Ворон на снегу. Мальчишка с большим сердцем - Анатолий Ефимович Зябрев
После войны один немецкий генерал, вхожий в имперскую канцелярию, характеризуя Гитлера, напишет: «Он сам верил в число дивизий, которые часто представляли собой одни штабы, были обозначены на карте флажками и создавали впечатление боеспособных соединений».
В нашей армии отличие, по-моему, было лишь в том, что в иных полках и дивизиях не оставалось и штабов, оставались лишь символы да ещё флажки на карте в Кремле. А в пополнении новичками недостатка не было.
Такая вот методика и мозаика. На первом месте цель. А цель в данном случае великая, и она достигнута. Притом блестяще, с точки зрения верховного командования – достигнута. Кстати, об этом после напишут и немецкие штабные генералы: «Русские на реке Нейсе показали образец оперативного решения задачи».
Наша рота в тот день была задействована в санитарном подразделении. Функция очень тяжёлая. Братские могилы – это лучшее, что придумано на войне, чтобы успеть укрыть землёй отвоевавшихся. Братья-близнецы Ивановы из колхоза «Восходящая Заря» Иркутской области, Ваня и Серёжа, лежали на обагрённом песке у воды рядышком, выражение их лиц было по-детски обиженное, будто обманули их, обманули, что же вы, дескать, наши советские командиры.
ФЁДОРОВ И ДРУГИЕ
В Берлине гитлеровцы прекратили сопротивление, а в Праге не сдавались. Здесь сосредоточилось аж 65 дивизий противника, несколько бригад и полтора десятка отдельных полков. Для разгрома такой силы были направлены армии трёх Украинских фронтов. Наш отдельный батальон имел задачу в составе наступающих частей пробиться в Прагу. Однако, когда мы дошли до Бреслау, откуда только что был выбит фашистский гарнизон, приказ изменился. Батальону нашему было приказано задержаться.
Бреслау на реке Одра основан в глубокую древность, есть костёлы и дома, построенные десять веков назад. Живут чехи, поляки, турки… Отношение к нам разное. Чехи откровенно выражали восторженные чувства и когда встречали нас на улице, то норовили подать руку и пригласить в свои дома. В отличие от австрийских и венгерских городов народ здесь не сохранил пищевых запасов в своих подвалах. Мы вывозили на перекрёстки улиц котлы и термоса с перловой и чечевичной кашей. За благотворительным обедом выстраивались очереди длинные. Старшина сыпал прибаутками:
Ешьте советскую кашу да почитайте власть нашу.
Гитлер капут, будет коммунизм тут.
Народ хохотал.
Древний город от советских снарядов пострадал мало, разрушенные дома – результат бомбёжки с американских и английских самолётов. Это давало повод населению думать о нас лучше, чем о наших союзниках. Хотя политическая установка была у нас хвалить союзников и показывать людям, что дружба у советского союза с американцами и англичанами нерушима на вечные времена, так говорил замполит.
Но как раз в Бреслау и произошло событие, чуть ли не приведшее к разрыву важнейших союзнических договоров.
Расскажу. Батальон оперативно рассосредоточился по городу, организовав стационарные патрульно-постовые пункты. Один из таких пунктов, в котором я оказался, был размещён на окраине города, в большом саду, принадлежавшем какому-то сбежавшему буржую. Старшина облюбовал сарай с широкими стеллажами, служащими для сушки фруктов.
– Занимайте, – объявил он. – Это будет вместо казармы. Крыша не дырявая, любо-дорого.
Старшина выдал матрасовки, мы набили их собранной под деревьями сухой прошлогодней листвой. Оказалось, стеллажи очень подходят, чтобы на них растянуться в отведённый для отдыха час.
В полкилометре проходила автодорожная магистраль на Будапешт и Вену. А между магистралью и садом находился под землёй особый стратегический объект, снаружи совсем неприметный, где всю войну пленные изготавливали для немецкой армии военное снаряжение.
Гитлеровцы, отступая, успели заминировать объект, но не успели взорвать его.
Произвести теракт они, конечно, попытаются, тем более, что сделать это есть кому – в городе укрывались эсэсовцы, переоделись и ходят.
В нашу задачу как раз входило патрулирование территории, загороженной в несколько рядов шипастой проволокой.
Нам удалось важный объект уберечь. Был даже слух, что в каком-то объединённом союзническом штабе готовятся за это нам награды, очень важное, говорят, мы исполнили такое дело.
Однако наград мы к великой горечи своей не получили. А вот вместо наград едва-едва не попали под расформирование. То есть, весь наш батальон чуть не расформировали. Позор! И было ведь за что.
Причина-то следующая.
Несколько предприимчивых, не лишённых отваги бойцов сговорились и во время ночных патрулирований на автодорожной магистрали останавливали машины и, произведя досмотр, отнимали приглянувшиеся им вещи.
А это шмутьё затем сбывали в лавках местным торговцам. И начали заниматься они таким делом, оказалось, не только в Бреслау, а и много раньше.
Обобранные жертвы не обращались с жалобами к советскому командованию, считали это в порядке вещей – ведь мы же завоеватели, а кто на завоевателей где и когда в истории осмеливался жаловаться? Закон всякой войны: грабь!
И так бы никто не узнал, с каким рвением ребята-бойцы несут патрульную службу, обеспечивая порядок на завоёванной территории, дослужились бы до положенной демобилизации и с заслуженными медалями вернулись бы в Советский Союз. Вернулись бы домой в меру обогащёнными, и все бы соседи видели, что они не дураки, умеют воевать и то, что надо, умеют с войны взять.
Кто же не мечтает вернуться домой с достатком, тем более ребята, прошедшие должную, жизненную школу в колониях и в лагерях. Нет академий лучше и выше, чем сообщество зэков.
Подвёл случай. Угораздило же в эту ночь проезжать по магистрали крупным дипломатам. Не то английским, не то французским. Вот уж подонки, сказали про них ребята. И ехали подонки на своём лимузине из Будапешта, где вели беседу с председателем союзно-контрольной комиссии Климентием Ефремовичем Ворошиловым. При беседе, конечно, выпили славно – им-то всё дозволено – ехали, понятно, навеселе.
Можно допустить, о чём они разговаривали. Может, о нас, русских солдатах, говорили. Не было пока причины у них про нас худо говорить, я так думаю. Главная тягловая сила войны – что же ещё. Могли они вести беседу в следующем смысле.
– Однако, русские эти нормальные, – мог сказать один.
– Простодушные и не скряги, – мог добавить другой, переживая в себе впечатление от щедрого ужина в компании маршала.
Впереди на дороге возникли человеческие силуэты, освещённые фарами – русский патруль. Ага, это очень хорошо, подумали дипломаты, что патруль не спит, стережёт покой освобождённого города.
Дипломаты не выразили возражения, когда им было велено выйти из машины. Нормально.
– Добро, добро, –
