Аркадий Аверченко - Антология Сатиры и Юмора России XX века
Дайте мне светлую, розовую юность, дайте мне прикоснуться к ароматному детству.
Вот по улице важно шествует, посвистывая, десятилетний мальчуган. Куда это он, птенчик? Гм! Стучится в дверь закопченной, полуразрушенной хижины.
— Эй! Кто есть живой человек? Не тут ли живет жулье, которое детей ворует?
— Тут, тут. Пожалуйте.
— Слушайте вы, рвань! Есть фарт.[44] Можно большую деньгу зацепить!
— Чего еще?!
— Уворуйте меня нынче вечером. Родители хороший выкуп дадут.
— А тебе, пузырь, что за расчет?
— Я из 50% работаю. Тысяч шестьдесят сдерем — вам тридцать, мне тридцать.
— Эко хватил — 50%! У нас и риск, и хлопоты, а у тебя…
— А зато я письмо пожалостливее составлю. Другого мальчика еще выкупят или нет — вопрос, а меня родители так любят, что последнее с себя стащат, да отдадут.
— Мало 50%! Нам еще делиться надо.
— А мне делиться не надо?! 15% сестренке обещал за то, что перед родителями в истерику хлопнется. Не беспокойтесь, у нас тоже своя контора…
* * *Как?! Неужели тлетворная бацилла спекуляции отравила и розовую юность… О боже! В таком случае, что же остается нетронутым? Неужели только младенчество?..
Вот в колыбельке лежит розовый, толстый бутуз, светлые глазки глядят в потолок вдумчиво, внимательно, неподвижно.
Любящие родители склонили над ним свои головы… любуются первенцем.
— Не знаю, что и делать, — печально говорит жена. — Как же его кормить, если у меня молоко пропало?! Придется нанять мамку.
— Конечно, найми, — кивает головой муж. — Дорого, да что же делать.
Младенец переводит на них светлый, вдумчивый взгляд и вдруг… лукаво подмигивает:
— Есть комбинация, — говорит он, хихикнув. — Сколько будете платить мамке за молоко? Тысяч 60, франко мой рот…? Да прокормить ее будет стоить вдвое дороже. Итого — 180 тысяч. А мы сделаем так: покупайте мне в день по бутылке молока, — это не больше 500 обойдется. В месяц всего — 15 000. А экономию в 165 000 разделим пополам. Отец! Запиши сделку…
* * *Охо-хо… Так вот и живут у нас.
Скорей бы уж конец мира, что ли…
Уники
Петербург. Литейный проспект. 1920 год. В антикварную лавку входит гражданин самой свободной в мире страны и в качестве завсегдатая лавки обращается к хозяину, потирая руки, с видом покойного основателя Третьяковской галереи, забредшего в мастерскую художника:
— Ну-ну, посмотрим… Что у вас есть любопытного?
— Помилуйте. Вы пришли в самый счастливый момент: уник на унике и уником погоняет. Вот, например, как вам покажется сия штукенция?
«Штукенция» — передняя ножка от массивного деревянного кресла.
— Гм… да! А сколько бы вы за нее хотели?
— Восемьсот тысяч!
— Да в уме ли вы, батенька… В ней и пяти фунтов не будет.
— Помилуйте! Настоящий Луи Каторз.
— А на черта мне, что он Каторз. Не на стенке же вешать. Каторз не Каторз — все равно, обед буду сегодня подогревать.
— По какому это случаю вы сегодня обедаете?
— По двум случаям, батенька! Во-первых, моя серебряная свадьба, во-вторых, достал полфунта чечевицы и дельфиньего жиру.
— А вдруг чека пронюхает?
— Дудки-с! Мы это ночью все сварганим. Кстати, для жены ничего не найдется? В смысле мануфактуры.
— Ну прямо-таки вы в счастливый момент попали. Извольте видеть — самый настоящий полосатый тик.
— С дачной террасы?
— Совсем напротив. С тюфячка. Тут на целое платьице, ежели юбку до колен сделать. Дешевизна и изящество. И для вас кое-что есть. Поглядите-ка: настоящая сатиновая подкладка от настоящего драпового пальто-с! Да и драп же! Всем драпам драп.
— Да что же вы мне драп расхваливаете, когда тут только одна подкладка?!
— Об драпе даже поговорить приятно. А это точно, что сатин. Типичный брючный материал…
— А вот тут, смотрите, протерлось. Сошью брюки, ан — дырка.
— А вы на этом месте карманчик соорудите.
— На колене-то?!!
— А что же-с. Оригинальность, простота и изящество. Да и колено — самое чуткое место. Деньги тащить будут — сразу услышите.
— Тоже скажете! Это какой же карман нужен, ежели я, выходя из дому, меньше двенадцати фунтов денег и не беру. Съедобного ничего нет?
— Как не быть! Изволите видеть — настоящая «Метаморфоза» — Перль-де-неж!
