Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец
– Все кончилось! – воскликнул Басманов. – Хотят головы твоей. Спасайся! Я умру верным тебе! – Басманов схватил меч и хотел бежать к телохранителям, но Лжедимитрий бросился ему на шею.
– Друг мой! верный мой Басманов! – сказал он сквозь слезы. – Спасайся ты! Ты усладил грозный час испытания, может быть, последний час жизни моей своею преданностью! Я счастливее Годуновых! Я имею друга в опасности! – сказав сие, Лжедимитрий обнажил саблю и устремился к народу. Двери растворились, и явился царь в польском полукафтанье. Он погрозил народу саблею и гневно сказал:
– Прочь, безумцы! Я вам не Годунов! Первый, кто ступит вперед, падет здесь мертвый!
– Бей обманщика! – закричали в толпе, и несколько выстрелов повергли на землю храбрых телохранителей. Басманов втащил Лжедимитрия в комнату, а сам вышел в сени и прихлопнул двери. В толпе народа Басманов увидел ближних бояр царских. Князя Василия Ивановича Шуйского не было с ними. Басманов подошел к боярам и сказал:
– Что вы это затеяли? Не вы ли целовали крест на верность царю? Не вы ли пользовались его милостями? Что ожидает вас в этом мятеже? За вероломство и неблагодарность вас ждет казнь Божия, а мятеж доведет вас до величайшего из зол, до безначалия! Сами себя предаете вы на жертву разъяренной черни, которая в слепоте не знает ни врагов своих, ни благодетелей. Смиритесь, одумайтесь: я ручаюсь вам за милость царя! Ты, князь Василий Васильевич, ты, Михаила Глебович, помогите мне усовестить братий наших! А ты, Михаила Татищев, вспомни добро мое, вспомни, что я спас тебя от заслуженной ссылки! Помоги мне вразумить заблудших! Бояре молчали и поглядывали друг на друга. Народ прекратил драку с телохранителями.
– Злодей! Иди во ад вместе с твоим царем! – возопил Татищев, ударил Басманова ножом в сердце, и он упал на землю, облившись кровью. – Руби, коли! – воскликнул Татищев и бросился на телохранителей. Народ напал на них с ожесточением, они были подавлены числом и изрублены на части. Народ выбил двери и вторгнулся в царские палаты.
Царица Марина, полуодетая, с ужасом внимала народным кликам, колокольному звону и выстрелам. Окружающие ее женщины плакали и молились. Вбежал Осмольский с саблею в руках.
– Спасайтесь! – воскликнул он. – Мятеж! Русские напали на поляков в домах их и режут всех без пощады. Требуют головы вашего мужа!
– О, Боже! Спаси нас! – сказала Марина. – Что станется с отцом моим и братьями? Осмольский, зачем ты пришел сюда? Укройся!
– Место мое здесь. Я должен защитить вас или умереть! – отвечал Осмольский.
– Ради Бога, спасайся, Осмольский! – воскликнула Марина. – Неужели я должна лишиться всего, что мне драгоценно? Мятежники уже во дворце. Они меня не тронут! Я им не сделала никакого зла. Царица Московская, я должна умереть достойною моего сана; не потерплю уничижения! Пани Хмелецкая, подайте мне венец царский.
– Перестаньте думать о земном величии! – сказала Хмелецкая, – и в сию годину опасности помыслите о Боге, о будущей жизни!
– Подайте мне венец царский! – повторила Марина гневно. – Пусть умру с ним, и тогда – цель моя достигнута!
– Венец царский не спасет вас, – сказал Осмольский. – Мятежники не признают мужа вашего царем, называют его обманщиком, самозванцем! Я говорил вам об этом еще в Кракове!
– Не боюсь смерти! – воскликнула Марина. – Однажды венчанная на царство, не могу и не хочу быть ничем другим. Пусть лучше умру, нежели решусь возвратиться в отечество и войти в разряд польских шляхтянок!
В это время народ стал стучать в двери. Осмольский остановился у порога.
– Друг мой! спасайся! – воскликнула Марина, забывшись и бросясь на шею Осмольскому. Женщины оттащили ее. Она надела венец царский, прикрылась царскою мантией и села в кресла. Вдруг ударили ломом – и двери разверзлись. Народ хотел ворваться в комнату, но Осмольский остановил его и ударом сабли поверг на землю первого высунувшегося из толпы.
– Бей ляхов! – воскликнули в толпе. Раздались выстрелы, и Осмольский пал, пронзенный пулями. Марина лишилась чувств. Сквозь толпу народа пробился Михайло Татищев.
– Стойте, православные! – воскликнул он. – Русские не воюют с женщинами. Изыдите! – Народ беспрекословно повиновался, а Татищев велел вынесть тело Осмольского и поставил стражу у дверей.
– Где обманщик? Где расстрига? Где богоотступник? Где еретик и чернокнижник? Ушел! Спасся! Ищите его! – раздалось в царских палатах.
Вдруг под окном, в той стороне, где были остатки каменного основания сломанного дворца Годунова, послышался женский голос:
– Он здесь! сюда! сюда! Здесь чернокнижник! – Народ бросился из палат и побежал стремглав туда, где слышан был женский голос.
