Николай Гарин-Михайловский - Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895

— Прими полк мой…

Два обер-офицера из всего состава офицеров полка осталось.

А оттуда еще сильнее огонь: духу не переведешь, как градом сыплют пули и картечь: солдаты кучами валятся, и нет ходу вперед.

Слышат — играет горнист отступление, и бросились все, кто как знал, назад.

Из всего полка тысяча триста только человек возвратилось. Не возвратился фельдфебель.

Выстроили полк, смотрит рота: нет фельдфебеля Степана Петровича.

Не рад и жизни Немальцев: что с ним? Убит, ранен, в плен попал?

Ночь пришла. Стали вызывать охотников — раненых собирать. Вызвался и Немальцев, думает: «Не даст ли господь разыскать фельдфебеля?»

Ползут… ночь темная…

— Братцы, вы?

Бросились: фельдфебель.

Лежит, бок распоротый… В памяти еще…

Рассказал, как французы к нему подходили: «Что, руос, ранен?» — «Ранен». — «Нехорошо». Виноградной водки ему оставили, сухарей.

Слушают охотники фельдфебеля, а время идет…

Говорит Степану Петровичу офицер:

— Что же теперь делать? Не жилец ведь ты, голубчик… Взять тебя — другого, который жил бы еще, не унесем.

Слушают солдаты, потупились. Слушает Степан Петрович, вздохнул, на минуту закрыл глаза и говорит:

— Идите с богом… верно, не жилец я больше, ваше благородие… идите, других спасайте, а мне уж недолго…

Попрощались с ним солдаты и поползли от него.

Прощается Лукьян Васильевич…

— Сон-то вот что значит, Лукьян Васильевич…

— Ах, голубчик, Степан Петрович, как же оставить тебя? Не могу я…

— Иди, иди… — строго говорит фельдфебель, — что ты?

И глядит Степан Петрович вслед товарищам: не слыхать уж их… Только темная ночь, последняя страшная ночь его на земле, смотрит на него отовсюду…

Кончилась севастопольская кампания. Еще семь лет послужил Немальцев и по красному билету через пятнадцать лет домой собрался.

Перед самым уже уходом едет как-то раз с ротным Немальцев, и говорит ему ротный:

— Немальцев, женись на моей горничной… Ты молодец, она, видишь сам — какая.

Повернулся к нему с козел Немальцев и говорит:

— Я ведь, ваше высокоблагородие, женат.

— Что ты врешь?

— Так точно.

— Да ведь в списках ты холост?

— Не могу знать, а только что я женат: Ириной и прозывается жена моя.

И рассказал ему все Немальцев. Говорит ему ротный:

— Да ты, что ж? только час и видел свою жену?

— Так точно.

— Так ведь старуха она теперь…

— Какую господь дал.

Привел, наконец, господь «удостоверить» свою Ирину. Честно прожила, честно встретила после пятнадцатилетней разлуки своего мужа Ирина.

Только год с небольшим и отдохнул от трудов и походов Немальцев. А там опять угнали его на польскую войну. Родила ему двух сыновей Ирина.

Тяжело было подыматься в новый поход.

Тяжело ли, легко — знает бог да Немальцев — николаевский солдат.

Пошел и еще пять лет тянул лямку: спасибо, севастопольская кампания помогла — месяц за год пошел, — пять лет меньше.

По второму призыву только по вольной воле на театр военных действий шли.

На войну не пожелал идти Немальцев, и назначили его в резервный батальон в Пскове обучать новобранцев.

Стал и Немальцев старшим. Дело он свое хорошо знал, был исправен по службе, новобранцев не обижал, объяснял толково и так и думал, что, бог даст, шутя его служба пройдет.

Однако не вышло так.

Стал каптенармус недодавать новобранцам муки, Сказали Немальцеву о том новобранцы. Он к каптенармусу. Тот туда-сюда:

— Курков, дескать, поломали они на пятнадцать рублей, ну и приказано из довольства удерживать,

— Первое, — говорит Немальцев, — триста человек по фунту в день, так тут что ж такое — пятнадцать рублей за курки? Два дня и квит. Второе — и курки-го старые, ведь резервисты поломали.

Молчит каптенармус, а Немальцев и говорит ему:

— Как хотите, а грех все-таки на вашей душе с ротным будет.

Каптенармус ротному рассказал, и стал тот на Немальцева коситься.

А тут и со старыми резервистами вышла история. Пристали они к артельщикам, почему пища плоха? Артельщики туда-сюда: надо оправдаться, — и сказали, что ротному отпускается масло, крупа, мясо. Вышел бунт. «Как так? Ротному не полагается довольствоваться из котла, — ему пищевые особо отпускают, — не давать». Дежурный как раз Немальцев. Приходит денщик от ротного: несет бутылку для масла, мешочки для крупы, мяса. Немальцев объясняет ему: так и так, рота не желает больше отпускать.