— Что же это за съедобное: обыкновенная рисовая пудра!
— Чудак вы человек: сами же говорите — рисовая, и сами же говорите — несъедобная. Да еще в 18-м году из нее такое печенье некоторые штукари пекли…
— Ну отложите. Возьму. Да позвольте, что же вы ее на стол высыпаете?!.
— А коробочка-с отдельно! Уник. Настоящий картон, и буквочки позолоченные. Не я буду, если тысячонок восемьсот за нее не хвачу.
— Вот коробочку-то я и возьму. Жене свадебный подарок. Бижутри, как говорится.
— Бумажным отделом не интересуетесь? Рекомендовал бы: предобротная вещь!
— Это что? Меню ресторана «Вена»? Гм… Обед из пяти блюд с кофе — рубль. А ну, что ели 17 ноября 1913 года? «Бульон из курицы. Щи суточ. Пирожки. Осетрина по-русски. Индейка, рябчики, ростбиф. Цветная капуста. Шарлотка с яблоками». Н-да… Взять жене почитать, что ли.
— Берите. Ведь я вам не как меню продаю… Вы на эту сторону плюньте. А обратная-с: ведь это бристольский картон. Белизна и лак. На ней писать можно. Я вам только с точки зрения чистой поверхности продаю. И без Совнархоза сделочку завершим. Без взятия на учет. Двести тысячонок ведь вас не разорят? А я вам в придачу зубочистку дам.
— Зачем мне? Все равно она безработная будет…
— Помилуйте, а перо! Кончик расщепите и пишите, как стальным.
— Да, вот кстати, чтоб не забыть! Мне передавали, что у Шашина на Васильевском острове два стальных пера продаются № 86.
— Да правда ли? Может, старые, поломанные.
— Новехонькие. Ижицын ездил к нему смотреть. № 86. Тисненые, сволочи, хорошенькие такие — глаз нельзя отвести. Вы не упускайте.
— Слушаю-с! Кроме — ничего не прикажете?
— Антрацит есть?
— Имеется. Сколько карат прикажете?
* * *Этот рассказ написан мною вовсе не для того, чтобы рассмешить читателя для пищеварения после обеда.
Просто я, как добросовестный околоточный, протокол написал…
Опыт
Когда государственному человеку приходит в голову какая-нибудь государственная идея, у него нет времени самому возиться с разработкой деталей проекта.
Для этого есть специалисты, которые должны взять на себя черную работу.
Поэтому я нисколько не был удивлен, когда получил от болгарского премьер-министра Стамболийского такого рода письмецо:
«Дорогой Аркадий Тимофеевич!
У меня есть проект — устроить „опытные коммуны“ для коммунистов. По моему проекту, следовало бы огородить какое-нибудь место, напустить туда коммунистов, дать им машины, одежду и продовольствие, а потом через годик взглянуть: как расцветает коммунизм в этих идеальных условиях? Вот моя мысль в сухой схеме. Прошу разработать детали».
Считая мысль Стамболийского неглупой, а предстоящую мне разработку деталей очень заманчивой, я с головой погрузился в работу…
— Везут, везут!
— Кого везут?
— А коммунистов!
— Что же их, вешать будут, что ли?
— Зачем вешать, дубовая твоя голова?! Это Стамболийский переносит их в идеальные условия.
— А ограда зачем построена?
— Чтоб со стороны никто не видал. Опять же, чтоб не разбежались.
— Гляди, гляди, ребята, в клетках они!..
— А как же? Все рассчитано! Каждую клетку вплотную подвезут к воротам, потом откроют ворота — чтоб по бокам щелей не было, потом поднимут решетку клетки, они и выпрыгнут внутрь. Ни побега, ни скандала быть не может.
— И как это, ей-богу, Стамболийскому не стыдно людей мучить?!
— Помилуйте, мадам, какое же тут мученье?! Наоборот, Стамболийский хочет поставить их в идеальнейшие условия. Ведь раз они коммунисты — они должны быть в восторге от этой идеальнейшей коммуны. Всего предоставлено в избытке — устраивайся и процветай!
— Да ведь они горло друг другу перегрызут.
— Коммунисты-то? Эх, не знаете вы, мадам, коммунистов. Это настоящее братство на земле — как в раю жить будут!
Когда вытряхивали из ворот первую клетку с коммунистами, произошел инцидент, который можно было рассмотреть сквозь прутья клетки: один дюжий парень растолкал всех других внутри клетки, дал кому-то по шее, кого-то сбил с ног и, вскочив в ворота, закричал:
— Стоп, товарищи! Я буду председателем совета народных комиссаров!
— По какому праву? — обиделся другой коммунист.
— А вот по какому, что ты у меня еще поговори. Знаешь, что бывает за восстание против советской власти? Товарищи! Прошу у меня регистрироваться. За нарушение — общественные работы и мытье полов в казармах.