Анастасия Вербицкая - Иго любви
Спазм перехватывает его горло. Глаза загораются от подступивших слез.
— Милая девочка, — шепчет он. Неожиданно наклоняется и целует волосы Веры.
Она вздрогнула и замерла под этой лаской. А слезы полились еще слаще. Она внезапно убегает.
Барон отходит к окну и долго глядит в небо. Рука его нервно дергает ус.
Часы бьют. Уже смерклось. Вздохнув, он смотрит на дверь, куда скрылась Вера. На цыпочках идет к роялю, берет свою каску и выходит в переднюю.
— Что это вы так скоро, ваше сиятельство? А я было шла лампу зажечь, — вкрадчиво спрашивает Поля, накидывая ему на плечи николаевскую шинель с бобрами и пелериной. — И Надежда Васильевна запоздала что-то.
Молча, сунув ей в руку серебряный гривенник, барон выходит на крыльцо.
Он идет медленно, на носках, как бы боясь шумом и движением спугнуть то новое и прекрасное, что родилось в его собственной душе из слез прелестной девушки.
Теперь, оставаясь наедине, они постоянно говорят о Феде.
При посторонних умолкают, даже при Надежде Васильевне. И эта невинная тайна теснее сближает их.
Нет… Барон не знал Федю, а лгать он неспособен. Но он сам был в этом ужасном бою, он знает участь того полка, и в его устах передача самых маленьких подробностей, самых незначительных фактов дышит потрясающим реализмом. И все кажется ценным и нужным. Не устаешь слушать.
А когда барон уходит, то до самой ночи Вера живет впечатлениями этих рассказов. И опять плачет, уткнувшись в подушку. И все слаще становятся ее слезы. И все бледнее становится ее печаль.
Надежда Васильевна опять в подавленном настроении. Возобновились бессонница, жестокие мигрени.
Филипповна снова появилась в доме. Надежда Васильевна запирается с нею. Вера надменно не замечает «эту бабу»… Прислуга шепчется и смолкает, когда барышня входит в столовую.
Но теперь сама Надежда Васильевна решительно отклоняет все предложения свахи. Если Вера отказала Лучинину, на что тут надеяться? Втайне она верит в барона. Но когда же, когда это выяснится? Жизнь уходит. Она так редко, такими урывками видит Володю, то за кулисами, куда она ходит по старой памяти теперь, не играя сама, но по-прежнему живя театральными интересами, то на улице, то в домике его матери тайком, без ее ведома, в ее отсутствие. Мучительные, жгучие, ослепительные мгновения! Она живет ими несколько дней. Возвращается полная ликующей радости и не может потушить блеска глаз, не может сдержать трепета рук, подавить дрожь в голосе. Лгать… Опять лгать!.. Вера не должна догадываться. Она не простит. Она возненавидит Володю.
Вера шла к матери в спальню. Поля точно выросла на пороге.
— Не ходите, барышня… Мамашенька плачут…
Вера отступает, удивленная. Бледные брови приподнялись, яркие губы открылись… Но у Поли она не спросила ничего.
Вот она стоит у окна, в столовой, и печально глядит на улицу. О чем она плачет? Вера согласилась бы на все жертвы, чтобы видеть мать счастливой и жизнерадостной.
За спиной она слышит шаги Поли, потом осторожный звук перемываемых чашек.
Вдруг до нее долетает шипящий звук голоса:
— Вот кабы вы по-настоящему мамашеньку любили, давно бы вы ей дорожку расчистили… Что, в самом деле? Не век же в девицах сидеть… Есть женихи, ну и выходите!..
Вера стремительно оборачивается.
— Что такое? Как ты… как ты сме-ешь?
— И очень просто! — вскрикивает Поля, взмахнув над плечом полотенцем, и глазки ее сверкают, как у змеи, сон которой растревожили.
— Я у вашей мамашеньки верная слуга, и ей счастья желаю, не так, как прочие, которые… Ваша мамашенька сами спят и видят замуж выйти… И жених есть… Да вот удачи нет… Загородила дочка дорогу… С какими глазами она под венец пойдет, в самом деле, вас не пристроив? А вы фыркаете да брыкаетесь… Тот нехорош… этот не люб… Чужой век заедаете…
— Господи! — срывается у Веры. Она задохнулась. Даже губы побелели.
— Лучинина не хотите, шли бы за барона.
Вера идет из комнаты с окаменевшим лицом.
— Были бы знатной барыней и нам руки развязали бы, — вслед говорит ей Поля, звеня ложками по подносу. — Надо и совесть знать…
Вера заперлась у себя.
«Кто?.. Кто опять?» — стучит в ее мозгу… «Дорогу загородила… Надо совесть знать… Спит и видит выйти замуж…» Она?! Боже, какой стыд! Какой ужас! Все подозрения оправдались. И эту позорную тайну знает прислуга. Быть может, весь город говорит о ней… Жила с губернатором. С женатым… Что значит жила? Что-то низкое, гадкое… иначе об этом не говорили бы шепотом, с ехидной усмешкой. Теперь опять есть что-то… Но кто он? Где он?.. Если б хоть раз взглянуть ему в лицо!
