Марафон нежеланий - Катерина Ханжина
Антон ушел из газеты. Он стал разоблачать выездные тренинги, другие арт-резиденции и курсы. Свои расследования он выкладывал на YouTube и, наверное, цеплял тем, что кардинально отличался от других блогеров: ни жестикуляции «я отгоняю мух», ни пулеметной речи и расширенных зрачков, как будто бы он сидит на энергетиках, ни актерства с драматичными паузами и кликбейтными заголовками. Спокойная рассудительная речь, богатая литературными оборотами; лирические переходы между фактами, чтобы люди могли обдумать сказанное. Он не давил на зрителей своим мнением, но так искренне и уверенно рассказывал обо всем, без фонтанов возмущения и молний негодования, что ему верили безоговорочно.
Как бы Антон ни отрицал, он научился у Адама многим приемам: его ролики неизменно начинались со строчек из какого-нибудь классического романа или философского трактата. Далее он спокойным и негромким голосом повествовал об очередных мошенниках, несколько раз за ролик обращаясь к зрителям, как любил спрашивать наше мнение Адам. Но вот это «за правду» Антона, так же как и в «Джунглях», ранило не меньше, чем помогало. После каждого расследования оставались те, кто пострадал из-за него: люди, которых потом увольняли; анонимные помощники, которых легко было вычислить по голосу или каким-то сказанным ими фактам; и просто использованные, а потом выкинутые. Но я люблю смотреть его ролики не из-за расследований, а из-за атмосферы спокойствия. Когда мне одиноко, я включаю его. Иногда пишу анонимные комментарии – только так мы и общаемся. Как когда-то ночами: с сарказмом, иногда слишком ядовито, но все равно как-то по-доброму. После «Джунглей» он не ответил ни на одно мое сообщение, даже пару лет спустя. И мне кажется, он так и не понял, что использовал меня.
Сава первые годы после «Джунглей» нигде не публиковался со своими романами, поочередно вдохновленными то латиноамериканскими, то сербскими магическими реалистами. Но зато выигрывал один литературный конкурс за другим, когда в насмешку над прямым и чернушным реализмом писал повести и сборники рассказов специально для конкурсов. Он брал какую-нибудь повседневную тему, которую сейчас по косточкам обсасывали на центральных каналах (война, исламский терроризм, педофилия), и превращал ее в идеальную конкурсную работу.
Вышколенным языком с аккуратными понятными словосочетаниями, но обязательно с каким-нибудь необычным сравнением или образом раз в несколько страниц, не чаще, чтобы не выглядело работой заумного, «не такого, как все» писателя, которые в свалке сочетаний типа «андрогинное солнце» прячут неумение выражать свои мысли ясно.
Когда он выигрывал, писал разгромные статьи – показывал, насколько пресные и неискренние тексты победителей, что они нужны только «литературной элите», что простым читателям это неинтересно. Он рассказывал, как анализировал работы предыдущих лет, как писал специально по теме, без будоражащей его внутренности идеи и без опыта, без специальных знаний, только по статьям и телепередачам, как брал приятные своей знакомостью истинно русские образы природы в советских романах. Но каким бы гениальным имитатором он ни был, в каждой его конкурсной работе был слышен голос Владлена Савельевича.
Хотя я обожала его статьи, унижающие оценки жюри (ведь я сама участвовала в нескольких конкурсах, но никогда даже в лонг-лист не попадала), я ждала, когда же он сдастся и напишет что-то в духе своего деда. Эпичное, реалистичное, до бытового дотошное. То, что станет новой классикой, нелюбимой, но упоминаемой с гордостью. Но почти пять лет спустя после «Джунглей» он снова всех удивил. Написал роман о последних годах своего деда, который после 85 лет стремительно угасал от деменции.
Роман был по-настоящему больным, реалистично рвущим душу, как старинные русско-цыганские песни. В нем моменты стариковской немощности сменялись сказочным беспамятством, в котором Владлен Савельевич встречался со своими родителями и слушал их рассказы о Гражданской войне, общался с героями своих романов, вспоминая енисейские пейзажи и извиняясь за тяжкую жизнь, которая их ждала на сотнях и сотнях страниц.
Наверное, все рыдали над эпизодами типа того, в котором маленькая героиня Валечка спрашивала Владлена Савельевича:
– Почему вы убили мою маму, когда мне было всего восемь лет? Я хотела играть с ребятами, а мне пришлось отца и братьев кормить, хозяйство на себе держать. И с собакой своей, с Куклой, я хотела играть. А вы ее отдали мельнику. Почему? Если бы вы мне оставили хотя бы Куклу… Это бы никак не повлияло на сюжет. Вы после этого проскочили семь лет до моего отъезда в город. Я бы могла эти семь лет играть с Куклой. Почему?
Но потом, когда они сидели на берегу реки или бродили по тайге в поисках дикой земляники, разговаривали о чем-то бытовом, было так тепло от осознания того, что твои герои с тобой на всю жизнь. Даже когда твои мысли начинают угасать и ты проваливаешься за тонкую стенку реальности, они будут рядом. Твой личный мир.
Несмотря на предыдущие скандальные выходки, Сава получил «Большую книгу». Его роман стал бестселлером и уже через год после выхода готовился к экранизации.
Мне нравилось то, как Рита не спеша шла к своей цели. Без суеты, вдумчиво, годами. Я же до сих пор бежала и захлебывалась, когда ловила новую идею или волну вдохновения.
Сейчас у нее выходил первый комикс. «Попробую с ним, а уже потом займусь рисовкой мультфильма».
Комикс был наимилейший, но без сахарного сиропа. По сюжету старушка, рассеянная и страдающая потерей памяти, в поисках какой-нибудь бытовой вещицы случайно расследовала уголовное дело, сама того не замечая.
Над мультфильмом Рита работала уже почти пять лет, скромно говоря: «Я хочу, чтобы это было не похоже на «Дисней» со слишком оптимистичными сюжетами, а что-то более философское, но в то же время теплое и уютное».
Она внимательно читала мои работы, осторожно, но честно обсуждая их потом:
– Может быть, тебе стоит меньше писать про свой опыт? Не тащить свои разочарования и обиды в лирических героев? Я помню, как в «Джунглях» ты говорила, что многие задания, которые ты выполняла, описывая свое прошлое, особенно детство, тебе не нравились. Ты говорила, что они похожи на жалобы маленькой девочки, которая отчаянно желает, чтобы ее полюбили. Но вспомни, в каком восторге ты была сама и как понравился остальным твой текст про то несуществующее место, в котором незнакомцы встречаются во снах. Там не было той мрачной тени маленькой, не любимой никем Розочки. Он пульсировал жизнью, а не тонул в обидах.
Кроме Риты и Савы, с которыми я общалась регулярно (какие бы материальные проблемы нам ни мешали, мы с Ритой встречались раз в три месяца:
