Уничтожить - Мишель Уэльбек
Да и с учебой у него возникли проблемы, тоже отдававшие, как он понимал теперь, по прошествии времени, унылой заурядностью. Он сомневался, что ему удастся окончить ЭНА в числе лучших и, соответственно, получить право выбрать инспекцию финансов – вот что тогда в основном занимало его мысли. У Сесиль и тут все шло как по маслу, она просто нигде не училась, а подписывала один за другим временные контракты в сфере социальной помощи или ухода за больными, она, видимо, тогда уже практически решила, что станет домохозяйкой, в смысле, что работать будет только в случае крайней необходимости, трудовая жизнь никоим образом ее не привлекала, да и учиться она не рвалась. “Я не интеллектуалка”, – любила она повторять. По правде говоря, он тоже не то чтобы зачитывался по ночам Витгенштейном, но с амбициями у него было все в порядке. Амбиции? Сейчас он затруднился бы воспроизвести природу своих амбиций. Явно это были не политические амбиции, ну уж нет, ничего подобного ему и в голову не приходило. Если он и вынашивал амбициозные планы, то они сводились к квартире с великолепным общесемейным пространством, панорамные окна которого выходят на парк Берси, к возможности каждое утро идти по городскому саду, в котором соблюдается биоразнообразие, растут гинкго билоба и разбиты овощные грядки, ну и к женитьбе на ком-нибудь вроде Прюданс.
– Я отправила Мадлен домой спать, – сказала Сесиль, прервав его раздумья. – Ей сегодня досталось.
Он и думать забыл про Мадлен и сейчас вдруг ужаснулся, представив себе, в какой она оказалась ситуации. Десять лет назад отца ушли на пенсию, а через несколько дней умерла мать. Поль тогда серьезно опасался за здоровье отца, да и за его жизнь тоже. Он остался без работы, он остался без жены, он просто не понимал, как дальше жить. Он мог часами сидеть на месте, листая старые дела. У него даже не возникало мысли помыться или поесть; зато, к сожалению, он по-прежнему выпивал, и куда больше, чем раньше. Пребывание в психиатрической клинике Макон-Бельвю решило проблему лишь отчасти, благодаря разнообразным психотропным препаратам, которые он заглатывал с удивительной готовностью, он проявил себя на удивление покладистым пациентом, по выражению главврача. Затем он вернулся в Сен-Жозеф, в свой любимый дом, ставший частью его жизни, но всего лишь частью его жизни. Он работал в ГУВБ, но работа закончилась; его брак тоже закончился; неожиданно его существование в значительной степени упростилось; дом, конечно, никуда не делся, но дома могло оказаться недостаточно.
Поль так и не узнал, получала ли Мадлен зарплату от совета департамента или от регионального совета. Она работала помощницей по хозяйству и выполняла обычные поручения (уборка, покупки, готовка, стирка, глажка), для чего отец был совершенно непригоден, как и все мужчины его поколения, – и не то чтобы мужчины следующего поколения приобрели больше навыков, просто женщины их подрастеряли, так что волей-неволей установилось определенное равенство, в результате чего богатые и полубогатые стали прибегать к аутсорсингу (так это называется в компаниях, передающих уборку и охрану помещений на субподряд внешним поставщикам услуг), у остальных же повально портилось настроение, размножались паразиты, и вообще они зарастали грязью. Так или иначе, отцу срочно требовалась домработница, и этим все бы, по идее, и закончилось. Неужели отец влюбился? А что, разве можно влюбиться в шестьдесят пять лет? Наверное, можно, чего только не бывает на белом свете. А вот Мадлен, несомненно, влюбилась в отца, и от этого непреложного факта Полю становилось не по себе, он не имел ни малейшего желания соприкасаться с его личной жизнью. Ну а чему тут удивляться, отец по-своему человек мощный, кстати, он всегда немного его побаивался, да, побаивался, хотя не слишком, ведь отец к тому же добрый человек, это бросается в глаза, да, по натуре скорее добрый человек, слегка умученный и ожесточившийся на работе в спецслужбах, не имеющих ничего общего со средой, к которой привыкла Мадлен, она-то просто бедная девушка, больше ничего, и жила на редкость дерьмовой жизнью, недолгий брак с алкоголиком, и всё, мы и представить себе не в состоянии, как, в сущности, скудна людская жизнь, даже когда сами принадлежим к этим “людям”, а ведь так оно и есть, практически всегда. Ей было ровно пятьдесят – то есть на пятнадцать лет меньше, чем отцу, – и ей так и не довелось испытать счастье или что-либо схожее с ним. При этом она была все еще красива, а когда-то наверняка даже очень красива – что, бесспорно, способствовало в немалой степени ее горестям, и не потому, что, будь она уродиной, ей бы счастье привалило, отнюдь, но в ее случае несчастье стало бы куда более монотонным, тоскливым и скоротечным, и она, вероятно, умерла бы гораздо раньше. И вот этого обрушившегося на нее напоследок счастья она, того и гляди, лишится из-за какого-то тромба в мозговой артерии. Разве она может отнестись к этому спокойно? Она как собака, потерявшая хозяина. А собака в такой ситуации мечется и воет.
– Ты в каком отеле? – наконец спросил он Сесиль, отвлекаясь от своих одиноких мыслей.
– В “Ибисе”, рядом с вокзалом. Все хорошо, ну, в общем, удобно.
Ну разумеется, “Ибис”. Возможно, в знак христианского смирения. По правде говоря, его немного раздражало это христианское смирение,
