Кровь страсти – какой ты группы? - Виорэль Михайлович Ломов
Марфуша всеми днями кружила около Маши, приветствуя каждый шаг девочки. Когда девочка днем спала в тени краснотала, ворона тоже кемарила где-то в тени, но стоило Маше проснуться, ворона была тут как тут, с криком летала над ней и звала девочку к реке или, наоборот, вглубь острова. А может, и вверх с собой, только вот у Маши пока это не получалось. Маше стало казаться, что она начинает понимать не только поведение птицы, но и ее язык. Когда вороне хотелось просто полетать над бегущей по песку девочкой, она кричала «Кар-кар!», а когда ей было жарко, и она не прочь была спрятаться в тени, она переходила на утиный язык: «Кря-кря!» Когда же, по мнению Марфуши, девочке угрожала опасность, она раскатисто кричала: «Кр-р! Кр-р!» Если Маша куда-то пряталась (специально или невзначай), ворона сходила с ума, металась над тем местом, где по ее разумению должна была находиться девочка и отчаянно звала: «А! А! А!» Да и ворона, что называется, с лету поняла Машин язык. Стоило Маше сказать: «Марфуша, вон там собака забрела на пляж», и ворона мчалась навстречу собаке и ругала ту, на чем свет стоит. Федор Иванович думать не думал, что вороны способны нянчиться с детьми. Такую помощницу бог послал!
Как-то раз ворона позвала Машу за собой. Девочка побежала следом. Марфуша привела ее к громадной вербе, уселась на ветку и беспокойно раскаркалась. Девочка глядела на нее. Ворона свесилась и, указывая куда-то вниз, кричала: «Там! Там!» Под деревом, в стороне, Маша увидела дохлую птицу. Это была ворона. Птицу, должно быть, кто-то убил камнем, у нее была разбита голова. Девочка подошла к ней и поглядела на Марфушу. Ворона слетела с ветки, на лету коснулась грудью трупа своего сородича и молча улетела. В этот день Маша ее не видела.
На другой день Марфуша спала рядом с Машей. Ворона сидела возле девочки, ткнув голову, как гусь, под крыло. У нее это не получалось, и было забавно смотреть, как она старается засунуть голову себе под мышку.
Федор Иванович выбрал место тихое, хоть и далеко от причала, и самое чистое. Приходилось идти, погружаясь по щиколотки в песок, не меньше четверти часа.
Вроде как вдоль реки, но сушь кругом необычайная! Ни травы, ни деревьев. Песок один. Песок, песок, песок… Еще так трудно было идти, ноги увязали по щиколотки. И в то же время слышу, вода журчит, бежит… И все мимо меня!
И так получилось, что это же место приглянулось еще пяти-шести отдыхающим, и уже к середине июня все знали друг друга не только по именам, но и по фамилиям, и своим кружком играли в волейбол, перекидывались тарелкой, бултыхались гурьбой в воде. Там было обычно два-три юноши и столько же девушек, две-три устойчивые пары не самой худшей поры человеческого времени. Девчата были из педагогического, а ребята из медицинского.
– Педики энд медики! Медагоги энд педагоги! Вставайте на ноги! Айда купаться! – орал вдруг кто-нибудь из них, и все шестеро летели в упругую воду.
Вода от неожиданности взрывалась, и до неба, обдавая летящих чаек, взлетали вопли, брызги и свет.
– Подружка? – как-то спросил самый смешливый из компании у Маши, указывая на ворону.
– Лучшая! – ответила та и добавила: – Ее звать Марфуша.
Студенты стали называть Марфушу по имени и, протягивая печенье, манить, как курицу: «Цып-цып-цып!» Ворона игнорировала все их призывы и брезговала угощением. Только строго и загадочно глядела на всех.
– Гордая! – смеялись ребята и бросали ей угощение. Подумав с минуту, Марфуша ковыляла к печенью.
Беззаботный отдых не предполагает тягостных раздумий, поэтому все шло как нельзя лучше. Федор Иванович особо не уставал от своих забот, они сваливались разве что в выходные дни, когда народу прибывало в пять-десять раз больше. А среди недели это были одни и те же отдыхающие да еще залетные гости по командировочной или по актерской части. Раза два в неделю высаживались на остров пассажиры или туристы с проходящего теплохода. На отдыхающих по путевкам была какая-то своя тайна и круглая печать, которая означала «Строго конфиденциально». В свой круг отдыхающие с теплохода, естественно, никого не допускали и довольствовались малым, но своим.
Вот и на этот раз высадились бездельники с трехпалубного теплохода. Как нарочно, студентов в тот день не было. На их месте и расположилась разношерстая компания. Марфуша восприняла незваных гостей как потенциальную опасность и просигналила Маше: «Кр-р! Кр-р!» Девочка успокоила ее. Гости, естественно, тоже обратили внимание на Марфушу и, понятно, пытались приманить ее своими подачками. Ворона не шла, и они бросили эту затею.
Когда через пару часов купания, совмещенного с возлиянием, все направились к теплоходу, несколько человек задержались, остановившись в сторонке. Они глядели на ворону, и, казалось, спорили о чем-то. Поспорив, ударили по рукам. Слышно было, как они крикнули своим: «Сейчас! Минутку!»
Марфуша подковыляла к кучке оставленных объедков и стала рыться в них. Вдруг она вскрикнула, дернулась, взлетела на метр и тут же рухнула на землю, пронзительно вскрикнула, безуспешно пытаясь взлететь, и, издав жалобный человеческий стон, замолкла.
В группе зашумели, заорали, засмеялись, кто-то захлопал в ладоши, а одна девица кинулась целовать парня в синих шортах. Ноги у парня были белые и толстые. Маша подбежала к вороне. У той уже закатывались глаза. Из клюва торчала толстая леска. Марфуша проглотила что-то, наживленное на рыболовный крючок. Конец лески был закопан в землю и не позволил взлететь.
Девочка стала биться в истерике. Отдыхающие с теплохода умолкли, лишь парень в синих шортах хлопал себя по ляжкам, довольно смеялся и покрикивал:
– Я говорил! Я говорил! Гони, Кузя, ящик пива!
Дрейк почувствовал, как у него отнимаются ноги. Он, хромая, подошел к парню и «хуком» усадил его на песок. Хотел пнуть, но вместо этого плюнул на него и, страшно
