Лариса Матрос - Социологический роман

-- Дорогой, Вадик, ты во всем прав, -- сказал Юра, -- только в своем высказывании употребил лишнее слово. Ты сказал, что директор должен был "бдеть за направлением мыслей". Так за этим ему следить как раз не нужно было, поскольку мысли в этом институте с самого начала были совершенно исключены. Вспомните, как организаторы бились над названием института. И придумали: ИКСИ -- Институт конкретных социальных исследований. С чьейто легкой руки это слово "ИКСИ" произносилось с особым выделением буквы "к", на которой ставилось особое ударение, и после паузы прозносилось "си". Получался, с одной стороны, эффект заикания, с другой -- как бы подчеркивалась ненужность этой буквы "к", спотыкание о нее. И это было не случайно, потому что все понимали, что в этой букве "к" заложена концепция института, ведь буква "к" -- начальная в слове "конкретные", должна была висеть над каждым, словно молоток, вбивающий головки всех гвоздиков на одном уровне, дабы не допускать малейшего движения мысли выше уровня анализа анкетных опросов. Любая попытка обобщения социальных процессов и явлений, выходившая за рамки слова "конкретные", обзывалась "словоблудием", голым теоретизированием", "общими рассуждениями". В единственном в стране социологическом журнале под названием "Социологические исследования" теоретические статьи вообще не принимались. "Конкретика", за которой стояло описание ответов на вопросы прошедших строгий контроль в обллитах анкет, было ключевым словом в деятельности социологических коллективов, программ и всей социологии.

-- И вот результат, -- сказал Сергей, -- теперь, когда грянуло время перемен, мы, гуманитарии, оказались банкротами. Что?.. Что можем мы положить на стол тому же Горбачеву, чтоб подсказать хоть какой-то ответ на извечный русский вопрос: "Что делать?". Зато как быстро все восприняли как индульгенцию слова Андропова о том, что мы не знаем общество, в котором живем. Помните, что творилось, когда Андропов на пленуме ЦК в восемьдесят третьем году произнес эти слова. На всех семинарах и конференциях и мы, и все наши начальнички как великое открытие двадцатого века цитировали слова генсека, которые ему нужны были только для того, чтоб оправдать провалы в экономике. Мы бедные, завезенные в СССР инопланетянами, сегодняде вдруг оказались в этом обществе и не знаем его. Если вы помните, Андропов в том своем докладе прошелся по науке, которая не подсказала, что такое наше общество есть сегодня и чем мы будем завтра. Конечно, понятно, что они, партийные идеологи, гуманитарную науку душили, а сейчас это бумерангом бьет по ним же. Они и вправду горюют, что не знают, что же это за общество мы построили... А раз не знают, действуют вслепую, и все время -- провал за провалом. Но где же эти наши гуманитарные подпольные Дубинины и другие, которые во времена клеймления генетики сидели в подвалах, изучая свою дрозофилу, а когда времена изменились, вернулись к своей науке не с пустыми руками. Где, где подпольные, самиздатские результаты исследований нашего общества, его социальной структуры, реального положения различных групп, их отношения к власти и тому подобное. Где? Я этот вопрос задаю и себе. Ведь вспомним историю: у декабристов, например, были свои проекты государст венного устройства общества, о котором они грезили. И это были не просто фантазии, эти проекты сопровождались анализом реальной ситуации в обществе. У них были проекты конституций, где все продумывалось. А что есть у нас? Вот и разводим руками, почему вместо дружбы народов навеки, обнажилась межнациональная рознь и началось кровопролитие, вместо радости первым росткам свободы -- полное неумение ею пользоваться, вместо однородной классовой структуры -- раздираемые противоречиями, противоборствующие страты, вместо процветающих укрупненных деревень, ведущих к "слиянию различий между умственным и физическим трудом", -- полный развал сельского хозяйства, неумение и нежелание трудиться на земле тех, чьи предки сытно кормили державу в прошлом и имели излишки для продажи за рубеж. -- Да, Юра, ты затронул очень важный аспект, -- сказал Вадим, отойдя от окна, которое он открыл, потому что в комнате стало очень душно, -- ведь мы привыкли, что наша наука -- это нечто вроде десерта на общем столе нашей жизни, и не задумывались, что ее ошибочное развитие, не только не нейтрально по отношению к обществу, но крайне вредно влияет на повседневную жизнь. Кто знает, если б тогда, с того семинара по социальной стратификации, некоторые из нас не обиделись бы за посягательство на ленинский подход к социальной структуре, а способствовали бы началу изучения подлинного соотношения социальных сил в обществе, забили бы в набат, как теперь это делают публицисты, о наличии у нас особого класса эксплуататоров -- номенклатуры, все было бы иначе. Может, если б тогда в анализе общественной структуры мы бы поленински не загнали интеллигенцию в "прослойку" между рабочими и крестьянами, а определили ее подлинное место в условиях научнотехнической революции и трубили о необходимости создания для нее системы моральных и материальных стимулов, мы бы не оказались в таком позорном отставании от прогресса и не было бы проблемы "утечки" мозгов, которая спать не дает бюрократам от науки. А спать им не дает философия собаки на сене, суть которой: "сам не ам, и другому не дам". -- Владимир Шубкин, -- сказал Виктор, -- назвал их поколение шестидесятников "спровоцированным поколением". Мы, хоть и были помоложе их, но начало шестидесятых годов -это начало нашей самостоятельной жизни, поэтому я себя тоже отношу к шестидесятникам. Да, нас спровоцировали на мысль, на поступки. Вспомните знаменитую историю с "Письмом сорока шести". -- А что за письмо? -- спросил Митя. -- А было дело, -- ответил Юра, -- когда сорок шесть сотрудников из разных институтов Академгородка написали коллективное письмо Брежневу и в другие инстанции по поводу дела Гинзбурга. -- Вы знаете, ребята -- сказал вдруг Андрей, -- получилось, как в той шутке: "случайно в кустах оказался рояль". Представьте себе, сегодня я получил письмо от друзей из Академгородка, и они мне прислали газету, где это письмо опубликовано.

