Анастасия Вербицкая - Иго любви
Не успела за ним закрыться дверь, как Вера выскользнула из-под салопа и очутилась в спальне. О, ужас! Ни замка, ни задвижки не было у двери.
Она спряталась под одеяло, вся дрожа. Вдруг ей вспомнилась жалкая, высокая фигура с бельем под мышкой. Она расхохоталась… Смех был злой, беспощадный, каким смеется только юность, не прощающая ничего.
Если б барон, для которого истинная натура его жены всегда оставалась загадкой, если б в то памятное первое утро их брачной жизни он сумел понять выражение, притаившееся в смеющихся глазах Веры, самонадеянность, присущая всякому мужчине в сношениях с невинной девушкой, покинула бы его. Не подозревая, что Вера принадлежит к типу редких женщин, все в жизни оценивающих с эстетической точки зрения, способных скорее мириться с красивым пороком, чем с смешной добродетелью, барон с чувством собственного превосходства спокойно поджидал к кипящему самовару свою молоденькую жену. Посвистывая, ходил он вокруг стола в своем нарядном халате. Пощелкал пальцем по серебряному самовару, взвесил на руке и мысленно оценил серебро сухарницы, сливочника, сахарницы, чайника. Он по натуре был бессребреником и не интересовался приданым своей Верочки, но щедрость Надежды Васильевны растрогала его. В нем сильно говорили инстинкты семьянина и хозяина. Приятно было зажить своим домом, иметь семью, обстановку.
Вера вошла незаметно, когда муж ее кормил пуделя сахаром и, дрессировал его. Умный пес обнюхал Веру и дружелюбно замахал хвостом.
На ней был утренний капот из белого батиста, весь вышитый гладью, весь в кружевах, а на голове наколка из палевых лент и валансьена.
В это утро Вера сидела за туалетом дольше обыкновенного, устраивая прическу. Аннушки не было рядом, а Лизавета еще не научилась причесывать свою барыню. Вера надела наколку, о которой так долго мечтала, и опять вполне ясно поняла и то, что она поразительно красива, и то, что ее общественное положение изменилось бесповоротно.
— Ну, как спала, деточка?
Вера опустила ресницы. Она хотела было сделать мужу реверанс, как это делала невестой, но он предупредил ее, взяв в свои руки ее маленькое лицо. Он поцеловал ее в губы. От него пахло табаком и фиксатуаром. Хотелось поморщиться, но она не посмела.
За чаем они молчали. Говорить, вообще, было не о чем. Барон умилялся над пуделем, который должен был показать Вере все фокусы. Заложив назад кудрявые уши, он бегал по комнате с туфлей барона в зубах и упорно не хотел расстаться с «поноской».
— Он милый, — сказала Вера и погладила собаку.
Насытившись, барон галантно поцеловал ручку жены и с любовью занялся чижом.
— Верочка, посмотри, какая птичка! Фьюить… фьюить!.. Как он поет, шельмец, когда захочет!.. Фьюить… фьюить…
Он щелкал пальцами перед клеткой, притоптывал и свистал. Птица молча, с недоумением глядела на него, наклоняя головку то на один бок, то на другой. Вера смеялась. Вымыв посуду, она встала.
— Merci, — по привычке сказала она, делая реверанс спине барона, и вышла в спальню. Предстояло одеться для визитов, и Вера радостно волновалась.
Лизавета кончала убирать комнату. Вера враждебно взглянула на груду подушек.
— Унеси это отсюда! — строго приказала она, сдвинув бледные брови.
— Куда прикажете?
— В комнату барона, в его спальню. Не понимаешь?
Лизавета широко улыбнулась.
Вера вдруг топнула ногой. Лицо ее исказилось. Сердце застучало.
— Чему смеешься?.. Убери, говорю!.. Вон отсюда!
Лизавета, схватив в охапку две подушки, бурей промчалась мимо барона, наткнулась на пуделя, уронила подушки от страха и растянулась на полу. Барон расхохотался.
— Это что такое? Куда?
Вдруг понял и усмехнулся.
— В кабинет отнеси. Да не бойся собаки, глупая! Она умнее нас с тобой…
С интересом разглядывала Вера свое приданое в комоде. Вдруг в одном ящике она увидала что-то безобразное, Смешное и враждебное, что напомнило ей это утро. С брезгливой досадой она задвинул ящик.
— Пора одеваться, — сказал барон, тихонько стоявший за ее спиной.
Опять жизнь улыбнулась. Раскрыв гардероб в коридоре, Вера в волнующем раздумье глядела на платья. Это визитные, а вот там вечерние. Ей надо было надеть серебристо-голубое из муар-антика. Но темно-синий бархат так пленил ее воображение, что она выбрала этот вечерний туалет.
Одевшись с помощью Лизаветы, накинув вишневый атласный салоп на меху черно-бурой лисицы и белый капор, Вера села рядом с мужем в карету, присланную за нею Надеждой Васильевной.
