Лица - Тове Дитлевсен
6
Покой из машины скорой сохранялся, но она осознавала, что он не бесконечен: одно неосторожное движение — и он будет израсходован. Так запертому в тонущей подводной лодке человеку приходится экономить воздух. Она лежала, вглядывалась в полумрак и пыталась понять, где находится. Это была большая комната с высоким потолком, койки напоминали лодки с белыми парусами, что нежно покачиваются в океане, пока еще спокойном. Медсестра велела ей не шуметь: остальные пациенты спали после обеда. Деревянные перегородки, в высоту доходившие лишь до подбородка, делили палату на небольшие отсеки с четырьмя кроватями в каждом. Изголовье ее койки упиралось в одну из таких перегородок. За окном шел дождь, и в ее голове скользили строки в своем мирном путешествии по свету:
Повсюду на улицах дождь,
И он же в сердце моем.
Я целый мир обошла,
Покоя не обретя.
Стихи — единственное, чем не приходилось ни с кем делиться: для Гитте эта территория была недоступной, как и классическая музыка, которая казалась ей только шумом. Она прикрыла глаза и тут же открыла: дети танцевали под веками, им требовалась защита от ужасов мира. И зачем только в своей книге она превратила полицейского в насильника-убийцу? Лучше не портить отношения с правоохранителями, ведь никогда не знаешь, когда они тебе пригодятся. Медсестры перешептывались слишком громко. От них шел звук как от закипающей в чайнике воды. Одна фраза вырвалась наружу и увязла в ее ухе, словно вылетела из подушки.
— Надо же, какая она на самом деле уродина. А по фотографиям и не подумаешь. Ни за что бы не поверила, пока сама не увидела ее вживую.
Она почувствовала, как кровь прихлынула к щекам. Больше она самой себе не принадлежала. Где бы она ни пыталась найти убежище, люди нагло создавали представление о ней, на которое она никак не могла повлиять. Рильке где-то писал: «Найдешь имя свое на устах чужих, возьми другое». Ее пальцы скользили по лицу — она словно желала убедиться, что его никто не отнял, пока она лежала без сознания и не могла за ним следить. Кожа была сухой и холодной, волдыри на губах лопались, прозрачная жидкость из них медленно сбегала по подбородку. Очень хотелось пить, но еще сильнее — курить. Она задумалась: у нее совсем ничего нет. Ни сигарет, ни денег, ни одежды, ни помады, ни расчески, ни зубной щетки. От Герта передачи не дождешься: ему становится плохо, едва он ступает на порог больницы. Однажды ему нужно было навестить лечившуюся там мать, и он упал в обморок еще на ступеньках здания. От больничного запаха его тошнило и он начинал задыхаться. Когда она осторожно перевернулась на другую сторону, в ушах раздался звонкий смех молодой девушки.
— Мы опросили выдающихся женщин, — с насмешкой произнес голос, обнаруживший, что она прокралась в их ряды, как тайком пересекают границу с давно истекшим паспортом. Она не выдающаяся, но что поделать, если взрослые люди читают ее книгу. Приподняв голову, она провела рукой по подушке: голоса раздавались оттуда, и этому должно найтись разумное объяснение. Под наволочкой она нащупала что-то круглое и твердое, размером с монету в пять крон. Должно быть, репродуктор. Скорее от злобы, чем от испуга она поднялась и села в кровати.
— Фрекен, — резко произнесла она, не задумываясь, что разбудит остальных, — немедленно заберите репродуктор, я его нашла.
Одна из медсестер кинулась к ней.
— Тс-с-с, — прошептала она, — что вы такое говорите?
Она поднесла подушку к ее лицу.
— Репродуктор, — повторила она. — Заберите его.
— Здесь ничего нет, — спокойно ответила девушка. — А вот в вашем теле отрава, только и всего.
— Смотрите.
Она принялась прощупывать подушку дрожащими руками, чтобы снова отыскать этот круглый предмет, но его нигде не было. Она засомневалась.
— Эта отрава — когда она выйдет? — кротко спросила она.
— Через пару дней, — очень любезно ответила медсестра. — А пока что вам нужно вести себя поспокойнее, иначе вас переведут в закрытое отделение.
Она отошла и раздвинула шторы. Серый свет пробился в палату, и в койках вокруг зашевелились. Рядом из-под одеяла выглянуло что-то волосатое: женщина с ослиной головой поднялась и уставилась на нее влажными, налитыми кровью глазами животного.
— Добрый день, — произнесла она. — Меня зовут фру Хансен, а вас?
Она в испуге перевернулась на другой бок, не промолвив ни слова. И с этой стороны на нее смотрела ослиная голова, уже другая. Она легла на спину и уперлась взглядом в потолок, но от страха ее трясло. Есть заведения, где прячут от мира безобразных и страшных человеческих созданий, — это ей известно: там живут и умирают, не попадаясь на глаза никому, кроме персонала. Неужели и ее отправили в такое заведение? Она задумалась над словами «закрытое отделение» и пожелала немедля попасть туда, даже не понимая, что эти слова значат, — в другое место, другую реальность, где она, возможно, смогла бы существовать. Пока же приходилось притворяться, что всё в порядке, — так делаешь при виде заячьей губы или ощутив чье-то дурное дыхание. Самое тактичное в подобной ситуации.
— Вам нужно выпить какао.
Это была медсестра. Ее лицо напоминало детский рисунок, машинально нацарапанный на полях тетради. Девушка силилась заполнить его изнутри — так проскальзываешь рукой в перчатку, проверяя, подходит ли та по размеру. Она пыталась соответствовать представлениям мира о том, как должна выглядеть молодая девушка, и в ее больших глазах читались хорошие намерения и страх сделать что-то не так.
— Ну же, — произнесла она, протягивая белый халат. — Вид у вас такой, что вам точно стоит что-нибудь попить.
Она позволила отвести себя к столу в другом конце помещения.