-- Да, да, -- подтвердила Инга Сергеевна, -- я помню, что где-то летом в газете "Наука в Сибири" это письмо с постановлением райкома партии о реабилитации его авторов было напечатано.

-- Точно, -- продолжил Андрей, доставая конверт из спортивной сумки, в которой он принес напитки. -- Я его вынул из почтового ящика, когда выходил из дому по дороге сюда и успел в подъезде только пробежать глазами. Вот она -- газета от двадцать восьмого июня сего года. А письмо, между прочим, очень короткое, и, если хотите, могу прочитать вслух с выражением. -- А что, почему бы не обратиться к первоисточнику, -- сказал Вадим. -- Мы ведь только слышали об этом "монстре"письме, взбудоражившем всю советскую власть. А что в нем на самом деле, кроме "подписанцев", никто толком и не знал. Так, только по слухам. Так что, давай, Андрей.

-- Итак, -- начал Андрей, заглядывая в газету, сначала, справедливости ради, я зачитаю текст, который предваряет это письмо. Вот, -- Андрей, как иллюзионист в цирке, раскрыл листок газеты, тряхнул им и пальцем указал на маленький текст, обведенный квадратной рамкой, которая вверху была "разрезана" огромными буквами: ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Бюро советского райкома КПСС от 12 июня 1990 Андрей начал читать текст, обведенный рамкой: "Вернувшись к постановлению бюро от 16 апреля 1968 года, бюро Советского ЦК КПСС находит его ошибочным по существу, отражающим принятые в то время представления о методах идеологической работы, исходящим из искаженного понимания соотношения общечеловеческих и классовых ценностей, что привело к развитию застойных явлений в общественной жизни Академгородка, и постановляет:

1. Постановление бюро Советского ЦК КПСС "О некоторых вопросах идеологической работы в институтах СО АН СССР и НГУ" от 16 апреля 1968 года отменить. 2. Вопрос о политической реабилитации подписавших "Письмо 46ти" решить в установленном порядке. 3. Проинформировать о решении бюро ЦК КПСС партийные организации СО АН и НГУ, ознакомив их с запиской идеологического отдела. Опубликовать данное постановление в местной печати"... -- Андрей остановился.

-- Да, я помню атмосферу тех дней, -- сказал грустно Юра, -- я был новичком в Академгородке тогда, ни с кем из участников этих событий не знакомый. И именно поэтому эта аура тревожности, взволнованности, нематериализованная в моем сознании в чемто конкретном, меня касающемся, все же внушала осознание того, что Городок стоит на пороге своей кончины... -Ну что ж, будем продолжать, -- сказал Андрей, выслушав реплику Юры. -- Итак, начнем с адресата, который буду читать в сокращении, а фамилии без отчеств. -- Андрей сложил листок газеты, взял его в правую руку, артистично выставил ее немного вперед, а левую засунул в карман джинсов. После этих приготовлений он принялся четко, с выражением читать: "Верховный суд РСФСР; Ген. прокурору; Пред. През. Верх. Сов. Подгорному; Генсе ку Брежневу; Предсовмина Косыгину. Письмо 46ти". Читаю текст, -- сказал Андрей и сделал глубокий вздох: -- "Отсутствие в наших газетах скольконибудь связной и полной информации о существе и ходе процесса А. Гинзбурга, Ю. Галанскова, А. Добровольского и В. Лашковой, осужденных по ст. 70й УК РСФСР, насторожило нас и заставило искать информацию в других источниках, в иностранных коммунистических газетах. То, что нам удалось узнать, вызвало у нас сомнение в том, что этот политический процесс проводился с соблюдением всех предусмотренных законом норм, например, такого, как принцип гласности. Это вызывает тревогу. Чувство гражданской ответственности заставляет нас самым решительным образом заявить, что проведение фактически закрытых политических процессов мы считаем недопустимым. Нас тревожит то, что за практически закрытыми дверями судебного дела могут совершаться незаконные дела, выноситься необоснованные приговоры по незаконным обвинениям". -- Андрей на миг остановился, чтоб перевести дыхание и продолжил чтение: -- "Мы не можем допустить, чтобы судебный механизм нашего государства снова вышел изпод контроля широкой общественности и снова вверг нашу страну в атмосферу судебного произвола и беззакония. Поэтому мы настаиваем на отмене приговора Московского городского суда по делу Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой и требуем пересмотра этого дела в условиях полной гласности и скрупулезного соблюдения всех правовых норм, с обязательной публикацией материалов в печати. Мы требуем также привлечения к ответст венности лиц виновных в нарушении гласности и гарантированных законом норм судопроизводства".