Аркадий Гайдар - Жизнь ни во что (Лбовщина)
- Расщедрились, сволочи, думают подкупить, так все равно без толку. Кто за меня стоит, тот не выдаст, а кто против меня, тот не выдаст тоже, потому что боится, что мои же ребята после ему шею свернут... Дай спичку.
- Нету, - ответил, пошарив в карманах, Фома, - забыл на столе.
- А курить охота, - Лбов оглянулся, вблизи никого не было, только на перекрестке, облокотившись на винтовку, стоял городовой.
- Постой, - усмехнувшись, сказал Лбов, - пойду достану огня. - И он направился к полицейскому.
- Разрешите прикурить, - хмуро прищуривая глаза, вежливо попросил Лбов.
- Проваливай, проваливай, - грубо ответил тот, оборачиваясь и заглядывая в лицо просившему.
- Разве спички жалко? - начал было опять Лбов.
Но полицейский, разглядев его лицо, на глазах у Лбова начал вдруг бледнеть и, тяжело дыша, торопливо и испуганно хлопать глазами. По-видимому, он узнал Лбова, потому что дрожащими руками полез в карманы, достал коробок и, щелкая зубами, выбивающими дробь, чиркнул спичку - она сломалась, чиркнул другую - опять сломалась, наконец третья зажглась, он протянул ее к папиросе спокойно заложившего руки в карманы Лбова и долго никак не мог приложить огонь к ее концу и зажечь ее, потому что и огонь стал, должно быть, холодным от сильного озноба, охватившего городового.
- Спасибо, - спокойно ответил Лбов и, не оборачиваясь, пошел дальше.
Он не боялся выстрела в спину, потому что знал, что полицейский не в силах сейчас ни поднять десятифунтовую винтовку, ни раскрыть застегнутую кобуру револьвера.
Когда Лбов скрылся из глаз городового, тот вздохнул облегченно, снявши шапку, перекрестился и рукавом вытер мокрый лоб - белый, покрытый каплями холодного и крупного пота.
12. Раскрытое предательство
В субботу, после обеда, Астраханкин зашел к Рите и передал ей, что сегодня вечером он не сможет быть с ней в театре, потому, что, по-видимому, будет большое дело.
- Какое? - насторожилась Рита.
- Опять со Лбовым.
- Со Лбовым? - равнодушно переспросила Рита, по-видимому, очень мало интересуясь этим.
Она подсела к нему, взяла его руку и спросила ласково:
- Что это вы последнее время хмурый такой?
- Рита, - начал было Астраханкин укоризненно, - Рита, и вы еще спрашиваете...
Рита засмеялась негромко и мягко, но сквозь эту мягкость чуть-чуть проглядывали нотки хорошо скрытой, крепко-крепко спрятанной грусти. Но Астраханкин не уловил их. У него была слишком казачья натура, он умел хорошо джигитовать, замечательно танцевать кавказского "шамиля" и с одного маха рубить на скаку связанные фашинами ивовые прутья. И где ему было разбираться в оттенках.
Он обрадовался, потому что не видел давно Риту такой привлекательной, подвинулся к ней ближе и, не выпуская ее руки, заглянул в лицо.
- А вас не убьют? - участливо спросила она.
- Не должны бы, а, впрочем, кто от этого застрахован? Сегодня Лбова наверняка возьмут. Только вряд ли живым удастся.
- Как, кто возьмет?! - крикнула Рита, но тотчас же замолчала и потом спросила лениво: - Где?
- В Мотовилихе. У него там сегодня какое-то совещание, нам донесли об этом из его же шайки.
Рита насторожилась, сердце у ней забилось быстро-быстро... Еще чуть-чуть, еще немного, и она узнает все. Она сама подвинулась к Астраханкину совсем вплотную и положила ему другую руку на колени.
- А может быть, это неправда... кто вам сказал про это?
- Тут... - Астраханкин замялся.
А Рита поглядела на него, крепко опутывая его взглядом хороших, ласковых глаз.
- Это... это секрет большой, Рита, и я, конечно, не вправе... Но, я надеюсь на вас. Видите ли, у него в отряде есть одна женщина.
- Женщина? - удивленно переспросила Рита, и ей вдруг вспомнилась лунная поляна в лесу и закутанная в платок тень, пробегающая, осторожно озираясь, мимо деревьев.
- Да, представьте себе, женщина... еврейка. Это очень интересная история: ее муж революционер, его ждет приговор к смертной казни, и ей было обещано, что если она сумеет выдать Лбова, то мужа ее помилуют. Она, знаете... сейчас у Лбова, и вот сегодня один человек принес от нее записку, где она указывает прямо. Теперь это дело верное.
Рита отодвинулась от Астраханкина, сняла руку с колена, потом - как бы поправить прическу - высвободила другую - она знала все, что ей было нужно, и теперь это было ни к чему. Астраханкин торопился, ему надо было сделать кое-какие приготовления.