Вера страстно рыдает. Буря поднялась в душе. Ревность, обида, отчаяние.
Смерклось. Она устала плакать. Она лежит на постели, вся сжавшись в комочек, разбитая душой и телом. А из хаоса чувств, после целого часа горького раздумья, всплывает болезненно-жгучая мысль: «А я-то верила, что теперь я у нее одна…» И ей так жаль, так невыносимо жаль себя! Никогда чувство одиночества не охватывало ее с такой силой…
Кто?.. Кто?.. Сощурившись на светлые цветочки обоев, она припоминает всех, кого видела в гостиной матери. И ни на ком не может остановиться. Какое мученье эта тревога, эта неизвестность!
Стук в дверь. Она слышит голос Аннушки:
— Барон приехал, барышня. Прикажете принять?
Первая ее мысль: не надо!.. Вторая: как хорошо, что он пришел! Она идет к зеркалу. Ей неприятно, что у нее опухли глаза и нос. Ну да все равно! Ведь этот не жених, и ему не надо нравиться.
«Шли бы за барона!» — вдруг вспоминает она. И останавливается на пороге. Кровь отхлынула к сердцу. Ей больно. Чувство такое, как будто грязные пальцы смяли нежный цветок на ее глазах.
Барон деликатен. Увидав заплаканные глаза Веры, узнав о мигрени хозяйки, он хочет уйти. Вера удерживает его. Сейчас подадут самовар. Сейчас зажгут лампу.
— Вы опоздали, — ласково замечает она.
В этот день о войне не говорят. Барон показывает Вере карточные фокусы. И она начинает звонко смеяться.
— Хотите в дурачки?
— Ах, я не умею играть!.. Я непременно останусь в дурах…
В разгар игры внезапно входит Надежда Васильевна. Она в красивом капоте, в наколке, с горностаевой тальмой на плечах. Барон любезно целует ее руки и видит в измятом лице следы бессонной ночи. Она томно улыбается, ласково треплет по щеке дочь.
Куда делась живость Веры? Она вся съежилась внутренне. Лицо ее застыло. Мать просит крепкого чаю. Она бросает карты, хватает чашку. Чай слит. Самовар остыл. Звонок.
Глаза Веры на миг встречаются с глазами Надежды Васильевны. Принять или нет?.. Но почему у матери такое виноватое, растерянное выражение?
Из передней доносится красивый баритональный голос.
— Больна?.. Давно ли?..
— Вера!.. Поля!.. Проси… проси! — жалобно вскрикивает Надежда Васильевна, приподнимаясь в кресле.
Боже! Она ли это?.. Чужой голос. Чужое лицо…
Хлудов входит и с порога шлет любимой женщине пламенный взгляд.
Вот он…
Не надо ни признаний, ни доказательств. Один взгляд, которым они обменялись через комнату, объяснил все.
Вера испуганно оглянулась на гостя. Так и есть… Понял. Брови барона поднялись, и в глазах застыла насмешка.
Сухо кивнув Хлудову, опустив голову, Вера спешит из гостиной, чтоб заказать свежий самовар.
За дверью она остановилась, приложив руку к сердцу. В глазах потемнело. «Этот… актеришка?.. Ничтожество… Возможно ли?.. И сколько ему лет?..»
Так вот кто вытеснил ее из души матери!.. Вот с кем хочет она начать новую жизнь!..
Вера ловит себя на том, что истерически смеется, стоя в коридоре. Ей хочется закричать от рыданий, которые теснят грудь. Ей хочется убежать далеко-далеко от этого нового позора.
О, если бы умереть!
Две недели еще после этого открытия Вера живет, как в кошмаре. Она вся отдалась жгучим воспоминаниям, растравляющим рану ее сердца. Как сейчас встает перед нею лицо Хлудова, когда он в первый раз пришел на Пасху… Коварная Пелагея послала ее в гостиную. Она помнит, как вздрогнула Надежда Васильевна, увидев дочь. Она помнит, как мгновенно с ее помолодевшего, тревожно-прекрасного лица, каким Вера видела его только на сцене, — не в жизни, нет, — вдруг сбежали краски, вдруг ушла улыбка… Как странно взглянула на нее мать!.. «Я не звала тебя, Вера…» И голос прозвучал так устало и… враждебно… Да… Да!.. Вера долго тогда не могла отделаться от тяжелого впечатления и рассердилась на Полю. А Поля так ехидно усмехнулась… Так вот почему…
А воспоминания толпились опять…
Когда мамочка уезжала в мае с труппой товарищей-актеров, она была опять точь-в-точь такою же, как тогда, перед поездкой в Казань… «К любовнику…» — слышит она шипящий голос Пелагеи. И краска стыда заливает лицо Веры.
