Звезды смотрят вниз - Арчибальд Джозеф Кронин
Грэйс уже начинала чувствовать себя так, как будто она совсем не замужем. Хильда и мисс Гиббс отнеслись к ее беременности, как к чему-то весьма неприличному. Но Грэйс нелегко было привести в уныние. Она была простодушна, наивна, беспечна, была самым нетребовательным существом на свете, но обладала способностью сохранять душевное равновесие во всяком, как выразилась мисс Гиббс, «трудном положении».
И Грэйс принялась собственными силами проводить в жизнь свои планы. После похорон матери ее еще больше пугала перспектива возвращения домой. Она написала тетке. И ответ тети Кэрри, полный невысказанных опасений и благочестивых наставлений, с взволнованной припиской в конце, дважды подчеркнутой, убедил Грэйс, что домой ехать ей нельзя.
Она посидела в раздумье над письмом тети Кэрри, решая, что делать. Грэйс легко принимала решения. Какой-нибудь вопрос, который Хильду тревожил бы целых две недели, совсем не волновал Грэйс, она, казалось, и не задумывалась над ним и шла прямо к цели. Грэйс обладала способностью делать из слона муху. Это объяснялось тем, что она никогда не думала о себе.
В первую субботу января – ее свободный день – она отправилась поездом в Суссекс. Ей почему-то казалось, что это место ей понравится, что там тепло и солнечно и не похоже на суровый и негостеприимный север. Она имела о Суссексе довольно туманное представление, но одна из сиделок как-то отдыхала на праздниках в Винраше, близ станции Барнхем, и дала Грэйс адрес миссис Кэйс, хозяйки, у которой она снимала комнату.
Поезд доставил Грэйс в Суссекс, и она сошла на узловой станции Барнхем. Не очень-то обнадеживающий вид имела эта станция – несколько навесов из рифленого железа, пустые загородки для скота и груды жестяных помятых бидонов для молока. Но это не смутило Грэйс.
Она разыскала дорожный столб, на котором было написано «Винраш»; и так как на нем же было указано, что до Винраша всего одна миля, пошла туда пешком.
День был ветреный, свежий, зеленый. Запах влажной земли чудесно смешивался с соленым запахом моря. Грэйс вдруг больно поразила мысль, что мир так прекрасен, а между тем в нем происходит война, которая увечит лик природы, уродует красоту, уничтожает людей. Ее юное лицо омрачилось, но, когда она пришла в Винраш, оно немного просветлело. В ту самую минуту, как она вошла в Винраш, она решила, что здесь восхитительно. Винраш представлял собой маленькую деревушку, собственно, короткую улицу, выходившую одним концом в поле, другим – к морю. На этой короткой улице помещалась единственная лавчонка с намалеванной от руки вывеской: «Миссис Кэйс. Бакалея. – Мануфактура. – Аптека». Признаков аптеки было не слишком много – только пачка слабительных порошков Зейдлица в окне. Грэйс лавчонка очень понравилась, и она долго рассматривала ее витрину, узнавая разные вещи, напоминавшие ей детство: конфеты, которые назывались «Тонкий Джим», действительно очень тонкие, настоящие конфеты военного времени; а вот и другие, большие, красивые шарики, красные с белым, – не конфеты, а сплошное надувательство, потому что, покупая, вы были уверены, что внутри – орешек, а его там не оказывалось. Ребятишки из шахтерского поселка называли их «Пустая порода». Словом, Грэйс с интересом рассматривала витрину, потом порывисто вздохнула и вошла в лавку. Она вошла так стремительно, что споткнулась и чуть не упала, потому что в лавке было темно и она не заметила ступеньки у входа. Когда она налетела на бочонок с картофелем, из-за прилавка раздался голос:
– О боже, милочка моя!.. Все эта негодная ступенька!..
Прислонясь к бочонку, Грэйс посмотрела на особу, которая только что назвала ее «милочкой». Она решила, что это, должно быть, миссис Кэйс, и сказала:
– Ничего, я не ушиблась. Я такая неуклюжая, вечно на все натыкаюсь. Надеюсь, ваш бочонок не пострадал.
Миссис Кэйс ответила, явно довольная собственным остроумием:
– О милочка, я надеюсь, что вы не пострадали.
Грэйс улыбнулась: нельзя было не улыбнуться, глядя на миссис Кэйс, такую забавную маленькую старушку, горбатую, с круглыми и блестящими, как бусинки, глазами. В горбе миссис Кэйс не было, в сущности, ничего романтического – просто у нее был искривлен позвоночник от рахита, которым она страдала в детстве, – а тем не менее горб этот выглядел романтично. Голова у миссис Кэйс так ушла в плечи, а глаза были такие круглые, черные и блестящие, что получалось комичное впечатление, будто миссис Кэйс сидит на собственных плечах, как старая наседка на яйцах, – пестрая наседка, потому что кожа у миссис Кэйс была вся в теплых золотисто-смуглых морщинках, и только под носом было пятно потемнее. Это коричневое пятно под носом наводило на мысль о нюхательном табаке. И действительно, миссис Кэйс нюхала табак.
– Я приехала переговорить насчет комнат, – сказала Грэйс. – Моя знакомая, сестра Монгомери, посоветовала мне обратиться к вам.
– Да, да. – Миссис Кэйс раздумчиво потерла руки. – Как же, я ее помню, щеголиха такая. Вам комнаты нужны на лето?
– Нет, уже весною, – торопливо возразила Грэйс и прибавила: – Видите ли, у меня совсем особый случай. Я жду ребенка.
– Вот как! – отозвалась миссис Кэйс после довольно продолжительного молчания.
– Видите, это меняет дело.
– Да, милочка. Это конечно меняет дело. Я это отлично вижу.
Грэйс вдруг расхохоталась: миссис Кэйс так усердно уверяла, что «видит», а в лавчонке было так темно!
Миссис Кэйс мигом рассмеялась тоже, но не совсем искренне, затем сказала:
– Видно, что вы любите пошутить. Но если вы ничего не имеете против, милочка, я бы хотела знать: супруг у вас на войне или где-нибудь в другом месте?
Грэйс ничего не имела против. Грэйс рассказала миссис Кэйс о Дэне. Она более или менее подробно объяснила все, и миссис Кэйс успокоилась и стала опять приветлива. Она сказала:
– Я так и думала, уверяю вас, милочка. Я всегда по лицу узнаю человека. Но в наше время, из-за этих немцев и когда такие цены на масло, приходится быть осторожной. Хотите посмотреть комнаты, милочка?
Комнаты были великолепны. По крайней мере, такими они показались Грэйс. Две смежные комнаты на втором этаже. Полы неровные; потолки выпячивались в самых неожиданных местах; чтобы подойти к кровати, нужно было низко нагнуть голову, а в «гостиной» безусловно можно
