Олег Шестинский - Звезды под крышей (сборник)
Плывет Якубов
по волне синей,
а волна пляшет, как джигит,
а Якубов джигит еще лучше!..
И снова Якубов улыбается.
И когда теперь спрашивают у Якубова: "Моряк, как море?" - он обычно отвечает: "Море - хорошо. Оно, как степь, полынью пахнет".
1962
НИКАНДР ИВАНОВИЧ И АЛЕША
1
Район был степной, и второй секретарь Никандр Иванович с виду был истинный степняк - небольшого роста, загорелый, в просторном полотняном костюме. Фуражку он носил крытую серой парусиной, с высокой тульей.
Район был, как говорили в области, "благополучный": пшеницу вовремя убирали, зачастую и план с лихвой перекрывали; наглядная агитация, за которую Никандр Иванович нес персональную ответственность, всегда была на высоте. Плакаты и диаграммы украшали сельские улицы, на проселочных дорогах их было такое количество, что у шоферов рябило в глазах.
Однажды ночью районное руководство разбудил звонок полевого телефона. Звонил руководитель поисковой геологической группы, которая работала в районе. Голос у геолога был хриплый и восторженный. Нарушая всякую официальность, он кричал:
- Братцы! Провели анализ проб! Братцы! Какие здесь залежи!
Через несколько месяцев приехали первые рабочие. Они селились в палатках, создавали рудник, ставили город. Весна была злая, хлестала мокрым снегом, топила ноздреватые сугробы вдоль реки, и река, ошалевшая от воды, бунтовала.
В самом начале весны прислали в район из Свердловской партшколы нового работника Алексея Сергеевича, на должность заведующего отделом пропаганды и агитации. Он был молод, лет тридцать от силы, широкоскул и вихраст. Его родные места были километрах в семидесяти от райцентра, но земля там уже была другая - башкирская. Никандру Ивановичу он с первого взгляда понравился - не модник, штаны широкие и пиджак привычного покроя.
Алексей Сергеевич с головой ушел в новую работу. Пропадал на стройке, домой приходил поздно, весь в рудничной пыли и яростно мылил свои вихры. Хозяйка, у которой он квартировал, звала его по-матерински - Алешей, а скоро и люди в поселке стали его так называть, - правда, не в глаза, между собой.
Никандр Иванович как-то заметил:
- Объездная дорога у рудника лозунгами не оформлена.
- Что ее оформлять, там ведь березы такие, наши щиты весь вид испортят.
Никандр Иванович даже карандаш прикусил от неожиданности.
- Как испортят? Ну это просто... просто антипартийно!..
"Антипартийно" было любимое словечко Никандра Ивановича, он в него вкладывал свой смысл, нечто вроде "плохо", "нехорошо", "возмутительно".
Алексей Сергеевич вздрогнул и сказал:
- А мы это на бюро вынесем.
И вынесли. И решили: плакатов по той дороге не вывешивать, потому что березовая роща так украшала степь и, как сказал первый секретарь, "это было бы навязчиво и неэстетично".
После этого происшествия Никандр Иванович взглянул на своего молодого заместителя совсем иными глазами. Вихры уже не казались ему мальчишескими, а, наоборот, вызывающе торчали на голове.
2
Случилась беда.
Неожиданно жарко засверкало солнце, и снежные лавины бурно хлынули в реку. Река поднялась, вода сравнялась с берегами, стала медленно разливаться. "Запруду надо ставить", - решило начальство.
Все население рудничного городка бросилось к реке. Машины буксовали в рыхлом снегу, рабочие срывали ватники и швыряли под колеса. Алексей Сергеевич весь день был на берегу. Он сам схватил лопату и вместе со всеми пробивал дорогу машинам...
К вечеру стало ясно - утихомиривается река. Рабочие еще хлопотали возле воды, но двое вытерли рукавом ватника вспотевшие лица и пошли по дороге в поселок.
- Куда? - крикнул Алексей Сергеевич.
Парни остановились, замялись.
- Сам видишь, - сказали, - работу кончаем, насквозь люди промокли... Общество нам поручило взять горячительного на всех, пока магазин открыт...
Алексей Сергеевич помолчал несколько секунд, потом воткнул в снег лопату, окликнул шофера, сел в свой "газик":
- Давай махом в Башкирию... За груздями!
В башкирской деревне мать его жила, на всю округу известна была как мастерица по солению-варению.
За полтора часа шофер обернулся. И когда сели за длинный стол в бараке рабочие, стали покрасневшими руками бутылки распечатывать, показался на пороге Алексей Сергеевич и внес, прижимая к груди, бочонок с солеными груздями.
- Вот, ребята, - как-то смущенно сказал он, - мать солила.
Никандр Иванович был возмущен: "Потакать коллективным пьянкам!.. Ну это просто..." И еще больше возмущался оттого, что районное руководство не сделало выговор Алексею Сергеевичу - вроде бы он и правым оказался.
