Борис Можаев - Полюшко-поле
Пришел апрель, а снега все еще держались. Вот тогда и решился Волгин выбраковать и сдать два десятка яловых коров, которые давно уже мозолили ему глаза. И время было самое подходящее, - зиму продержались коровы хорошо - справные, много потянут. И денег не было в колхозе - все резервы пошли на покупку семян да запасных частей к тракторам.
Но, как Волгин и ожидал, ему встали поперек горла Семаков и Бутусов. На правлении колхоза они бушевали, что-де, мол, не имеем права. Мы и так не выполняем план по этому поголовью. Да кто нам позволит плановых коров продавать?!
"Они же третий год яловые!" - убеждал их Волгин. "Вы сами в этом виноваты". - "Да что ж я, бык, что ли?" - "Это не по-государственному!" кричал Семаков. "Да надо же платить колхозникам!" - "Не за счет продажи плановых коров..." - "Ну вот что... Я хозяин, а не вы! - вскипел Волгин. Я и сделаю так, как хочу..."
Но сделать ему это не удалось: поначалу помешала внезапно пришедшая распутица, а потом из райкома позвонили и строго-настрого предупредили: не разбазаривать плановый скот. На расследование выехал второй секретарь Песцов.
Перед самым отъездом Песцова из "Таежного пахаря" прилетела еще одна скверная весть: "Вместо сева звеньевые пашут собственные огороды..."
Приехал Песцов под вечер. Волгин пригласил его к себе.
- Дорога дальняя, иззябся да намаялся. Отойди малость... А завтра и делами займешься.
За долгим вечерним разговором Волгин все жаловался на здоровье и на жизнь и на то, что помощи ниоткуда не жди. Слушая его, можно было заключить, что человек он самый разнесчастный, что жизнь ему дана в сплошное наказание, что колхоз это и не хозяйство вовсе, а тяжеленный воз, который суждено везти одному Волгину.
- А что я имею, кроме одного-единого старания? - спрашивал он, подаваясь к Песцову. Потом растопыривал свои узловатые заскорузлые пальцы, смотрел на них с некоторым удивлением и отвечал: - А ничего больше. Но ведь на одном старании далеко не уедешь. Лошадь в борозде тоже старается, да смотрит себе под ноги. Так вот и я, пока в землю смотрю, - тяну, а вперед посмотрю - борозды не вижу.
- Но почему?
- Потому что не хозяин я.
- Кто же хозяин?
- А никто Ни я, ни ты, ни Стогов. Все мы связаны по рукам и ногам.
- Кто же нас связал?
- Сами себя связали. У нас не работа, а сплошные представления. Делай так, а не эдак. Разумно, не разумно, а делай... В каждом деле представители, и все указы знают. Посей не то, а это - и сразу разбогатеешь. А кто будет сеять, кто убирать, - этим представителям наплевать.
- По-твоему, райком только и делает, что посылает таких представителей?
- Я все на райком не валю. У меня их и в колхозе полно, таких представителей-то.
- Кто же они?
- Люди... И в правлении, и в активе ходят. Все в начальстве... Вот и Иван Бутусов, муж директорши, техникум окончил, а работает пчеловодом. Разве ж это работа? Ему какими делами-то ворочать надо! А поди ты поговори с ним. Он меня за пояс заткнет в разговоре-то.
Песцов знал Бутусовых, особенно Марию Федоровну, директора семилетки. Часто по школьным нуждам приезжала она в район вместе с мужем, рассудительным, грамотным, с лицом жестким и угловатым, точно вырезанным из дерева. Где он работает? Чем занимается в деревне? Такие вопросы тогда не приходили на ум.
- А Семаков, а Круглое? Да мало ли их! - продолжал Волгин. - Ты думаешь, они не понимают, что коров надо выбраковывать? И продавать их сейчас выгодно, пока они в цене? Понимают. А вот подняли шум, вас всполошили... Почему? Чтоб отличиться - план, мол, нарушаем. Да какое же это нарушение?
- Но ведь план-то вы сами составляете?
- А кто его утверждает? Вы же!.. Попробуй я чего не так сделать, как Стогов написал... Значит, семнадцать коров на сто гектаров. А у меня их только по девять приходится. Стало быть, не можешь ни сдать, ни продать... Хоть кормить нечем... Хоть в убыток, а держи. Что же это, как не представление?! Представление и есть.
- А может быть, не надо их выбраковывать. Ведь зиму прокормили.
- Да какой же от них толк! Ну ладно, вот Марфа придет, с ней еще потолкуешь.
Часам к одиннадцати ночи пришла с фермы Марфа. Она молча прошла к столу, кивком поздоровавшись с Песцовым, и, ни на кого не обращая внимания, принялась за жареную картошку, запивая ее кислым мутноватым медком.
- Как звать-то вас по отчеству, простите? - обратился к ней Песцов.
Марфа покачала головой.
- Она у меня глухая, - сказал Волгин и, подойдя к ней, прокричал в самое ухо: - Марфа, это Песцов из района.
- Ну что ж, хорошее дело, - сказала Марфа.
Волгин сел на скамью.
- Она заведующая фермой. Ты не гляди, что она такая молчаливая. А вот поговори с ней. Она тебе все распишет. Марфа! - крикнул он. - Расскажи-ка Песцову про наших коров.
