе. Кожаная куртка Гейра скрипит, раздается хлопок закрываемой двери; пока я прижимаюсь щекой к щеке Майкен, я слышу шаги внизу, тихое звяканье. Майкен не сопротивляется, — когда я отпускаю ее, мне кажется, что она разочарована и недовольна, ее притягивает ко мне словно магнитом.
Когда ее обнимает Гейр, я разворачиваюсь и первая спускаюсь вниз по лестнице. Он догоняет меня у двери, и не успеваем мы ее открыть, как наверху включают музыку.
— Да-а-а, — отвечает Гейр, когда замечает, что в глазах у меня стоят слезы, — я и сам расчувствовался.
Мы идем по улице по направлению к Грюнерлёкке. Я вспоминаю, как оторвала от себя орущую Майкен — ей было тогда два года, и передала на руки воспитательнице детского сада, которая крепко держала ее, пока я не вышла за дверь. Что было потом? «Как только дверь за вами закрылась, она успокоилась», — сказала мне воспитательница, сейчас уже и не вспомню ее имя.
Гейр смотрит на часы.
Рикке — вот как ее звали.
— Может быть, выпьем пива? — спрашивает он.
— А как же машина?
— Я могу оставить ее там до завтра.
— С прицепом?
Гейр пожимает плечами.
Мы идем дальше, еще чувствуется какое-то напряжение, но появляется уверенность, что все хорошо, и это благодаря Гейру. Майкен стала центром, вокруг которого вращалась наша с ним вселенная. Казалось, будто у нас не может быть мыслей, чувств, разговоров, не связанных с Майкен. Особенно в последние десять лет. Зачастую она спасала наши в Гейром отношения, когда мы, разругавшись в пух и прах, начинали ненавидеть друг друга. Ведь по сравнению с ней, нашим созданием и предметом неустанной заботы, все представлялось мелким и незначительным, а нам главное было сосредоточиться на нашей общей задаче. Как Майкен развивается? Счастлива ли она? Как она ладит с другими? И мы со вздохом облегчения констатировали: у Майкен все в порядке, с ней всегда все было хорошо.
— Как думаешь, это был ее парень? — спрашиваю я.
Гейр качает головой.
— Чего бы ей не признаться, если это на самом деле ее парень?
Она уже встречалась с мальчиком, когда ей было шестнадцать, его звали Филип, у него был шрам на левой щеке.
— Откуда у тебя этот шрам? — спросила его я, когда мы встретились второй раз.
Они с Майкен стояли на кухне и взбивали молочный коктейль с шоколадом.
— Я подрался, — ответил Филип. — Но я против драк.
Мне подумалось: вот исчерпывающий рассказ человека о себе — «я подрался, но я против драк». И я вспомнила моего первого парня, Гуннара, мне тогда было шестнадцать. Однажды он вышел из себя и сильно избил одного человека. Вообще Гуннар был очень миролюбивым. Позже он даже отказался от службы в армии. Он был ниже того мужчины, которого ударил, да еще и стоял на лестнице на ступеньку ниже, и ему пришлось вскинуть руку вверх и завести назад, чтобы как следует размахнуться. Удар получился сильным. Тут же подбежал Алекс, лучший друг Гуннара, и увел его. Алекс попытался его успокоить. Даже когда они шли вдвоем по улице, а я брела следом, Алекс продолжал гладить и похлопывать Гуннара по плечу, по спине, уверенно и нежно, как взрослый. Они шли мимо уличных фонарей, ныряя из света в тьму и обратно, а я плелась за ними. Потом Алекс повернулся, посмотрел на меня, и его взгляд был красноречивее слов: ты что, не понимала, что делаешь, не понимала, что он этого не потерпит? Ну почему же, я все понимала. Я перестала бы уважать Гуннара, если бы он не отреагировал, и я перестала его уважать, когда он отреагировал. Позже я представляла себе, как Гуннар говорит мне: «Я сделал это, потому что очень люблю тебя. Ты — моя, а он попытался тебя у меня увести». Он бы наверняка так и сказал, если бы только был чуть красноречивее. Выкрикнутое им в сердцах «чертов засранец» убило во мне всякие романтические чувства. Но все же воспоминания о Гуннаре, стоящем на лестнице и бьющем соперника в челюсть, наполняли меня необъяснимым теплом.
— Не купить ли мне пачку сигарет, — говорю я. — Когда я пью пиво, мне обычно очень хочется курить.
— Не надо, — говорит Гейр, — тогда ты вернешься туда, откуда начала.
— Я знаю, и потому не буду.
В районе Грюнерлёкке множество одетых по-летнему людей. Сегодня последние выходные перед началом учебного года. В шесть часов вечера многие пьют пиво или вино.
— Как дела в ресторане? — спрашиваю я.
— Полно работы. Я уже и забыл, сколько всего нужно сделать, чтобы открыть новый ресторан. Чертовы бюрократы! Мой компаньон Пол сейчас не может мне помочь. У его сына проблемы с поведением, он замучил до смерти котенка.
Я вопросительно смотрю на Гейра, он кивает.
— Ужасная история, — вздыхает он.
— Только вспомни свой первый ресторан — ты носил стирать полотенца и салфетки домой!
Мы идем по направлению к «Ноеву ковчегу».
— Здесь состоялось одно из наших первых свиданий, — говорит Гейр.
Но мне кажется, он ошибается, оно было в «Кафе 33».
— Нет, здесь, — настаивает Гейр.
Я сдаюсь.
— Да, она стала взрослой, наша малышка, — произносит Гейр, усаживаясь за стол в «Ноевом ковчеге».
Я иду к барной стойке купить пива. Оглядывая зал, я вспоминаю, что первое время мы действительно встречались именно здесь. Уже больше двадцати лет прошло. Я до сих пор помню ту радость узнавания, когда я находила глазами его силуэт на фоне покрытых темным лаком деревянных панелей. После праздника у Кима и Хелены мы провели ночь вместе у него дома на Марквейен. Он включил проигрыватель, и зазвучала песня «Somewhere» из «Вестсайдской истории» в исполнении Тома Уэйтса; и у меня мелькнула мысль о Руаре, но только на мгновение, больше я о нем не думала. Во времена, на которые пришелся пик нашего с Руаром романа, ее исполняла Барбра Стрейзанд, и эта песня крутилась у меня в голове с июня. Ох уж эта доходящая до глупости романтичность Руара! Мрачным голосом он