Едва он ушел, Рита забежала к себе в комнату, сунула в карман маленький браунинг, вышла на двор и, оседлавши лошадь, вскочила в седло и умчалась куда-то, по обыкновению ничего не сказав дома. Надо было предупредить, во что бы то ни стало предупредить Лбова, если еще не поздно.
Около Мотовилихи она остановилась и сообразила, что она ведь ни с кем не условилась, не уговорилась, где может разыскать Лбова и как передать ему. И Рите стало холодно при мысли о том, что она, по-видимому, ничего не сможет сделать.
Вдруг счастливая мысль осенила ее голову, она вспомнила, как Астраханкин говорил ей, между прочим, что Соликамский тракт стал за последнее время самым опасным местом и лбовцы то и дело шныряют там и перестреливаются с разъездами жандармов. Рита жиганула нагайкой лошадь и понеслась туда.
Но было пусто и глухо на покинутой разбойной дороге. Проскакавши порядочно, Рита остановилась возле какого-то домика, выросшего перед ней из-за кустов, и, чувствуя, что горло ее пересыхает, привязала лошадь и вошла во двор.
Во дворе стоял сгорбленный старик и о чем-то разговаривал с длинным, тощим монахом с жестяной жертвовательной кружкой, болтающейся около живота, и рыжеватыми, всклокоченными волосами, выбивающимися из-под затрепанной скуфейки. Рита попросила пить. Старик пошел в хату за квасом, а Рита с монахом осталась во дворе.
- Пожертвуйте что-либо на построение божьего храма, - вкрадчиво, заискивающим голосом заговорил монах.
И при этих словах Рита вздрогнула, как будто бы ее обожгло чем-то, и быстро вскинула на него глаза. Голос показался ей сильно знакомым. Но это был самый обыкновенный бродячий монах, с острым носом, с бородкой, похожей на клочок мха, выросший на иссохшем пне, один из тех, которые в своих бездонных карманах всегда имеют для продажи все, начиная от саровской просфоры и до вывезенного из Иерусалима кусочка дерева, отломанного от подлинного святого креста господня.
Не спуская с него глаз, Рита потянулась к кошельку, достала оттуда золотую монету и бросила ее в кружку, а сама подумала: "Ой, врешь, ой, и врешь же ты, и вовсе ты не монах".
Рита хотела заговорить с ним и спросить его, не лбовец ли он, но она могла ошибиться и выдать себя, да и он, не зная, зачем это ей нужно, мог не сказать ей правды. Тогда Рита усмехнулась, сообразив что-то, она отступила назад, сунула руку в карман, спокойно вынула оттуда револьвер и стала как будто его рассматривать. И от ее глаз не укрылось, что лицо монаха, не понявшего этот маневр, стало вдруг хищным и злым, а рука его быстро опустилась в карман рясы. Рита положила обратно браунинг - она узнала, что ей было нужно, и подошла к нему.
- Бросьте играть комедию, - усмехнулась она, - я вас узнала, вы один из лбовцев и однажды чуть-чуть не убили меня кинжалом... А сейчас вы мне очень нужны, потому что Лбову устраивают в Мотовилихе засаду, а он ничего об этом не знает.
Вышел хозяин с кружкой кваса и расслабленной, старческой походкой направился к Рите. Рита сделала несколько глотков и отдала ему кружку. Когда она подняла голову, то увидела в руках монаха свой револьвер, - пока она пила, он ловко вытащил его из ее кармана.
- Ну, теперь поговорим, - сказал он.
- Поговорим, - ответила Рита и вопросительно посмотрела на старика.
- Ничего, - и крикнул ему: - Эй, дедушка Никифор, покарауль-ка пока нас!
И Рита с удивлением увидела, как дедушка Никифор, убедившись, очевидно, что притворяться незачем, распрямился, помолодел лет на двадцать и, бегом направившись к ограде, залез на забор.
Рита с жаром начала рассказывать монаху, в чем дело.
- Карамба... - прошипел, оборачивая голову, монах, - как бы не было уже поздно.
В это время старик с забора закричал, что далеко видно, как едут сюда шагом двое конных, должно быть, жандармский патруль. Колебаться было некогда. Змей схватил Риту за руку:
- Скорей, садись на коня и скачи дальше, где на правой стороне будет обгорелая поляна, там сверни и поезжай прямо, пока тебя не остановят. Когда спросят: "Кто такая?" - так отвечай: "Одного поля ягода" - и скажи им, что Змей сейчас же велел проводить тебя к Лбову... Скорей, может быть, еще застанешь его, а если не застанешь ты, так застану я в Мотовилихе.
- Ну туда же далеко! - крикнула Рита. - И вы не успеете.
- Успею, - ответил тот. - Я сейчас выкину одну штуку... скачи.
И оттолкнувшаяся от земли, чуть прикоснувшись ногой к стремени, Рита взлетела на лошадь, ударила ее каблуками, пригнувшись вперед, прошептала:
- Надо успеть...
