История моего моря - Кирилл Борисович Килунин
Я слушаю сказки о Ахмете-ахае рассказанные устами чумазых меддахов. Про то, как вытаскивал он луну из колодца, и обучил грамоте высочайших простого осла, и про Гикию из священного Херсонеса, жестокую красавицу казнившую именем Артемиды своего жениха – предателя и три десятка захватчиков – его вассалов, с помощью священного огня. Думаю о русской княгине Ольге, которая когда то, спустя тысячу лет, тоже услышала об этой истории, и, не задумавшись, повторила подвиг жестокой красотки, лелея священную месть.
И нет рядом больше симпатичной татарки, так похожей на Чулпан. Босой старикан сидит на ссохшейся бочке несколько лет носимой по волнам и прибившейся к берегу с очередным приливом, на его ногах серебряные браслеты с бубенцами, его брови согнулись дугой и подкрашены черной сурьмой, борода до колен выкрашена рыжею хной.
Ветер в лицо доносит до нас брызги соленой воды.
Он клянется, что все это быль.
* * *На храмовой площади, застыли статуи императоров, молодая девушка необыкновенной красоты тоже кажется статуей, она просиживает здесь в задумчивости каждый третий из вечеров, любуясь закатом, сбежав от опеки архонта Ламаха, отца, который без памяти любит свою единственную дочь.
– Гикия, ты ждешь?
– Да, – кивает она своей прекрасной головкой и смеется так заразительно, что чайки, перестают кричать свое Квей, имитируя звук ее смеха: Хей-хей-хей.
И тут, я просыпаюсь.
* * *Я сижу в кресле экскурсионного автобуса, старого, но еще не растерявшего чувство достоинства и комфорта – Мерседеса, за моей спиной спорят о чем-то своем два брата спортсмена: Михаил и мой тезка – Кирилл. С этими двумя пермяками я познакомился практически в день заезда в гостиницу – хостел, бывшую когда-то духовной семинарией, затем какое-то время школой для мальчиков, а теперь ставшую бюджетным приютом для путешественников. Двухэтажное уютное здание, выкрашено в темно-зеленый цвет, с высоченными потолками в три метра и гулкими лестницами, выточенными из гранита, за прошедшее столетие истертыми ступенями, воздушными коваными балконами, и сводчатыми коридорами. Оно расположилось на горе, на самой границе между частным сектором и туристическими улочками, стекающими серпантином к морю и шумной набережной. Именно оно стало на время пребывание в Крыму, гордо именоваться мной, Кириллом и Мишкой – нашим домом.
Мишка и Кирилл с пяти лет занимаются профессионально вольной борьбой, оба в самой тяжелой весовой категории, более ста двадцати килограммов, выше меня на голову каждый. С ними так весело гулять по ночному городу, не думая, куда, и зачем ты идешь, сколько выпил, и зачем сказал те дурные слова, вон тому – лысому верзиле со злыми глазами. Они молодые, глупые, добрые и отчаянно беззаботные, ждали, что вот кто ни будь, решит к нам привязаться, но этого так и не произошло. Даже патрули Беркута почем у то обходили нас стороной. Три раза, они приносили меня домой. Я, положив руки на их широкие плечи, махал ногами – изображая, что иду, смеялся или просто спал. Все это – коварный розовый портвейн, легкий, словно апельсиновый сок и сносящий с ног неожиданно резко, отключая сознание, особенно если спутать его с густым Инкерманским ромом и домашним бальзамом – ликером на десятках местных трав и вересковом меду. Конечно же, я путал напитки и имена, всех тех, с кем мы умудрялись знакомиться в своих ночных загулах. Вспышки тех сумеречно-сладких воспоминаний: купание голышом с четырьмя девицами в небольшой лагуне на диком пляже усыпанным мелкою галькой, песни под гитару с матросами с парагвайского круизного теплохода, опытные путаны, смеющиеся и требующие водки вместо вина, узкие кривые улочки, крыши домов, благоухающие парки, и, конечно же, дискотеки. Мы, кажется, успели побывать на всех дискотеках города Ялта. Мишка называл это – танцами в темноте. Большинство из этих самых дискотек организовывалось на улице – в специально оборудованном дворике или огороженном пространстве, под звездным небом, потому что, в любом помещении в условиях южной ночи и парочки слабеньких кондиционеров просто нечем было дышать. И конечно организаторы здорово экономили на освещении, да и зачем оно было нужно: громкая музыка, диджейская площадка, куча столиков и барная стойка, создавали нужную атмосферу. Единственная проблема, когда объявлялся медляк, ты никогда не видел, кого пригласил, или ту, что вытащила тебя из компании весело ржущих друзей и просит сделать так, чтобы все было нежно… Я слушаю ее дыхание и пытаюсь рассмотреть силуэт в тусклом свечении звезд. Как бы невзначай, мои руки соскальзывают с ее плеч, за спину, складываются в замок, и прижимают горячее тело, выгнувшееся дугой, прижавшееся ко мне. Сухие, влажные, прохладные, жаркие губы и шепот: мой мальчик… Я каменею и таю, я хочу улететь, кружу ее, пока не стихнут все звуку, и не перестанет бухать кровь в висках.
– Спасибо…, если захочешь, я буду ждать тебя, там…
– Хорошо…, – я отпускаю ее тонкую ладошку, походкой заправского моряка – враскачку возвращаюсь за столик к двум братьям.
– Как тебе, она? – спрашивает тезка Кирилл.
– Мне было хорошо, – улыбаюсь я.
– А сколько ей лет? – смеется Мишка. Она красивая или нет.
– Не знаю…, – отвечаю я. – Я не видел… Но, кажется она похожа на восточную сказку.
– Ага, – весело ржет Михаил. – Может этой принцессе лет сорок и у нее дома осталось трое детей.
– Возможно, – отвечаю я. – Но совершенно не хочу об этом думать сейчас. Налей мне лучше Инкерманского рома.
Густой Инкерманский ром обжигает горло и прорывается куда-то в область живота, где распускается большой теплый цветок. Я смотрю, как качаются звезды, и вдыхаю полной грудью эту самую ночь.
* * *Мы живем в одном небольшом закутке, комнате с четырьмя кроватями, одна из которых вечно пустует, четырьмя тумбочками, которые закрываются на ключ, и двумя огромными окнами в пол, все удобства в коридоре, четыре душа на этаж и пара туалетов, круглосуточный бар, совмещенный со стойкой рецепшен.
Всего этого мне и им хватает для счастья.
* * *– Мне часто снится один сон, – говорит Мишка в полной темноте, мешая мне спать.
Нас три десятка, мы в шкурах и ржавых кольчугах, стоим на стене, за нами город, который нужно спасти, а внизу враг, мы кидаем в них большие камни, пока те не кончаются и враг снова лезет на стену. Мы достаем топоры и булавы.
– А дальше? – спрашиваю я.
– А дальше они проходят сквозь нас, потеряв две трети своих, – вздыхает этот огромный сильный человек, по сути – мальчишка.
А потом?
– А потом, я помню только волны, они плещутся надо мной и во мне, как будто я стал одним из них, волною.
* * *Я тоже часто вспоминаю волны Черного моря, в далеком
