Белая книга - Алексей Р. Френкель
На этом наш секс пришлось прекратить — закончилось оплаченное время. Никогда еще я не вкладывал деньги с такой пользой. Кстати, на моем жизненном счету четыреста сорок девять снежано-долларов. С мелочью. На часах 19:32.
Что сыграть тебе, господи?
Только я проводил Снежану, как в дверь вновь позвонили. На пороге стоял Тёма.
Похоже, я становлюсь популярным: сначала Бог, потом проститутка, а теперь еще и Тёма. Причем, ни тебя, ни охранника я не звал. Тёму, однако, это нисколько не смущало. А тебе, как выяснилось, вообще все по барабану. Может, поэтому ты и Бог?
Тёма молча прошел мимо меня в квартиру и стал лапать помещение глазами. Затем сунул руки в карманы и начал раскачиваться на пятках — он называл эту позу «собраться с мыслями». Собрав, ткнул пальцем в надпись на крышке фоно:
— Зря ты так. Бог есть. И он дал нам мобильную связь. В Бога надо верить, а на телефонные звонки отвечать, — продолжил Тёма свою проповедь. — Собирайся, тебя хочет босс видеть.
Тёма — это вам не Бог, с ним не поспоришь. Пришлось собираться.
— Знаешь, я в седьмом классе влюбился в девочку. — Тёма, похоже, был сегодня в очень лирическом настроении. — Она тоже играла на пианино. Однажды она уронила ноты, а я их поднял. Дальше отношения не заладились.
Тёма явно ждал какой-то реакции, но я молчал. С Тёмой — с ним я вообще предпочитал молчать. Да и не только я. С Тёмой все предпочитали молчать. У него на спине — огромной, кстати, трапециевидной такой спине — была татуировка. Казанская икона Божией Матери. Только увеличенная раза в четыре. «Отформатированная» под спину Тёмы. А ниже иконы — полный текст «Отче наш». Ну а еще он в двадцать лет своего первого убил. Сейчас ему было лет тридцать. Сколько он убил за эти десять, никто не знал. Ну, может, ты и знал, но молчал. В общем, с Тёмой все предпочитали молчать.
На его машине мы подъехали к «Сиськам», и Тёма довел меня до кабинета босса. Босс был грустен и пьян. Лоб есенинского фоторобота как-то наискосок пересекала глубокая морщина — сразу было понятно, что боссу тяжко.
— Ты должен вернуться. — Он проглотил стопку водки и тут же налил себе еще.
Я молча покачал головой. Босс нахмурил фоторобот еще на три морщины.
— Понимаешь, у меня не стоит. — Он вновь влил в себя водку. Морщины впитали в себя водку, разгладились. А потом снова появились. — Я уже двух пианистов поменял, вроде то же самое играют — но у меня не стоит.
Через десять минут я уже играл чертову Feelings, а босс, рыча от восторга, оприходывал на рояле какую-то девку. Тёма даже перекрестился от радости. А я не знал: смеяться мне или плакать. И еще я подумал: а может, ты и не виноват? Ну, во всем этом? Может, у тебя тоже не стоит? Ну, в смысле не получается? Может, ты стараешься, и намерения у тебя хорошие — но не стоит. Или архангелы с арфами никак мелодию нужную не подберут?
На часах 19:33. Осталось двести шестьдесят семь минут. В секундах — чуть больше шестнадцати тысяч. Ну просто в секундах кажется больше. Что сыграть тебе, Господи? Ну, если ты, конечно, есть.
Дождь? Или это ты плюешь сверху?
Ты знаешь, как заканчивается Feelings? Правильно: «О-о-о…» — и проигрыш на фоно. Обычно в нашем случае за «о-о-о» отвечал босс, барышни вторили ему в меру актерского таланта, я же обеспечивал финальные аккорды. В этот раз все было иначе: босс почему-то молчал, и тут на клавиши упала капля. Затем еще и еще одна. Дождь. Хотя откуда ему тут взяться — босс вбухал в ремонт «Сисек» не одну сотню тысяч. Кто-то, тебя не любящий, — Уорхол, кажется, — съязвил когда-то: «Что, дождь идет? Нет, это на нас плюют сверху». И тут очередная капля упала не на черную клавишу, а на белую. Капля была красной. Кровь. Я поднял глаза. Сначала увидел полуобнаженные сиськи примерно четвертого размера, между ними прятался прибитый к кресту человек, сделанный из золота; я перевел взгляд выше — ярко накрашенные пустые глаза барышни стремительно наполнялись ужасом. И вот тут раздалось финальное «о-о-о». Вернее, «а-а-а». Но что это было за «а-а-а»! Пенкину с его четырьмя октавами никогда не взять такой ноты, да и подобного драматизма Сергей вряд ли когда-то добьется. Хотя надо отдать ему должное — Feelings он исполняет как никто в мире. На крик сбежались все. Кровь продолжала капать. Человек так устроен: если в него выстрелить — прольется кровь. От меня даже финального проигрыша не понадобилось — все было ясно и так: босс мертв. Убит под аккомпанемент любимой песни. Погиб, поглощенный любимым делом. Жил под суровым диктатом своей промежности и умер, повинуясь ее приказам. Ушел как гладиатор: пусть не на щите, зато на