Неронова с, полчаса уже стояла у окна, нетерпеливо наигрывая пальцами по стеклу.
В столовой, у прибора Веры, под салфеткой лежал подарок для новобрачной.
— Едут, — сказала Аннушка, прибежавшая с угла.
Надежда Васильевна перекрестилась и побледнела.
Зорко и смущённо в то же время она искала в лице целовавшей ее Веры следов волнений и откровений, которые должна была дать ей прошлая ночь. Ничего… Так же бездумно было выражение ее глаз, так же невинна улыбка. Барон, целуя руку тещи, казался непроницаемым.
Поля доложила, что пирог подан. С двусмысленными, странными для Веры улыбками встретили ее обе горничные, и даже кухарка Настасья выскочила в переднюю взглянуть на новую «барыню»… Вера спокойно принимала поздравления.
— Ты была умницей? — на ухо шепнула ей мать.
Вера не поняла. Она порылась в своей памяти, вспомнила про салоп на диване и покраснела.
— Да, мамочка!
Надежда Васильевна просияла.
— Ну, слава Богу!.. Слава Богу!.. Ах, сокровище ты мое!..
Она взволнованно расцеловала лицо дочери.
— Какая прелесть! — крикнула Вера, раскрывая найденный под салфеткой футляр. Это был тяжелый золотой чешуйчатый браслет, изображавший змею. Он запирался замком — головой змеи с сверкавшими изумрудными глазками.
Вера горячо поцеловала руку матери и тотчас же надела браслет на свою узенькую кисть.
— Ручка-то, словно у цыпленочка… Кости тоненькие, — умиленно заметил барон.
«Белая кость, — насмешливо, подумала артистка. — С такими руками жизни не завоюешь. Надо век на готовом жить».
— Что же это ты, глупенькая, в темный бархат вырядилась?
— Очень нравится, мамочка…
— Нет, нет, это неприлично! Все у места хорошо… Тебе к крестной и к Спримонам с визитом ехать надо. А потом к полковым дамам. Что о тебе подумают? Сейчас же переоденься дома… Берите, Николай Федорович, мою карету на весь день!
Незаметно пролетели счастливые часы новой, беспечной жизни, и опять надвинулась враждебная ночь.
Когда Вера, зевая, вошла в спальню и начала раздеваться, она в зеркале разглядела лишние подушки и побледнела от гнева.
— Я тебе что сказала?.. Дрянь!.. Негодная!.. — взвизгнула она. — Сейчас уноси подушки!.. Я тебя буду бить, если ты не будешь слушаться!
Лизавета выкатилась из спальни и наткнулась на барона.
— Что за крики?.. А!.. Вот как!.. неси, неси… Слушайся барыни! — и он добродушно засмеялся.
Вера подкатила к двери тяжелое кресло и улеглась, завернувшись в свой халатик. Ей хотелось спать, но взвинченные нервы не давали покоя. Она невольно прислушивалась.
В доме уже затихли звуки. Скоро все погрузилось в сон. Ресницы Веры сомкнулись.
Вдруг в гостиной скрипнула половица. Вера села и замерла, вытянув шею.
От легкого стука в дверь она задрожала, словно в ознобе.
— Верочка… Милая… Ты спишь?
Она молчала, готовая разрыдаться. Какой беспомощной чувствовала она себя!
— Верочка, пожалей меня… Здесь холодно… Я простужусь…
И он действительно чихнул. Это было так внезапно и смешно, что Вера рассмеялась и уткнула лицо в подушку.
Вдруг тяжелое кресло покатилось по паркету.
С подавленным криком Вера юркнула под одеяло, натянула его на голову и замерла. Но за спиной своей она слышала застенчивые движения большого, враждебного ей существа… Он раздевается? Неужели? Как он смеет! Какая дерзость!..
Барон лег и сконфуженно замер.
— Ты не спишь, Верочка?
На этот робкий зов она промолчала, а сердце ее стучало. Глупое сердце! Ведь он услышит… Догадается…
Он застенчиво дотронулся до ее плеча и сам вздрогнул невольно — так затрепетала сжавшаяся в комочек Вера. И опять эта «ватная гадость» на ней!.. Ну, что ты тут будешь делать? Жалко… Ах, птичка, птичка глупенькая!
Вздохнув, барон поглядел на пустое место, где должны были лежать его подушки. Идти за ними в кабинет через все остывшие комнаты? Нет… На это у него не хватало мужества. Он прилег виском на край жениной подушки, завернулся в одеяло, подоткнул себя со всех сторон и закрыл глаза.
Через пять минут он уже спал, и мирная улыбка застыла в его лице.
А Вера, часто мигая и нервно дыша, глядела на кисейные цветы полога, по которому бегали блики от лампадки, и сосредоточенно обдумывала свое положение.