Лжедимитрий, видя невозможность защищаться, выпрыгнул из окна, вывихнул себе ногу, разбил грудь и голову и, обливаясь кровью, лежал на земле. Стрельцы московские, бывшие на страже на Кремлевской стене, окружили его. Никто не смел поднять руки на того, кого недавно почитали царем законным.
– Верные мои слуги! – сказал Лжедимитрий слабым голосом, – не верьте мятежным боярам! Они хотят избыть меня, чтоб самим править Московским государством. Я истинный сын царя Ивана Васильевича! Я законный государь ваш! Защитите меня, и я отдам вам все имущество бояр, жен их и детей; сделаю вас первыми людьми в Московском государстве. Не выдайте того, кому вы целовали крест; не губите душ ваших изменою!
В это время прибежал народ и с ним бояре, князь Дмитрий Шуйский, Василий и Иван Васильевичи Голицыны, князь Иван Семенович Куракин, Михайло Глебович Салтыков, Михайло Игнатьевич Татищев и многие другие.
– Прочь отсюда, стрельцы! – воскликнул Татищев. – Выдайте еретика и разойдитесь!
– Нет, не выдадим, пока царица-инокиня не скажет, что он не сын ее! – воскликнули из толпы стрельцов.
Михайло Глебович Салтыков вскочил на коня и ускакал.
– Покайся! – завопил князь Иван Голицын. – Скажи, кто ты, злодей! Не смущай России пред последним твоим часом!
– Вы знаете: я Димитрий! (147) – отвечал несчастный ослабевающим голосом.
– Вот он! Вот он! – закричали в народе. Прискакали на конях князь Василий Иванович Шуйский и Михайло Глебович Салтыков.
– Царица-инокиня покаялась пред народом в обмане. Она говорит, что сын ее Димитрий умер на руках ее в Угличе, а этот – бродяга, обманщик и еретик! – воскликнул князь Василий Иванович Шуйский.
– Выдайте нам богоотступника! – кричали в народе. Но стрельцы не допускали к нему никого.
Лжедимитрий умоляющими взорами смотрел вокруг себя и говорил тихо:
– Спасите меня, спасите меня!
Чрез толпу народа и стрельцов пробилась женщина. Лжедимитрий взглянул на нее, и взоры его омрачились, дыхание сперлось.
– Калерия! – воскликнул он.
– Иди в ад, злодей! – воскликнула Калерия. – Ты не знал любви, узнай месть! Что вы стоите здесь! – сказала она боярам. – Ступайте в Стрелецкую слободу, сожгите домы клевретов чернокнижника, избейте жен их и детей!
– Славно! – сказал Татищев. – Пойдем в Стрелецкую слободу. Пусть огонь и меч истребит корень нечестивых!
Ужас овладел стрельцами. Они опустили ружья и разошлись. Толпа народная сомкнулась вокруг Лжедимитрия.
– Пропустите! – воскликнул голос в толпе.
– Кто это? Кто это? – кричал народ.
– Это телохранитель, ливонский дворянин Фирстен-берг, – сказал Татищев.
– Чего ты хочешь? – спросил Салтыков.
– Хочу взглянуть на того, кому присягал в верности, и умереть или защитить его! – отвечал Фирстенберг.
– Поди прочь отсюда или тебя убьют! – воскликнул Татищев.
– Пусть умру, но не изменю клятве и не оставлю царя в бедствии! – отвечал Фирстенберг. – Я для того ношу оружие, чтоб защищать его. Немцы не знают измены! Не изменили мы Годунову, не изменим и Димитрию!
– Так умри же с ним! – воскликнул один дворянин и выстрелил в Фирстенберга. Он упал на землю.
– Жаль верного слуги, – сказал кто-то в толпе. – Да, нечего сказать, а немцы умеют служить верно! Честные люди; жаль, что не православные!
Из толпы вышел человек ужасного вида, с всклоченною черною бородой, обрызганный кровью, бледный, с впалыми глазами; он занес бердыш на Лжедимитрия, остановился и с зверскою улыбкой смотрел ему в лицо, чтоб насладиться выражением страха и боли в чертах несчастного.
– Кто это? – спросили в толпе.
– Иван Васильевич Воейков (148), дворянин служивый! – отвечали другие.
– Что медлишь, Иван! – воскликнул Татищев. Воейков ударил бердышом, и Лжедимитрий, который сидел на земле, опираясь руками, упал навзничь. Народ ужаснулся. Еще некоторые сомнения гнездились в душах: простолюдины в мятеже следовали только внушению бояр.
– Аминь! – сказал дворянин Григорий Валуев и выстрелил в Лжедимитрия из ружья. Он еще поднялся, встрепенулся, бросил последний взгляд на народ, страшным голосом закричал: "Виноват!", захрипел – и скончался.
В толпе народной раздался хохот, все с ужасом оборотились в ту сторону и увидели женщину, бледную, с блуждающими взорами. Она срывала с головы повязку и фату и попирала их ногами; захохотала в другой раз, страшно взглянула на небо, упала без чувств. Чернец, пробиваясь сквозь толпу народа, поспешил к ней на помощь и, взглянув на нее, с отчаянием возопил:
