Лев Толстой - Ходите в свете, пока есть свет

IX.

В то время как Юлий говорил это, в комнату вбежал маленький сын Памфилия и прижался к отцу. Несмотря на все ласки жены Юлия, он убежал от нее и прибежал к отцу. Памфилий вздохнул и приласкал сына и поднялся, но Юлий удержал его, прося остаться и еще побеседовать и пообедать. - Меня удивляет, - сказал Юлий, - что ты женился и имеешь детей. Я не могу понять, каким образом вы, христиане, можете при отсутствии собственности воспитывать детей. Каким образом ваши матери могут жить спокойно, зная необеспеченность и беспомощность своих детей. - Почему же наши дети менее обеспечены, чем ваши? - Да потому что у вас нет рабов, нет имущества. Жена моя очень склонна к христианству, она даже одно время хотела бросить эту жизнь. Это было шесть лет тому назад. Я хотел с нею вместе уйти. Но прежде всего ее испугала та необеспеченность, та нужда, которая представлялась ее детям, и я не мог не согласиться с нею. Это было во время моей болезни. Вся моя жизнь опротивела мне и я хотел все бросить. Но тут страх жены, и с другой стороны разъяснения врача, который лечил меня, убедили меня, что христианская жизнь, как вы ее ведете, возможна и хороша для несемейных, но что в ней семейным людям, матерям с детьми, нет места. Что при жизни, как вы ее понимаете, жизнь, т. е. род человеческий, должен прекратиться. И это совершенно справедливо. Поэтому появление тебя с ребенком особенно удивило меня. - Не только один ребенок. Дома остался еще грудной и 3-хлетняя девочка. - Объясни же мне, как это делается. Я не понимаю. Пять лет назад я был готов бросить все и итти к вам. Но у меня были дети, и я понял, что, как бы ни хорошо было мне, я не имел права жертвовать детьми, и я остался для них жить попрежнему, чтобы вырастить их в тех условиях, в которых я сам вырос и жил. - Странно, - сказал Памфилий. - Мы рассуждаем совершенно обратно. Мы говорим: если бы взрослые люди жили по-мирски - это еще можно простить, потому что они уже испорчены; но дети? Это ужасно! Жить с ними в миру и соблазнять их! "Горе миру от соблазнов: ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит". Так говорит наш учитель, и потому, не для возражения я говорю это, а потому что это действительно так. Самая главная необходимость жить так, как мы все живем, вытекает для нас из того, что среди нас есть дети, те существа, про которых сказано: "Если не будете как дети, не войдете в царство небесное". - Но как может христианское семейство не иметь определенных средств к жизни? - Средство к жизни по нашей вере есть только одно: любовная работа на людей. Ваше же средство есть насилие. Оно может уничтожиться, как уничтожается богатство, и тогда остается одна работа и любовь людей. Мы считаем, что то, что есть основа всего, того и надо держаться, увеличивая его. И когда это есть, то семья живет и даже благоденствует. "Нет, - продолжал Памфилий, - если бы я сомневался в истинности учения Христа и если колебался бы в исполнении его, то и сомнение и колебания мои кончились бы тотчас, если бы я подумал об участи детей, воспитанных в язычестве, в тех условиях, в которых ты вырос и растут твои дети. Какие бы мы, некоторые люди, ни делали устройства жизни - с дворцами, рабами и произведениями чужих стран, привозимыми к нам, жизнь большинства людей все-таки остается такою, какая она есть, какой она должна быть. Обеспечение этой жизни остается всегда одно: любовь людей и труд. Мы хотим сами освободить себя и своих детей от этих условий и посредством насилия - не любовно заставляем людей служить нам, - и удивительное дело! - чем больше мы, как будто, обеспечиваем себя, этим мы тем больше лишаем себя истинного естественного и вечного обеспечения - любви. Чем больше власть владыки, тем меньше к нему любви. То же и с другим обеспечением - трудом. Чем больше человек избавляет себя от труда и приучается к роскоши, тем менее он становится способным к труду; тем более лишается истинного и вечного обеспечения. И эти-то условия, в которые люди ставят детей своих, они называют обеспечением. Возьми твоего сына и моего и пошли их теперь найти дорогу, передать распоряжение, сделать нужное дело, и посмотри, который из двух лучше сделает, а попробуй отдать их на воспитание, - которого из двух охотнее возьмут? Нет, не говори этих ужасных слов, что христианская жизнь возможна только для бездетных. Напротив, можно сказать, языческой жизнью жить простительно только бездетным. Но горе тому, кто соблазнит единого из малых сих. Юлий молчал. - Да, - сказал он, - может, ты и прав, но воспитание детей начато, лучшие учителя учат их. Пускай они узнают все, что мы знаем. Вреда от этого не может быть. А для меня и для них время есть еще. Они могут притти к вам, когда будут в силе, если найдут это нужным. Я же могу сделать это, когда поставлю на ноги детей и останусь свободным. - Познаете истину и свободны будете, - сказал Памфилий. - Христос дает сразу полную свободу; мирское учение никогда не дает ее. Прощай. И Памфилий ушел с сыном. Суд состоялся гласный, и Юлий видел на нем Памфилия, как он с другими христианами убирал тела мучеников. Он видел его, но, опасаясь высшей власти, не подошел к нему и не подозвал к себе.

X.

Прошло еще двадцать лет. Жена Юлия умерла. Жизнь его текла в заботах общественной деятельности и в поисках за властью, которая то давалась ему, то ускользала от него. Состояние его было велико и еще увеличивалось. Но сыновья его выросли, и особенно второй, стал вести роскошную жизнь. Он делал дыры в дне ведра, в которое собиралось состояние, и по мере увеличения состояния увеличивалась быстрота течки в дыры. Началась у Юлия борьба с сыновьями такая же, какая была у него самого с отцом. Злоба, ненависть, ревность. К этому же времени новый наместник лишил своих милостей Юлия. Юлий был заброшен прежними льстецами и ему предстояло изгнание. Он поехал объясняться в Рим. Его не допустили и велели уехать. Приехав домой, он застал сына с распутными юношами в доме. В Киликии прошел слух, что Юлий умер, и сын праздновал смерть отца. Юлий вышел из себя, ударил сына так, что он упал замертво, и ушел в покои жены. В покоях жены он нашел Евангелие и прочел: "Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас". "Да, - подумал Юлий, - давно уж он зовет меня. Я не верил ему и был непокорен и зол, и иго мое было тяжело и бремя мое было зло". Долго просидел Юлий с развернутым списком евангелия на коленях, размышляя о всей своей протекшей жизни и вспоминая то, что в разное время говорил ему Памфилий. Потом Юлий встал и пошел к сыну. Он застал своего сына на ногах и несказанно обрадовался тому, что не нанес ему повреждений своим ударом. Не говоря сыну ни слова, Юлий вышел на улицу и пошел по направлению к христианской общине. Он шел весь день и вечером остановился ночевать у поселянина. В комнате, в которую он вошел, лежал человек. При шуме шагов человек поднялся. Это был врач. - Нет, теперь уж ты не отговоришь меня, - закричал Юлий. - Я третий раз иду туда же и знаю, что там только найду успокоение. - Где? - спросил врач. - У христиан. - Да, может быть, найдешь успокоение, но ты не исполнишь своей обязанности. В тебе нет мужества, несчастия побеждают тебя. Не так поступают истинные философы. Несчастия - это только огонь, которым испытуют золото. Ты прошел через горнило. И теперь-то ты и нужен, и теперь-то ты и бежишь. Теперь-то испытай людей и себя. Ты приобрел истинную мудрость и ее-то должен употребить на благо республики. Что бы было с гражданами, если бы те, которые познали людей, их страсти и условия жизни, вместо того, чтобы нести свои знания, свою опытность на пользу общества, зарывали бы их в поисках за успокоением. Жизненная мудрость твоя приобретена в обществе, и ее ты должен отдать тому же обществу. - Но у меня никакой мудрости нет. Я весь в заблуждениях. Они стары, но от этого не стали мудростью. Как вода, как бы она ни была стара и гнила, она не станет вином. Так сказал Юлий, и, схватив свой плащ, вышел из дома и, не отдыхая, пошел дальше. В конце другого вечера он пришел к христианам. Его приняли. радостно, хотя и не знали, что он друг всеми любимого и уважаемого Памфилия. За трапезой Памфилий увидал своего друга и с радостной улыбкой подбежал к нему и обнял его. - Вот я и пришел, - сказал Юлий, - скажи, что мне делать, я буду слушаться тебя. - Не заботься об этом, - сказал Памфилий. - Пойдем со мной. Памфилий провел Юлия в дом, где жили приходящие, и, указав ему постель, сказал: - Чем ты можешь служить людям, ты сам увидишь, когда успеешь приглядеться к нашей жизни; но чтобы знать, куда сейчас определить свой досуг, я укажу тебе на завтра дело. В садах наших идет сбор винограда, иди и подсобляй там. Ты сам увидишь, где тебе место. На утро Юлий пошел в виноградник. Первый был виноградник молодой, обвешанный гроздьями. Молодые люди обирали и снимали его. Все места были заняты, и, походив долго везде, Юлий не нашел себе места. Он пошел дальше; это был виноградник более старый, плодов было меньше; но и тут нечего было делать Юлию - все работали попарно, и ему не было места. Он прошел еще дальше и вошел в уже перестаревший виноградник. Он был весь пустой. Лозы были корявые, кривые и, как казалось Юлию, все пусты. "Так вот что моя жизнь, - сказал он себе. Если бы я пришел в первый раз, она была бы, как плоды первого сада. Если бы я пришел, когда пошел во второй раз, - она была бы, как плоды второго сада, а теперь вот моя жизнь - она, как эти, ненужные, состаревшиеся лозы, годные только на топливо". Испугался Юлий того, что он сделал, испугался того наказания, которое ждет его за то, что ни за что погубил всю свою жизнь. И опечалился Юлий и говорил: "Никуда я не годен и ничего не могу сделать теперь". И не поднимался с места и плакал о том, что погубил он то, чего возвратить уже нельзя было. Но вдруг услыхал он старческий голос, звавший его: - Трудись, брат милый, - говорил голос. Юлий оглянулся и увидел согнутого годами белого, как лунь, старичка, насилу передвигавшего ноги. Он стоял у лозы и собирал с нее кое-где оставшиеся сладкие гроздья. Юлий подошел к нему. Трудись, милый брат. Труд радостный. И он указал ему, как отыскивать оставшиеся кое-где гроздья. Юлий пошел искать, нашел несколько и принес и сложил в корзину к старцу. И сказал ему старец: - Посмотри: чем хуже эти гроздья тех, которые собирали в тех садах? "Ходите в свете, пока есть свет в вас", сказал наш учитель. "Воля пославшего меня есть та, чтобы всякий, видящий сына и верующий в него, имел жизнь вечную, и я воскрешу его в последний день". Ибо не послал бог сына своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через него. Верующий в него не судится, а не верующий уже осужден, потому что не уверовал в единородного сына божия. Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий худые дела, ненавидит свет, и не идет к свету, чтобы не отличились дела его, потому что они злы. А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в боге сделаны. "Ты опечален тем, что не сделал больше того, что сделал. Не печалься, сын мой. Мы все сыны бога и слуги его. Мы все одно войско его. Что же, разве, кроме тебя, думаешь, нет слуг ему? И что ж, если бы ты во всей силе своей отдался служению его, разве бы ты все сделал, что нужно ему, все то, что должно делать людям, чтобы установить царство его? "Ты говоришь, что ты сделал бы вдвое, вдесятеро, в сто раз больше. Да если бы ты в тьмы-тем больше всех людей сделал, - что бы это было в деле божьем? Ничто. Делу божьему, как и богу, нет пределов и нет конца. Дело божье в тебе. Ты приди к нему и стань не работником, но сыном, и ты станешь участником беспредельного бога и дела его. У бога нет малого и большого, и в жизни нет малого и большого, а есть только прямое и кривое. Войди в прямой путь жизни, и ты будешь с богом, и дело твое станет не малым и не большим, а станет делом божьим. Вспомни, что на небе больше радости за одного грешника, чем за сто праведников. Мирское дело, все то, что ты пропустил, показало тебе только грех твой. А когда ты увидел грех твой, ты и покаялся. А как ты покаялся, так ты нашел прямой путь. А нашел прямой путь, иди по нем с богом, и не думай о прошлом, о большом и малом. Для бога все живые равны. Один бог и одна жизнь. И успокоился Юлий, и стал жить и работать по силе и мочи для братьев своих. И прожил так в радости еще двадцать лет и не видал, как умер плотской смертью. 1887