3
Работала на руднике вечерняя школа. Душой этой школы стала молоденькая учительница Вера Петровна. В любую погоду - то в резиновых сапогах, то в валенках - шла она в школу пустынной дорогой километров пять. Дома проверяла допоздна тетрадки своих бородатых учеников и морщилась, словно молодую рябину жевала, когда ей приходилось ставить тройки.
Весной торжественно праздновали окончание учебного года. И почему-то так получилось, что больше всего говорили о Вере Петровне, а она сидела за красным столом президиума потупившаяся и робкая. Когда пришла очередь Алексея Сергеевича выступать, он говорил скованно и обычно, а потом вдруг улыбнулся озорно и воскликнул:
- Вера Петровна, ну разрешите за все ваши дела расцеловать вас от имени райкома!
И действительно поцеловал. При всех. В самые губы.
- Ну и лихой ты парень! - только и выговорил Никандр Иванович.
Через несколько дней Никандр Иванович вызвал к себе своего заместителя:
- Замечено, что в поздние часы разгуливаете по парку с девицами. Советую воздержаться.
- Зачем же воздерживаться? Гуляю я со своей невестой... с Верой Петровной.
Свадьба была шумной. Никандр Иванович сидел в середине стола, наливал из запотевшего графина водку и раздумывал. С ним чокались, а он сидел не по-свадебному грустный и, словно начиная замечать нечто новое, неведомое ранее, произносил:
- Горько, горько...
А вокруг целовались, пели, смеялись.
1962
ЗАКОН АРХИМЕДА
С физикой у Лешки никогда не ладилось. Он и сам толком не понимал, почему так. Вот ведь по другим предметам вытягивал на четверки. А здесь через урок - двойка. Может быть, все дело в самом учителе физики? Он был дотошен, умел так посмотреть, что внутри аж холодело. А с виду выглядел совсем обыкновенным - сухопарый, высокий, волосы на пробор расчесаны.
А на днях вот что с Лешкой приключилось. Объяснял физик закон Архимеда. Задал домашнее - выучить закон. Выучил Лешка наизусть - слово в слово, ждал, что вызовут. "Закон Архимеда", - произносил Лешка, гуляя возле дома, и ему хотелось представить себе, какой он Архимед. Ему казалось, что Архимед, наверное, похож на их соседа, татарина-сапожника Ахмеда, - такой же бритоголовый, в полотняном фартуке, с молотком в руке.
На уроке действительно вызвали Лешку. Он одним махом отчеканил закон и добавил:
- Создан закон физиком Ахмедом.
В классе засмеялись, физик сурово сказал:
- Опять тебе двойка, Попов, нельзя паясничать и оскорблять память представителей древней науки!
А Колька, сын сапожника Ахмеда, показал кулак и прошипел:
- Выйди только!..
Это уже было сверх сил, и Лешка почувствовал, что жизнь его складывается просто трагично.
На следующий день Лешка решил в школу не идти.
- Хватит! - сказал он. - Я из-за этой физики еще психом стану.
Он уложил книги в сумку, но, выйдя из ворот, пошел не в гору, к школе, а на берег, где стояла у причала моторная лодка отца. Швырнул сумку в лодку, отчалил, бесшумно вышел на веслах из бухты и включил мотор.
Сразу ударил свежий ветер, обдул горячую голову, и Лешка подумал:
"Пора кончать с этой школой! Рыбацкое дело - самое правильное. И главное - никакой физики".
Он плыл в глубь озера, ветер крепчал, волна плашмя билась в борт, но Лешка сам себе говорил:
"Нынче волнение, а мне нисколько не страшно. А там, в классе, трясет у доски, как в шторм".
Поселок уходил все дальше, а потом и вовсе скрылся из виду, и только маковка церкви светила золоченым крестом.
Волны заиграли круче, теперь они порой подпрыгивали и мелкими брызгами обдавали Лешку. Рубашка взмокла, и Лешка поеживался.
"Пора и возвращаться, - подумал он, - к концу пятого урока причалю, а там еще надо, чтобы рубаха высохла..."
Но в этот миг высокая волна жестко ударилась о нос и вымочила Лешку с ног до головы. Лешка бросился к рулю и стал разворачивать лодку. И вдруг небо и вода потемнели, стали одного цвета и громадная красно-зеленая радуга возникла над озером. Одним концом она упиралась в сушу, где-то далеко от озера, а другим утверждалась в воде, освещая окрестность своим светом, словно прожектором. Вода заклокотала, захрипела, и это несоответствие нежного цвета радуги и взбунтовавшегося озера испугало Лешку. Он заслонил рогожей мотор, чтобы не захлестнуло, и вцепился в стальную рукоятку руля. Лешка не отрывал взгляда от носа лодки, старался ослабить удар волны, подскочив под нее.