Секреты цветов - Салли Пейдж
Эмма собирается спросить Бетти о семье, но ее останавливает скрип медленно открывающейся двери. Дверь чуть-чуть подается вперед, затем, раскачавшись на петлях, распахивается.
– Дамы, я пытаюсь вас удивить! Я вижу вас в окно и думаю: «они не ожидают, что Тамас войдет тихо как мышка». – Он топает ногой по деревянным доскам пола, коробки с цветами по-прежнему балансируют у него на плече. – Но я как слон. Моя жена Берта говорит, что в один прекрасный день отведет меня в цирк, да там и оставит. А в другие дни она говорит, что сама убежит с цирком, лишь бы ей больше не пришлось слышать моего топанья. Ха-ха-ха! – С этими словами он скидывает коробки с плеча и ставит их в угол павильона.
Эмма смотрит на Бетти с озадаченной улыбкой, но Бетти не улыбается; она бросает на Тамаса озабоченный взгляд, словно волнуясь за него. А может, она волнуется за эту неизвестную Берту.
– Эстония! – восклицает Эмма (в свое время она была знакома с некой Бертой из Эстонии).
Бетти подскакивает на месте. Тамас проворно поворачивается к Эмме. Он стоит, расставив ноги, слегка согнувшись, направив на Эмму ладони, совсем как ковбой с револьверами в обеих руках.
– Нет! – ревет он.
– Литва!
– Нет! – повторяет Тамас, сделав вид, будто стреляет в нее.
– Латвия?
– Нет. – Он делает вид, будто стреляет уже из другого револьвера, и дует на кончики пальцев.
Эмма смотрит на Бетти, которая с изумлением наблюдает за этим действом.
Бетти медленно качает головой, после чего, глядя на Тамаса, кивает на Эмму:
– Ну все, хватит! Эмма хочет узнать насчет питомника растений. Дорогая, как он называется?
– «Ф. Дж. Билинг и сын».
– Слышал о таких? – спрашивает Бетти.
– Билинг, говоришь? – Тамас чешет голову, тем самым чем-то напоминая Эмме мультяшного мыслителя из детских комиксов Гая, и, когда женщины дружно кивают, продолжает: – Я что-то не слышал такой фамилии, а я знаю многих. Думаю, их компания не слишком известная.
– Эмма говорит, они поставляли цветы на «Титаник».
Тамас поворачивается и ласково улыбается Эмме.
– Выходит, ты поговорила с Лесом. Спросила его о «Титанике» и докладе. Это хорошо. – Он хлопает Эмму по плечу, отчего она пулей летит вперед, прямо на мешок с компостом на скамье.
– Нет, еще нет, но мне действительно хочется…
Тамас не дает ей закончить. Он бьет себя в грудь здоровущим кулаком:
– Я узнаю. Раз уж вы обе просите… – Он переводит взгляд с Эммы на Бетти. – Я, Тамас, узнаю это для вас. – Он взваливает на плечо пустые коробки и выходит из павильона.
– Тамас, он… – пытается сказать Эмма.
– Да, он такой, – соглашается Бетти.
– Он очень… – И снова Эмме не удается закончить фразу.
– Что есть, то есть. Твое появление многое изменило. – Заметив, что Эмма растерянно качает головой, Бетти продолжает: – Ой, Тамас раньше постоянно твердил мне, что я совсем крошечная и ему хочется положить меня в карман. Как-то раз он даже попытался меня поднять и посадить себе на плечо. – Бетти заливается смехом. – А теперь, дорогая, он, похоже, не может устоять перед тобой. Как прекрасно, что ты выглядишь такой сильной и здоровой! Совсем как его корова.
На долю секунды Эмма не может понять, откуда этот странный звук. Она, кажется, когда-то уже слышала нечто подобное.
А потом до нее доходит, что звук этот исходит из ее груди: немного хриплый, немного похожий на лай, но голос определенно принадлежит ей.
Она смеется.
Глава 14
Вайолет
Жимолость
Приходят люди, чтобы проведать ее. Они бесшумно идут по траве в сторону веранды. Стоят возле кровати, разговаривают приглушенными голосами, и Вайолет хочется спросить: она уже умерла или нет? Она не всегда может точно сказать, кто есть кто, совсем как в карточной игре, когда на разные туловища насаживают разные головы.
Она уже давно не видела своего лечащего врача, а потому начинает гадать, не забыл ли он, что оставил ее здесь, совсем как тот карандаш или камешек, которые раньше оставлял в больничной палате. Но когда она спрашивает о нем седую медсестру с похожими на скрученную шерсть волосами, та отвечает, что и молодой доктор, и Веселые Глаза уволились из больницы.
Вайолет пытается представить все места, куда они могли бы поехать. Она воображает их обоих верхом на слоне, украшенном ленточками и драгоценными камнями, совсем как в книге, которую однажды видела. Она пытается узнать побольше у седой медсестры и шепотом говорит ей о нарядном слоне. Смех седой медсестры похож на скрежет граблей о камень. Она говорит, ОН наверняка будет работать в большой больнице, а вот что до НЕЕ… Она не заканчивает фразы, а просто приглаживает свои похожие на скрученную шерсть волосы.
После этого Вайолет больше не задает вопросов. Она просовывает руку под подушку, где когда-то лежали конверты, предназначенные для медсестры с веселыми глазами и красивыми блестящими волосами, от которой пахло фрезиями.
Вайолет закрывает глаза. Она больше не видит цветов, но чувствует их аромат в теплом воздухе, ласкающем кожу. Жар больше не беспокоит ее, но на грудь давит невыносимый груз, отчего каждый вдох дается с огромным трудом. Однажды младшие братья сели на нее всем скопом, но тогда ощущение было совершенно другим. Тогда она извивалась, толкалась, лягалась и в результате освободилась. Но сейчас она не в состоянии освободиться. Может, сейчас на нее уселись еще и мама с папой. Она представляет, как наверху этой кучи-малы сидит маленькая птичка и поет.
По саду разносится какой-то звук и заглушает пение птички. Звук катится по траве прямо к Вайолет. Она скидывает воображаемую кучу-малу со своей груди и представляет, как братья и отец летят по воздуху. Остается только вес матери. И запах жимолости. Вайолет чувствует это благоухание, словно на ней одеяло из лепестков. Она представляет, как красные, натруженные руки матери укутывают ее одеялом, и думает о своей кукле. Вайолет не может улыбнуться, хотя ей очень хочется.
Но она может открыть глаза.
Начиная с этого дня мать постоянно твердит, что это жимолость спасла Вайолет. Если у матери есть аудитория, она говорит:
– Разве ты не лежала в саду при больнице, закутанная в одеяло, на этой большой кровати? Ты была такой махонькой. Краше в гроб кладут. Они уверяли, что тебя невозможно спасти и инфекция в результате взяла верх. Но я склонилась над тобой с большим букетом жимолости. Я знала, что это твои любимые цветы, и полдня таскала их с
