Шлейф - Елена Григорьевна Макарова

Но вот Шлюф-Шлюфика не стало, вернее, он стал съедобным, и ребенка как подменили. Он строил Иринье рожи, обзывал обидными словами, но самое неприятное — бесследно исчезал из виду. Только что был рядом — и нету. Иринья с ног сбивалась, оббегая по десять раз дом изнутри и снаружи в поисках лазейки или дыры, в которую Алеша мог бы спрятаться или, не приведи Боже, провалиться. Ничего подобного ни в квартире, ни на участке не было.

Западный ветер

В ту пору Алеша умел летать.

Однажды он заблудился в облаке. Попал он в него случайно, потому что очень торопился домой.

«Тогда я жил с родителями в городе Ишиме на улице Мирной и звали меня не Алексей Федорович, как сейчас, а просто Алеша. Кошке Тюке тогда было два года. Но она была уже большой, потому что кошки вырастают быстрее, чем люди.

Город Ишим располагался в ущелье между двумя горами — одну гору звали Клюндель, другую Прюндель. А внизу протекала река, которая тоже называлась Ишим.

И так случилось, что облако застряло между горой Клюндель и горой Прюндель. Оно было большим и неповоротливым, потому и не смогло развернуться в ущелье. К тому же в спину ему дул западный ветер, самый вредный из всех ветров. Он всегда задувал облако в неприятные места: один раз — в пещеру, из которой оно еле выбралось, другой раз на ледник, который застудил облаку брюшко. И вот теперь — в ущелье, где облако окончательно застряло».

И Анна застряла.

Потеряв направление, она блуждала по страницам, натыкаясь то на рассвирепевшего Флотского, то на разлапистую девку, грызущую семечки, то на Рымакова, перелезающего через ограду, то на сборщика податей Удилова, то на Фаню, засыпающую под Диккенса, то на пробирочного Баруха… Из какого ущелья выползли все эти второстепенные личности?

Оказалось, не из ущелья, а из пещеры. Вину за их непрошенное участие следует возложить на жирного червяка, которого клюнула курица. Да так сильно, что пробила отверстие в земле, ведущее в пещеру, где и ошивались второстепенные личности. Вместе с ними томилась муха, попавшая туда по ошибке. Именно она первой вылетела на свет.

В облаке было мокро. Пытаясь из него выбраться, она натыкалась то на Клюнделя, то на Прюнделя. При этом Клюндель стукнул ее по коленке, а Прюндель поставил шишку на лбу. Шишка была небольшой, но крепкой, и болела. А когда шишка перестала болеть, она колола ею грецкие орехи.

Пробить головой стену

На месте Карфагена Рабиновича лежал Мордехай.

Огромная шишка на лбу, заплывший глаз.

Арон пошел за льдом.

— Теперь-то он зафиксирован. Хоть квашеную капусту ему на башку клади, — сказала медсестра, демонстрируя укушенное плечо.

— Заступил в ночь? — спросил Мордехай Арона, пытаясь скинуть со лба пакет со льдом.

Руки у него тоже были «зафиксированы».

— А ты когда заступил?

— Доктор Варшавер, ты мне, как всегда, не поверишь.

— Как всегда, поверю.

— В детстве. Я уже тогда мечтал пробить головой стену. Фигурально говоря, меня уполномочили спасти мир. Я выковал меч мести белых, думая, что во всем виноваты черные. Ошибся. Во всем виноваты все.

— Или никто. Вот зачем ты укусил медсестру?

— Ты врач или исповедник?

— Я человек и людей не кусаю.

— Еще как кусаешь! Меня, например. Ты залечил меня, превратил в импотента. Ты что, не видишь, что я живу в аду? Убегаю — ловят. Не убегаю — травят. А тут я разбежался… и… не пробил.

Арон отвязал Мордехая.

— Вставай и иди, куда хочешь.

Мордехай привстал, осмотрел палату рабочим глазом.

— Подбиваешь на несанкционированный побег? Я готов. Но сначала верни мне удостоверение писательской федерации. На иврите, английском и арабском!

Арон вышел из палаты, закрыл ее на ключ и собрал обход. Начали с буйных, кончили — тихо помешанными. Выслушали жалобы, покивали на просьбы, кому-то добавили антидепрессантов, кому-то снотворных рутина.

Не пробивший лбом стену спал мертвецким сном.

До вечерних процедур, в которых участие Арона было непременным, оставался час.

Прочитав про «шишку, которой можно колоть орехи», он позвонил Шуле.

— Смотайтесь на море, — посоветовала она, выслушав сбивчивую речь Арона про ишимского поросенка и шишки на лбах. — Давно пора проветриться.

— Только не на море.