Так ни с чем и ушел денщик. Ротный только спросил его: «Кто дежурный?»

Вечером приходит Немальцев с рапортом: столько-то здоровых, столько-то больных, столько на довольствии было.

Только вошел и начал было, а ротный: «Пошел вон!»

Повернул направо кругом Немальцев и марш за дверь. Еще больше стал коситься ротный на него. Еще больше старается по службе Немальцев. По службе привязаться нельзя, другим донял.

Потребовали в Варшаву семьсот новобранцев, а с ними четырех старых унтер-офицеров.

— Немальцев! К майору.

Пошел Немальцев. Встречает своего ротного: так и так, требовали? Покраснел ротный, отвернулся: «Иди, говорит, к новому майору».

Приходит Немальцев к майору, который принимать отряд назначен.

— Ну, что ж, Немальцев, — говорит ему майор, — ротный тебя назначил в Варшаву.

— Воля ваша, — говорит Немальцев.

— Да как же тут быть? Ведь ты призывной, — тебя против воли нельзя посылать?

— Не могу знать.

— Сердит, что ли, на тебя ротный?

— Не могу знать.

— Если сердит, доймет ведь он тебя, если не пойдешь.

— Так точно.

— Пойдешь уж разве?

— Что ж, — говорит Немальцев, — за царем служба, а за богом правда не пропадет: пойду.

— Так вот что, Немальцев, ты уж распишись, что по доброй воле идешь.

Расписался.

Так нежданно-негаданно попал опять на войну Немальцев.

Принял новый майор солдат, выстроил их во фронт и спрашивает ротного:

— Хочу я к родным заехать, — кому команду доверить?

Ротный исподлобья смотрит и говорит:

— Сдайте Немальцеву.

— Можно на него положиться?

— Можно вполне.

Повел в Варшаву команду Немальцев. На ночевку разбросается отряд: где за семь верст, где за пять, всех в одно место не уложишь ведь. А тут унтер докладывает ему: так и так, солдатики вещи продают казенные. Как раз. и майор приехал уже тогда от родных. Докладывает ему Немальцев:

— Не иначе, — говорит, — что надо у них все лишнее отобрать, да в тюки и на подводы, а в Варшаве раздать.

— У меня, — говорит, — денег не припасено для этого.

Так и осталось это дело.

Пришли в Варшаву. Майор сел на извозчика и в город. Крикнул только:

— Я артиллерийских сдавать еду.

Тут подъезжает адъютант.

— Где ваш майор?

— Уехал артиллерийских, — говорит Немальцев, — сдавать.

— Сегодня под вечер, — говорит адъютант, — приходи за приказанием ко мне.

— Ваше высокоблагородие, а вы где изволите проживать?

— Найдешь! Язык до кабака доводит.

Сел на извозчика и укатил.

Туда-сюда бросился Немальцев. Посоветовали ему в штаб бежать. Кое-как разыскал штаб. Попросил там писарька одного:

— Какой, дескать, адъютант назначен нас принимать?

Говорит писарь:

— Стоит он во дворце Замойского.

— А где это?

— Ну, уж это на улицах ищи.

Вышел Немальцев на улицу: темнеет, а он без тесака, как раз ночной обход схватит.

Спросил куда и айда бежать. Разыскал адъютанта, говорит тот ему:

— Завтра в девять часов утра генерал будет смотреть отряд. Уведомь своего майора.

Поворотился Немальцев направо кругом, вышел на улицу и думает: «Где я своего майора искать теперь буду?»

Побежал по гостиницам. А ночь, военный обход, что ни шаг: «Стой». Объяснит Немальцев им, и дальше. Разыскал. Уже утро. Опять беда: нет дома. Сел и ждет Немальцев. Солнце уж взошло, когда приехал майор.

— Что тебе?

— В девять часов смотр назначен.

— Хорошо — ступай…

Отправился к отряду Немальцев. Только поспел построить людей, уже девять часов: катит генерал с тем самым адъютантом. А майора нет. Подъехал, поздоровался.

Выступил Немальцев, отрапортовал.

— Где твой майор?

— Артиллерийских сдает. А адъютант говорит:

— Со вчерашнего дня все сдает-

Помолчал генерал и пошел по фронту. Плохо: у кого только торба пустая вместо вещей… Другие и шинели и мундиры выменяли. Один перевязал сапог мочалой, чтоб подошва не отвалилась, — только на паперть его.

— Это что ж такое?

— Так и так, — докладывает Немальцев.

— А ты чего смотрел?

Ушла душа Немальцева в пятки: молчит. Адъютант говорит:

— Обоих их с майором под суд надо отдать.

Екнуло сердце у Немальцева: прощай нашивки, прощай отставка. А там Ирина с двумя детьми колотится.