Пирамиды роста - Мария Ивановна Арбатова
– Тебе Максим Серов привет передавал.
– Где ты его видела? – насторожилась Валя.
– Герле с моего курса медсправку делали.
– Почему Мишу не попросила?
– Папка – честный лузер, справок за бабки не пишет, – напомнила Вика.
Ой, как Вале не понравилось всплывшее имя Максима Серова, думала, ВГИК отвадил Вику от Максима. Хотела поговорить об этом подробней, но тут, проезжая мимо, зашла Юлия Измайловна с похорон. Вся чёрная, вся в чёрном. Села в кухне, не разматывая шарфа на шее, объявила каким-то официальным тоном:
– Трагически погиб правозащитник Кронид Любарский!
Повисла пауза. Адекватней всех повела себя мать, полезла в шкаф, достала настойку, рюмочки:
– Помянуть бы надо… А кто он вам?
– Один из постоянных авторов «Хроники текущих событий», распорядитель Фонда помощи политзаключённым, председатель московской Хельсинкской группы, – всхлипнула Юлия Измайловна.
– Вот горе-то! – засуетилась мать, не поняв ни слова, и перекрестилась. – Закусочки сейчас соберу.
– Мне очень жаль, – сказала Валя, тоже не поняв, о ком речь.
– Крутой… – вздохнула Вика.
– Уходят лучшие. Можно сказать, конец прекрасной эпохи, – пожаловалась Юлия Измайловна после поминальной рюмки. – Люди забывают их имена и то, за что они боролись. Бог знает, кто займёт их места.
– Раз забывают, значит, то, с чем они боролись, больше не пугает? – осторожно спросила Валя.
– Вы видели новый состав Комиссии по правам человека при президенте? – оскорблённо спросила Юлия Измайловна. – Ну, Фазиль Искандер, это ладно. Но там список коммуно-кагэбэшных выкормышей! Хотите, чтоб я после этого голосовала за Ельцина?
– Выбора нет, – мягко отозвалась Валя.
– Вы всё-таки не до конца понимаете, что такое хам при власти! – покачала головой Юлия Измайловна. – С моим мужем сидел пожилой человек. Рассказывал, как хамы веселились в деревнях при раскулачивании. Ловили кулацкую дочку, завязывали подол над головой, вставляли в причинное место шишку и водили по улице. И никто не заступался, все их боялись!
– Фигасе! – вырвалось у Вики.
– А у нас в Прялках, в деревне моей, сказывали, что комсомольцы на Крестный ход брали доску, на которую несколько дней… срали! – встряла мать. – А потом из-за забора сбрасывали прям на идущих на Крестный ход!
– Самое страшное, что никто не заставлял их это делать, – подчеркнула Юлия Измайловна. – Их просто слишком во многих поколениях до этого пороли, и октябрьская революция – не революция в прямом смысле, а победившее пугачёвское восстание. В них накопилась злоба, и большевики только сказали «фас»! Извините, что без приглашения. Хотелось вас увидеть.
Она резко встала и пошла к двери. Валя, Вика и мать бросились за ней, уговаривая ещё посидеть.
– Не буду портить вам вечер, – твёрдо сказала она. – Но если со мной что случится, все мои книги заберёт Вика!
– Юлия Измайловна, что вы такое говорите?! – заорали они втроём вслед.
– Незвано пришла, запах смерти по углам развесила, – заворчала мать, убирая со стола. – Беда-то не приходит одна, смерть-то звать нельзя, услышит…
– Ма, ты как ребёнок, – возмутилась Валя.
А через два дня позвонил Тёма, сказал, что умерла профессорша.
– Накликала учительша твоя, – подняла вверх палец мать.
Хоронили на Троекуровском кладбище возле могилы сына, погибшего от наркотиков. Из могильной ямы пахло прогретой землей, порхали бабочки. С мраморного памятника смотрело очень молодое и очень красивое лицо сына.
Было много солидных людей из медицинского мира и много молодняка вроде Вики. Все понимали, кто есть кто. И молодняк плакал, не стесняясь друг друга. Поехали поминать в квартиру. Там ничего не изменилось, на столе лежали бумаги, на кухне висел её портрет в роли Кармен, на столе стояли чашки из тонкого фарфора. И седой человек, который всем распоряжался, сделал объявление:
– Молодёжь, возьмите на память по какой-нибудь небольшой вещи. Чашку, ложку, книгу. Ей это было бы приятно!
Вика взяла очки профессорши на цепочке из вазы, где лежали бесконечные пары очков.
– Мне это как деда второй раз хоронить! – сказала она дома, наревевшись до опухших глаз. – Все, кто были молодые, ну, нарки… Живы ж благодаря ей. А я – ещё благодаря тебе и бабке!
И спрятала очки профессорши в карман своего рюкзака. После похорон ходила такая съёжившаяся и потерянная, что Валя вспомнила слова профессорши – любой стресс может вернуть бывшего наркомана к зависимости.
А ещё почувствовала, что уход профессорши подвёл важную черту. В том смысле, что теперь Валя тут самая взрослая и ответственная, все решения принимать ей. И каким-то новым тоном объявила матери, что Вику надо срочно увезти.
И мать, услышав командные нотки, согласилась. Благословила продавать свою квартиру и пошла ставить тесто на пирожки в дорогу. Заглянула в большую комнату в муке по локоть и строго-настрого наказала:
– Чтоб мыло в лифчик ложи́ли от сглазу! Маленьких кусочков нарежу. И как дверь открыли, сразу свечи в квартире жги. Положу с собой. В нежилом доме нежить поселяется.
– Ма, ну в каком нежилом? Соседка жильцов пускает.
– Нежить она пускает… Я сон видела. И памятник погляди какой отцу сделала, я ж ей больших денег послала. Викуська пусть сфотографирует. – И добавила со значением: – На хороший камень ей денег послала!
То есть денег дала на дорогой камень, которого отец, по понятиям городка, вовсе не заслужил. Валю это покоробило, но она смолчала.
Дозвонилась Виктору, но он на бегу ответил обычное:
– Люблю, целую, занят!
И отключил связь, даже не выслушав, что она уезжает на несколько дней.
Съёмок не было, точнее, они были с Валиной дублёршей по каким-то нагло рекламным темам, а не по выборам. Отменить больных оказалось ещё легче. Прежде, не укладываясь в расписание, Валя выслушивала:
– Я ж не в бесплатной поликлинике! У меня же за время заплачено!
Но с началом телекарьеры те же самые, качающие права, заискивали перед Маргаритой:
– Накануне позвоню? Вдруг Валентину на передачу вызовут.
Поехали на десятый день после смерти профессорши. Билеты купили в СВ, и Вика разлеглась на своей полке, глядя в окно и уплетая материны пирожки:
– Угашенные какие деревни. Замызгано всё, задрипано. Чё они так себя не любят? Смотри, дом совсем скособочился! И ведь молодые пиплы живут, вон джинсы сушатся.
– Их никто не любил, вот и они себя не любят, – отвечала Валя. – Свезу тебя в бабушкину Берёзовую Рощу. Там красиво, как на прянике, только старики, наверное, все померли. И никого.
– А внуки-дети?
– Разъехались…
– Пустая деревня? Как в анекдоте про нейтронную бомбу: водка но́лита, а пить некому? – удивилась Вика. – Из фоток потом крутой отчёт сделаю на семинаре.
Проводница периодически всовывалась в купе с восхищённым лицом, навязывала то чай, то журналы, то болтовню, то общество мужчин из соседнего вагона. Валя отмахивались от неё, как от назойливой мухи. Двадцать
