Он уже идет - Яков Шехтер
Хоть до Риминова слух о разорении Алтера докатиться не успел, но в главной синагоге Курува эту новость не обсуждал только ленивый. Когда ее сообщили Зусе, тот встрепенулся, точно гончая, почуявшая след.
Вот оно, доброе дело! Вот она, заповедь! Как в воду глядел ребе Ашер. Бросив все дела, Зуся поспешил домой, выгреб из тайника отложенные золотые, заперся в чулане, чтобы жена, не приведи Господь, не увидела, пересчитал. Пятьсот семьдесят шесть.
Он сложил деньги в три торбочки, тщательно запрятал под одеждой и пошел к Алтеру. Никто об этом не должен узнать, как сказано: настоящая помощь та, которая оказывается негласно. Ведь слава и уважение – это тоже плата, которая вычитается из заслуги заповеди.
Честно говоря, больше всего Зуся боялся, что слух о его невиданной щедрости дойдет до жены, и тогда… и тогда. Ему было даже страшно думать о том, что случится тогда, чем закончится для него такая слава.
Слава Богу, все осталось в тайне. Алтер поначалу отнекивался, но узнав, что речь идет о его собственных деньгах, молча схватил торбочки.
За свадебным столом Зуся сидел на самом почетном месте, за одним столом с женихом, рядом с раввином из Риминова. Разумеется, столь неожиданное возвышение шамеса тут же породило множество слухов и заняло внимание досужих болтунов Курува дня на полтора. Но никому даже в голову не могло прийти, что на самом деле послужило причиной почета.
Алтер свои обязательства перед женихом исполнил до конца, молодые начали самостоятельную жизнь, а бывший богач на семьдесят шесть золотых затеял небольшую коммерцию и неплохо преуспел. Нет, к прежнему богатству он не вернулся, но встал на ноги, и встал очень крепко. Будучи человеком честным и благодарным, Алтер взял себе за правило пятничным утром отправлять жене шамеса муки для хал, две дюжины яиц, рыбу и мясо, вино и овощи. Жена Зуси не раз и не два приступала к мужу с требованием объяснить непонятную щедрость Алтера, но тот лишь пожимал плечами.
И вот сейчас шамес с острым сожалением вспомнил об этой истории. Почему он отдал все деньги? Ведь мог половину оставить себе, тоже затеять коммерцию и уже потом, разбогатев, вернуть оставшееся. А собственно, почему не попробовать? Шлагбаум-то вот он, прямо перед глазами, руку протяни.
Так Зуся и сделал. Зашил двести золотых в кожух, сел на телегу вместе с другими бедняками и покатил в Краков. Заподозрить, что в потертом кожухе бедняка скрыто целое состояние, мог только сумасшедший.
Стучали копыта лошадей по начинающей подмерзать земле, мерно скрипели колеса, и Зусю постепенно наполнила дорожная безмятежность, особое состояние покоя, когда не нужно ни о чем заботиться, беды и заботы отложены до конечной станции, и все, что остается путнику, – рассматривать дорогу.
Желтые от стерни поля, серые холмы Галиции, зябко стынущие оголенные деревья, белые столбики дыма над черными крышами, упирающиеся прямо в низкое мутное небо. Почему-то во второй попытке прожить жизнь он постоянно оказывался в осени. Желтые поля и голые рощи уже сводили Зусю с ума.
После полудня дорога завернула в кленовую рощу. Холодный ветер гонял опавшие листья, они заполнили выбоины в дороге и мягко хрустели под колесами. В самой середине рощи, когда поля полностью скрылись за стволами деревьев, телегу остановили лихие людишки с топорами в руках.
– Какие еще разбойники? – удивлялись пассажиры. – Сроду их тут не бывало! И кого они собрались грабить? Нищих?
Атаман в низко сидящей меховой шапке, с лицом, закутанным в шарф, подошел к телеге и рывком вытащил из нее шамеса.
– Вот ты-то нам и нужен, голубчик! – пробурчал он, передавая побелевшего Зусю в руки другого разбойника. – А ты езжай себе, езжай, – бросил атаман возчику.
Тот взмахнул кнутом, лошади взяли с места и спустя минуты в роще остались только Зуся и грабители.
– А ну, скидывай кожушок! – велел атаман. – Давай, давай, шевелись.
Зуся покорно стал раздеваться.
– Кто их навел, кто? – лихорадочно соображал он. – Ни одна живая душа не знала про монеты. Как этот бандит догадался?!
Атаман взял кожушок и похлопал рукой точно по тому месту, куда Зуся зашил золотые.
– Двести монет, а? Неплохая добыча!
Зуся обомлел. Невозможно, немыслимо! Никому на свете не было известно, сколько золотых он зашил в кожушок.
Атаман снял шапку, размотал шарф и расхохотался.
– Самуил! – вскричал Зуся. – Так это ты, Самуил!
– А кто же еще, разве не признал?
– Вот теперь признал! Сделай милость, объясни, что все это значит?
– А то, голубчик, что пришло время расплачиваться. Или ты нам помогаешь, как обещал, или мы забираем деньги, и греби дальше нищим.
– Уф, – Зуся отер лоб. Несмотря на холодный ветер и отсутствие кожушка, его бросило в пот. – Чем расплачиваться, как? Что тебе нужно?
– Мы тайное братство слуг Всевышнего, чистых католиков! – степенно начал Самуил. – Все это мишура, – он небрежно кивнул на топоры в руках его подельщиков. – На самом деле мы хотим добра. В первую очередь католикам Польши, а во вторую – остальному человечеству, и евреям тоже.
– И как же вы хотите принести это добро? – осторожно спросил Зуся.
– Здесь не простая роща, – с важным видом произнес Самуил. – В ней есть особое место. Его обнаружил почти триста лет тому назад святой примас Николай Куровский и собственноручно воздвиг небольшой алтарь. Он же и положил начало тайному братству. Если бы люди знали, чем они обязаны этой роще, на ее месте давно высился бы огромный костел. Но чтобы победить, нужна внезапность, а значит, скрытность! Понимаешь меня, Зуся?
Зуся покорно кивнул, хотя для чего нужна внезапность в духовной работе, не мог уловить. А скрытность? Ладно еще евреи, гонимый и притесняемый народ, должны скрываться, чтобы не злить иноверцев, но полякам на своей земле от кого прятаться?
– Пойдем! – воскликнул Самуил. – Я покажу тебе святыню.
Он двинулся в глубь рощи, громко шурша палыми листьями, Зуся побрел следом, остальные разбойники замыкали шествие, продолжая держать в руках топоры.
«Он просто сумасшедший, – вдруг подумал Зуся. – Конечно, умалишенный! Какое еще святое место в роще, какие к черту чистые католики?!»
– Сними сапоги, – провозгласил Самуил, замирая как вкопанный. – Мы подошли к святой земле.
Он оперся спиной о ствол, стащил сапоги и, блаженно пошевелив пальцами ног, приблизился к валуну посреди поляны.
– Вот он, алтарь! – упав на колени, Самуил истово поцеловал землю, сдвинув рукой палые листья.
«Безумец, безумец, – лихорадочно соображал Зуся. – С ним бессмысленно спорить, надо на все соглашаться. Лишь бы ноги живым унести!»
Самуил наскреб полную горсть подмерзшей
