Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»
– Вѣдь вы знаете, маменька, какъ долго[1582] Костя не дѣлалъ предложенія. Его мучало, съ его гордостью, мысль объ[1583] Вронскомъ.[1584] Они, всѣ мущины, – прибавила она, – ужасно ревнивы къ нашему прошедшему и думаютъ, что ихъ прошедшее насъ нисколько не мучаетъ.
– Ну, да это естественно, – сказала Долли.
– Только я не знаю, – вступилась мать Княгиня за свое материнское наблюденіе за дочерью, – какое же твое прошедшее могло его безпокоить? Что Удашевъ ухаживалъ за тобой? Это бываетъ съ каждой дѣвушкой…
– Ну да не про это мы говоримъ, – покраснѣвъ сказала Кити.
– Нѣтъ, позволь, – продолжала мать, – и потомъ, ты сама[1585] не хотѣла мнѣ позволить переговорить съ Вронскимъ. Теперь васъ не удержишь. Отношенія твои и не могли зайти дальше, чѣмъ должно. Я бы сама вызвала его. Впрочемъ, тебѣ, моя душа, не годится волноваться. Пожалуйста, помни и успокойся.
– Я спокойна.
– Ну, маменька, – сказала Долли,[1586] – это было несчастіе. Я знаю, что онъ ждалъ только[1587] матери, чтобы сдѣлать предложеніе. Надо было Аннѣ пріѣхать – и вотъ[1588] примѣръ истинной страсти по первому взгляду.
– Ахъ, пустое, ma chère,[1589] – гадкая, отвратительная женщина, безъ сердца, – сказала мать, не могшая забыть того, что Кити вышла не за Удашева, а за Ордынцева.
– Да мы совсѣмъ отвлеклись, Княгиня, – сказала Марья Николаевна. – Ну, Кити, разсказывай.
– [1590]Костя долго не дѣлалъ предложенія: его[1591] мучала мысль о Вронскомъ. Мы поѣхали[1592] въ подмосковную къ Львовымъ. И Костя пріѣхалъ туда. И тутъ я рѣшилась совсѣмъ: «Если онъ сдѣлаетъ предложеніе, я не откажу ему». Но какое это мучительное положеніе.
– Ты думаешь, ты одна? – сказала Марья Николаевна. – Каждая женщина испытываетъ это. Каждая…
– Да, ты знаешь ли, когда ты видишь, что онъ готовъ всякую минуту сдѣлать тебѣ предложеніе, ты сама любишь его, ты видишь, что онъ на все для тебя готовъ, что ты можешь сдѣлать изъ него что хочешь, но слово это онъ не можетъ, не рѣшается высказать. Тутъ и гордость и скромность мѣшаетъ.
– Чѣмъ болезненнѣе это, тѣмъ лучше. Это плохо, если человѣку также легко сдѣлать предложеніе, какъ купить калачъ, и дѣвушкѣ также легко отвѣтить. Тебѣ ногамъ неловко, – прибавила она, замѣтивъ, что Кити сдѣлала движеніе, – право, дай я принесу тебѣ скамеечку.
– Да нѣтъ, – краснѣя отвѣчала Кити.
– Вотъ это ужъ вы выдумали, – сказала Княгиня, дуя на столовую ложку съ вареньемъ, чтобы остудить ее. – Въ старину этаго не было и не могло быть, а сватала мать черезъ свахъ, и больше счастливыхъ браковъ было.
– Можетъ быть, маменька. Только[1593] Костя мучался, я хотѣла помочь ему и не могла, – продолжала Кити, и съ той милой непослѣдовательностью женскаго разговора она опять забыла, что хотѣла разсказать, и начала въ подробности разсказывать, какъ ей помогли обстоятельства.[1594] Онъ пріѣхалъ къ Львовымъ. И у нихъ всегда какія нибудь excursions. Тутъ затѣяли ѣхать за 40 верстъ къ ихъ теткѣ. Погода прекрасная была, и[1595] мы поѣхали въ 4-мъ:[1596] Варинька, студентъ Гагинъ, я и Костя.