- А что ж тут рассказывать? - Марфа смотрела на Песцова большими грустными глазами. - Коровы как коровы. Только удои низкие. Иные по три года в яловых ходят. Вымя усохли... У некоторых и сисек-то нет. Не коровы, не быки, а жрут в три горла. Их выбраковывать нужно, да не позволяют.
- Видал, - толкал Песцова локтем Волгин. - А как на меня навалился Стогов по телефону-то... Удой, говорит, от руководителя зависит. Что же я, вместо коровы молоко давать буду?.. Нет, не дают хозяйствовать... Одни представления разыгрываем.
С утра Песцов побывал на ферме вместе с Волгиным, осматривали коров.
- Твоя правда, - сказал он после осмотра.
- А мне от этого не легче, - отозвался Волгин.
В правлении они застали Надю и Семакова. По тому, как были взбиты высокой копной ее светлые волосы, по тому, как подозрительно чернели белесые брови, как выделялись чуть подкрашенные, успевшие растрескаться от весеннего ветра губы, Песцов понял, что Надя ждала этой встречи и готовилась к ней. Но даже в присутствии Семакова и Волгина она, подавая руку Песцову, густо покраснела. Против обыкновения Волгин не шутил насчет Сеньки-шофера, да и Семакову было не до шуток.
- Ну, расскажите, как у вас тут огородничают... Значит, вместо сева огороды пашем?.. - спросил Песцов Семакова.
- Это дело агронома. Она более сведуща, - отозвался тот.
- Поля еще сырые... А огороды что ж? Они ведь тоже наши. - Надя глядела на Семакова, как бы отвечая ему.
- Личные, - усмехнулся Семаков.
- Зато земля обезличена.
- Может, раздадим ее по мужикам?
- Вы не утрируйте.
"Э-э, тут коса и камень", - подумал Песцов.
- Может быть, сделаем проще - вы покажете мне поля? - обратился он к Наде.
- С удовольствием.
Надя была в резиновых сапожках, в синем плаще. Она встала из-за стола, накинула клетчатый платок, взяла планшетку.
- Идемте!
На улице было тепло, солнечно. У самого крыльца рябилась от ветерка огромная лужа. Надя посмотрела на хромовые сапоги Песцова.
- В таком виде на поле теперь не ходят.
- Я еще с утра хотел попросить резиновые сапоги у Волгина, да позабыл.
- Ладно. Пошли на конный двор! Лошадей возьмем.
Песцов с детства не ездил верхом; служил на флоте, потом институт... А в седле сроду не держался. Но признаться в этом постеснялся. "Удержусь как-нибудь", - подумал он.
На конном дворе встретил его Лубников как старого знакомого, за руку поздоровался.
- Я вам самого Рубанка заседлаю.
- Что это за Рубанок? - спросил с опаской Песцов.
- Наш рысак... Жеребец.
- Мне что-нибудь попроще, - Песцов показал рукой. - Пониже.
- Тогда Буланца.
Надя в момент заседлала свою Красотку, темно-гнедую кобылку, и легко вскочила в седло. Песцова подсаживал Лубников. Матвей так рванулся от земли, ухватившись за луку, что чуть было не перемахнул низкорослого меринка.
- То-ой, дьявол!.. Не увертывайся, - нарочито строго обругал Лубников спокойно стоящего Буланца.
Глядя, как Песцов путался в стременах, Надя не выдержала и чуть не прыснула со смеху, отвернувшись.
- Он ничего, смирный... А если понесет, осаживай корпусом, - наставлял Лубников не то в насмешку, не то всерьез. - А теперь шенкеляй его под ребра-то... Эй, бегемот!
Надя, слегка откинувшись, шевелила сапожками, не то что била, а как бы оглаживала бока своей Красотки, и та легко пошла иноходью. Буланец затрусил рысцой, и Песцов с ужасом почувствовал, что валится набок. Он привстал на стременах, но стремена были короткие, а ноги такие несуразно длинные, что он чуть было не перевалился через голову лошади. Тогда он плюнул на эти стремена, выпростал из них ноги и, слегка придерживаясь за луку, весело нахлестывал своего Буланца. Тот перешел в галоп. Между тем ноги Песцова почти доставали до земли, и, сбоку глядя, можно было подумать, что бежит шестиногая лошадь.
- Матвей Ильич, лошадь не уроните! - смеялась Надя.
- Не суйтесь вперед руководящих! - Песцов обогнал Надю, погрозил ей прутом и первым влетел в речушку. Она оказалась неглубокой, даже брюхо лошади не замочило...
Надо сказать, что весной в здешних местах не бывает половодья и даже самые мелкие речушки не выходят из берегов. Снега зимой были глубокие, но сухие едучие мартовские ветры слизнули снежный покров по увалам да взгорьям, а жадная до влаги земля крепко держала талые воды, исподволь сбегавшие по скатам сопок. Уже вскрылся, прокипел льдом буйный Бурлит, уже серебристым пухом покрылись прибрежные вербы, и на утренней зорьке бессильный морозец чуть подбеливал бурую, низко полегшую старь, а поля все еще были топкими. Вода тоненькими ручейками стекала вдоль борозд в низины, образуя желтые болота на массивах прошлогодней сои.
