Вся синева неба - Мелисса да Коста
— Здесь так хорошо. Я так рад, что я здесь, — без конца повторяет он, щуря глаза, словно чтобы убедиться в реальности того, что видит.
Наступает весна. Они начали работы по расширению комнаты Жоанны довольно поздно. Зима была суровой, а потом у отца Жоанны случился сердечный приступ. Врач сказал, что ему нужен покой, и Жоанна предпочла заботиться о нем и следить, чтобы он отдыхал, а не начинать работы. Леон переехал в конце декабря, под Новый год. Жоанна знает, что родители очень на него сердиты. Они с ним больше не видятся. Они не смогли смириться с тем, что считают предательством.
Жоанна однажды встретила мадам Андре в центре деревни, когда вышла купить яиц, и та бросила на нее ледяной взгляд, не ответив на приветствие.
— Смотри! — кричит Леон, по-прежнему стоя посреди фундамента. — Смотри, что мы сделали!
Он, кажется, не верит своим глазам.
— Только вдвоем, без чьей-либо помощи!
Она улыбается и подходит к нему в центре будущей веранды. На ней джинсовый комбинезон, тоже весь в пятнах, волосы сколоты на макушке отверткой, которую она нашла в ящике с инструментами. Леон обнимает ее и начинает целовать за ухом. Она, смеясь, уворачивается и пытается вырваться.
— Кто тебя научил все это делать? — спрашивает Леон, продолжая ее целовать.
— Мой отец.
Он резко отстраняется и мерит ее взглядом сверху вниз.
— Что? — смущенно спрашивает она.
— Есть хоть что-нибудь, чего ты не умеешь?
Задумавшись, она поджимает губы.
— Я ничего не понимаю в водопроводах, уж не говоря об электричестве.
Это смешит Леона.
— Ладно… Думаю, как-нибудь справимся.
— Папа разбирается в водопроводных работах.
— Но Жозефу запрещено малейшее физическое усилие. Ты не забыла?
Ей странно слышать, как Леон называет ее отца по имени. Для нее он всегда был только «папа». А в школе все зовут его «месье Тронье».
— Ладно, — говорит она, разглаживая комбинезон. — Уберем здесь все и пойдем ужинать?
— Хорошо.
Она нагибается, собирая мастерки и лопатки. Но поднимает голову, потому что Леон не двинулся с места. Он так и стоит посередине. Растерянным взглядом он обводит фундамент, маленький огород. Как будто размышляет о чем-то.
— О чем ты думаешь? — спрашивает Жоанна, по-прежнему стоя на коленях среди разбросанных инструментов.
Леон резко выныривает из своих мыслей. Он даже вздрогнул.
— Это глупо, но…
Она тихонько встает и подбадривает его взглядом.
— Я подумал… Позже мы могли бы перестроить эту веранду.
Глаза Жоанны округляются.
— Перестроить?
— Сделать из нее комнату.
— У папы есть своя комната. Она его устраивает. Нашу мы расширили.
Леон качает головой.
— Нет. Не для нас, Жо!
— Ты же знаешь, у нас с папой никто никогда не бывает. Не вижу смысла делать гостевую комнату. Разве что ты думаешь при случае принимать друзей из Нанта…
Но он снова качает головой.
— Посмотри, какой вид на огород. Весной все расцветет. Это будет превосходная детская.
От удивления она не может ничего сказать. Леон всматривается в нее. Она повторяет:
— Детская?
Леон кивает. Он снова сияет улыбкой.
— Да. Я хочу ребенка с тобой. И хочу растить его в этом доме.
Она не в состоянии произнести ни слова и даже не шевелится. Так и стоит с приоткрытым ртом в своем великоватом комбинезоне.
— Мы превратим веранду в детскую. Она будет светлой. И потом, мы будем совсем рядом. Всегда сможем присмотреть за ним.
Она все так же ошеломлена, но потихоньку начинает улыбаться.
— Он даже сможет смотреть, как Жозеф огородничает.
Она с улыбкой качает головой:
— Папе больше нельзя огородничать.
— И ты думаешь, он послушает врачей?
Оба смеются, отлично зная, что нет.
— Он будет огородничать и поведет его в бухту Сен-Сюльяк, чтобы научить пускать «блинчики».
Жоанна корчит гримаску.
— Почему ты говоришь он? Может быть, это будет девочка.
Задумавшись, Леон пожимает плечами.
— Я все равно буду счастлив. А что? Ты хочешь девочку?
Она решительно качает головой.
— Нет.
— Нет?
— Нет, — повторяет она, скрестив руки на груди. — Это будет мальчик.
— Почему?
— Потому что я этого хочу. Маленького тебя.
Они смотрят друг на друга с бесконечной нежностью, стоя посреди фундамента. Леону хочется поцеловать ее, но он не двигается. Он знает: то, что говорят их глаза, устремленные друг на друга, сильнее всякого поцелуя.
— Жоанна! Жоанна, ты спишь?
Ей требуется несколько секунд, чтобы вспомнить, где она находится и что здесь делает. Прошел целый день. Эмиль вернулся со стройки, и они сыграли партию в скрабл в комнате. Пок тоже был с ними. Ужин прошел, но она ничего не ела и легла спать. Ей было холодно, так холодно. Она обливалась по´том. Поднос с ужином так и стоит на подоконнике. Она уснула, слыша смех в кухне. Эмиль играл в карты с двумя волонтерами. Они открыли бутылку вина.
— Жоанна, — повторяет Эмиль ей на ухо.
Она понятия не имеет, который час, но пристройка кажется пустой. Двое других, должно быть, спят. Наверно, уже полночь. Или час ночи. Она с трудом садится, вся еще мокрая от пота. Она намочила все простыни. Эмиль говорит, это ненормально, что температура не падает. Уже почти десять дней. Она-то знает, что это не обычный жар, что во всем этом нет ничего физического.
— Что случилось?
Она слышит собственный голос, и он кажется ей слабеньким, как будто она запыхалась.
— Ничего страшного, — шепчет Эмиль. — Идем, посмотришь.
Он просовывает руку ей под спину, другую под мышку, чтобы ее поддержать, и помогает встать с постели.
— Куда мы идем? — спрашивает она, опираясь на него.