[1597]Мы поѣхали; одна дама верхомъ съ мущиной и одна дама въ кабріолетѣ съ другимъ; кучера мы не взяли, – въ этомъ то и было удовольствіе, и такъ какъ обѣимъ[1598] намъ хотѣлось ѣхать верхомъ, то[1599] мы перемѣнялись, и, разумѣется, большей частью[1600] Левинъ ѣхалъ[1601] со мной, а[1602] Гагинъ съ Варинькой. Варинька (вы знаете, она старая дѣвушка, фрейлина и премилая), она уморительно кокетничала съ[1603] студентомъ, кажется только затѣмъ, чтобы не разстроить нашу partie carrée.[1604] Она премилая! Мы пріѣхали къ дядѣ, – продолжала разсказъ Кити. – Онъ безтолковый, безпорядочный. Мы не спали отъ клоповъ, а мущины провели ночь на сѣнѣ; но утромъ мы рѣшили ѣхать чѣмъ свѣтъ. И какое утро было чудное. Я давно уже не видала, съ тѣхъ поръ какъ мы ѣздили къ Троицѣ съ [1 неразобр.], помните? Утромъ онъ пришелъ свѣжій, веселый; и я была послѣ безсонной ночи – еще веселѣе. Какой то у насъ смѣхъ былъ. Варинька смѣшила. Мы и не простились, какъ то какъ сумашедшіе уѣхали. Варинька поѣхала съ[1605] студентомъ, а мы должны были ѣхать въ кабріолетѣ. Кучеръ держалъ лошадь, а я стала прикалывать амазонку, и тутъ вдругъ все рѣшилось. Солнце еще не всходило. И вмѣстѣ солнце взошло и моя судьба.
– Но какъ, какъ? – съ блестящими глазами жадно спрашивали въ одинъ голосъ Марья Николаевна и Долли.[1606]
И Княгиня, слышавшая эту исторію нѣсколько разъ, всетаки такъ увлечена была исторіей, что бросила опять ложку и стала опять варить, хотя уже сиропъ тянулся и больше варить не нужно было. Она тоже съ счастливой улыбкой любви и воспоминанія, скосивъ голову съ чепчикомъ на бокъ, смотрѣла на покраснѣвшую Кити и тоже прошептала:
– Какъ?
– Нѣтъ, это я не могу разсказать, – сказала она, и голосъ дрогнулъ. – Впрочемъ, было вотъ что.
– Ты помогла? – сказала Долли.
– Да какъ хочешь думай. Онъ сказалъ, что я свѣжа, а я сказала: «А я не спала, а все думала». – «И я тоже. Но мысли хорошія». – «Какія?» И мы узнали, что мы объ одномъ и томъ же думали. И тутъ все случилось....
– Да какъ же именно онъ сказалъ? – сказала Марья Николаевна.
– Именно? – улыбаясь и краснѣя повторила Кити. – Я помню, онъ сказалъ: «Я хочу, я рѣшился, я люблю васъ… быть моей женой». – Она засмѣялась съ слезами счастья на глазахъ. – И тутъ все случилось… И мы вышли на крыльцо, женихъ съ невѣстой, и только что вышло солнце. И какъ я помню, пѣтухъ тутъ и кучеръ и дядя на крыльцѣ, а мы что то глупое сказали и уѣхали. Назадъ мы ѣхали по другой дорогѣ, черезъ городъ, Варинька и[1607] студентъ скрылись изъ вида. Мы ѣхали и говорили такъ хорошо. И никого до самого города не встрѣтили. Ужъ подъѣзжая къ городу, мы помолчали, и онъ вдругъ, не глядя на меня, сказалъ: «Одно я бы желалъ, чтобы вы встрѣтились съ нимъ и чтобъ безъ разговора чувствовалось, что то кончено». Я сказала: «Какъ вы не поймете, что это такое ужасное воспоминаніе?» – «Я бы желалъ, чтобы это было не «ужасное», а «простое, воспоминаніе». – «Да оно такъ и будетъ».
Только что я это сказала, мы видимъ, ѣдетъ навстрѣчу съ горы пролетка, и сидитъ какой-то одинъ въ черномъ пледѣ и шляпѣ сѣрой. Мы спустились, переѣхали мостикъ, и пролетка спустилась. Никого кругомъ, только два нашихъ экипажа, и мы смотримъ другъ на друга. Не забудь, 5 часовъ утра. Ктожъ въ пролеткѣ? Удашевъ. Онъ снялъ шляпу, поклонился и проѣхалъ. Потомъ[1608] Костя узналъ, что онъ жилъ въ городѣ съ Анной и отъискивалъ священника за городомъ и ѣхалъ къ этому священнику, чтобы условиться, какъ вѣнчать его.
– Кити, ты всегда забываешь, – сказала тетушка, дожидавшаяся конца разговора, – тебѣ нельзя такъ сидѣть.
Кити сняла ногу съ ноги.
– Да, пусть придумаютъ люди такое стеченіе обстоятельствъ, пусть изъ милліона разъ это удастся разъ.... – говорила Марья Николаевна въ то время, какъ по лѣстницѣ терассы зазвучали сильные, гибкіе шаги Ордынцева.[1609] Его еще не видно было. Но его узнали, и[1610] выразительная, умная и энергическая голова его, сіяя оживленіемъ, выставилась изъ за перилъ, и онъ вошелъ.
– Что это «милліонъ разъ»? – спросилъ онъ.
Но никто не отвѣтилъ ему и не подумалъ обмануть. Онъ понялъ и не повторилъ вопроса.
– Мнѣ жаль, что я разстроилъ ваше женское царство.
Ордынцевъ былъ на заводѣ съ нѣмцемъ, дѣлая планъ его перестройки. Возвращаясь домой мимо pas de géants съ визгомъ дѣтей и на терассу, гдѣ слышались голоса женскіе друзей, онъ радовался, сравнивая это съ его прежней одинокой жизнью. Но его мучало то, что жена уходила отъ его вліянія. Онъ шелъ весь погруженный въ свои дѣла.
– Ну что заводъ? – спросила Кити.
– Такъ хорошъ будетъ, и это мое изобрѣтеніе такъ упроститъ дѣло, что я....
– Только бы ты отдалъ его въ аренду, – сказала Кити, – было бы превосходно.
– Вотъ упрямство. Мы живемъ заводомъ, – обратился онъ къ belle mère.[1611] – Я могу получать 12 тысячъ, а аренда 3 тысячи.
– Да, «могу». Но мы получаемъ только убытокъ....
– Ну, хорошо, хорошо, – съ досадой сказалъ онъ. – Однако не пора ли посылать за Стивой?
– Да, пора, – сказала Долли. – Я бы поѣхала, да мнѣ съ Федей – (старшій сынъ) – хочется заняться. А то каждый день что нибудь помѣшаетъ.
Дарья Александровна сама выучила грамматику Кюнера и учила Гришу до латинскому.
– Поѣзжай, Долли, я займусь.
Съ тѣхъ поръ какъ онъ былъ женатъ, онъ въ первый разъ въ жизни черезъ очки своей жены увидалъ одну половину міра, женскую, такою, какая она есть въ самомъ дѣлѣ, а не такою, какою она кажется. И первое лицо во всей дѣйствительности, которое онъ увидалъ такой, была его belle soeur. Онъ узналъ ужасы невѣрности, пьянства, мотовства, грубости Степана Аркадьича, и Долли въ ея настоящемъ свѣтѣ изъ простой, доброй и какой то забитой, незначительной женщины выросла въ героиню, въ прелестную женщину, въ которой онъ узнавалъ тѣ же дорогія ему въ своей женѣ черты, и онъ испытывалъ къ ней, кромѣ любви, набожное чувство уваженія и всѣми средствами старался ей быть полезнымъ.
