Сволочь - Михаил Борисович Юдовский
— Руку дай! — зло окрикнул я его.
Макс протянул мне руку и, поднатужившись, вытащил меня из воды. Вокруг нас собралось небольшое сообщество бельгийцев, озабоченно зудящих что-то невнятное по-фламандски.
— Ту ва бьен, — заверил я их, стряхивая с себя воду. — Тре бьен. Просто шарман.[14]
— А ведь я тебя спас, — не переставая улыбаться, сообщил Макс. — То есть сначала ты меня спас, а потом я тебя спас. А Рите скажем, что мы подрались и упали в воду, ладно?
— Пошли к автобусу, придурок, — клацая зубами, ответил я. — И молись, чтоб водитель был на месте.
Мы зашагали к месту парковки. Мокрая одежда липла к телу и насквозь пронизывала его холодом. Встречные пешеходы с изумлением поглядывали на нас, принимая то ли за уличных артистов, то ли за сбежавших сумасшедших.
— А знаешь, — сказал Макс, — жить действительно совсем не скучно, а даже очень интересно. Я правда рад.
— Чему ты рад, полоумный?
— Такое приключение… И Рита будет довольна. И мы вроде как подружились.
— Похоже на то, — хмыкнул я. — Вот уж действительно — избавьте меня от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь.
Наконец мы добрели до автобуса. На наше счастье водитель уже был на месте, а возле автобуса в ожидании группы прогуливалась Рита.
— Господи, — воскликнула она при виде меня и Макса, — что это с вами? Почему вы мокрые?
— Старинный брюггский обычай, — ответил я, — купаться в ноябре при всем параде в местном канале. Всюду принято бросать на память монетку в воду, а в Брюгге монеты оставляют на берегу и бросаются в воду сами.
— Мы подрались, — счастливо объяснил Макс, — и упали в канал.
— Подрались? Зачем?
— Потому что он целовал тебя. Я сам видел. А я не хочу, чтоб мою жену целовал кто-то кроме меня.
— Макс, это очень глупо, — сказала Рита, хмуря брови и кусая губы, чтобы не рассмеяться. — Немедленно переоденься, ты простудишься! И ты тоже, — добавила она, мельком глянув в мою сторону.
Она велела водителю открыть багажное отделение, мы с Максом взяли сумки и залезли в автобус. Рита зашла следом за нами.
— А тебе чего здесь надо? — не слишком вежливо поинтересовался я.
— Растереть Макса полотенцем и дать ему сухую одежду.
— Макс уже взрослый мальчик, как-нибудь справится с этой трудной задачей сам. Если ты забыла, мне тоже надо переодеться.
— Переодевайся, кто тебе мешает.
— В твоем присутствии?
— А что тебя смущает?
— М-да, — проговорил я. — Сумасшедшая у вас семейка.
Я повесил мокрую куртку на спинку кресла, снял такие же мокрые туфли, достал полотенце, сухое белье и свитер и принялся разоблачаться. Рита, вооружившись махровым полотенцем, сушила Максу волосы и растирала розовую кожу.
— Представляешь, — заливался Макс, — я его как схвачу, а потом он меня как схватит, и оба прямо в канал попадали… Вода жуть какая холодная…
— Одевайся, Макс, — коротко бросила Рита.
Она разложила перед Максом сухую одежду и направилась ко мне. Я едва успел прикрыться полотенцем.
— Ну, — сказала Рита, покосившись на полотенце, — так что у вас произошло?
— Изыди, сатана! — прошипел я.
— Вы правда подрались?
— Не на жизнь, а на смерть. Кровавая каша и поныне плавает в водах канала Грунерей. Слушай, ты дашь мне переодеться?
— Ты меня стесняешься?
— Представь себе. Ты ведь не дала мне повода тебя не стесняться.
— Не бойся, я не разглядывать тебя пришла.
— А зачем?
— Расплатиться.
Рита достала из сумочки бумажник, извлекла из него четыре сотенные купюры и протянула мне.
— Вот, держи.
— Благодарствую, — сказал я. — И куда я их, по-твоему, должен сейчас девать?
— Тебе видней.
— Погоди. — Я подозрительно глянул на Риту. — Мы вроде договаривались о трехстах марках, а здесь четыреста.
— Мне кажется, ты сегодня честно заработал дополнительную сотню.
— Знаешь что, — сказал я, — иди-ка ты со своей сотней…
— Не груби, мальчик. Ты что себе вообразил? За что я, по-твоему, хочу тебе доплатить?
— Боюсь подумать.
— А ты не бойся, думать иногда полезно. Это тебе за форс-мажорную работу переводчика, не предусмотренную контрактом.
— Ты сама-то веришь в то, что говоришь?
— Естественно.
— Короче, — сказал я, — убери эти сто марок куда подальше, пока я не вышвырнул и тебя, и твоего Макса из автобуса.
— Грубый ты, Миша. — Рита положила сотенную купюру обратно в бумажник, бросив оставшиеся три на сиденье рядом со мной.
— Рита! — послышался голос Макса. — Ты забыла достать мне из сумки сухие носки!
— Иду, Максик! — Она глянула на меня своими насмешливыми зелеными глазами. — В любом случае, спасибо тебе. Как ты там говорил про битву под Гентом? Мужчины всего лишь воюют, но подталкивают их к этому женщины?
— Не слишком обольщайся, — ответил я. — Из-за одних женщин топят друг друга в крови, из-за других купают друг друга в брюггском канале. Масштабы не те.
— Масштабы разные, но суть одна. Если б я захотела…
— Знаешь что, — сказал я, — иди к Максу.
— Не сомневайся, именно к нему я и пойду.
Она вернулась к Максу и с нежной заботливостью принялась рыться в сумке, отыскивая для мужа сухие носки.
Всю обратную дорогу я ни с кем не заговаривал и рассеянно смотрел в окно. У самой границы Бельгии автобус остановился на заправочной станции, и я вспомнил вдруг, что так и не купил Алешке Жаворонкову пива. Я сунул ноги во все еще сырые туфли, сбегал в магазинчик на заправке и купил упаковку «Стеллы Артуа» и маленькую статуэтку Писающего мальчика. Около одиннадцати вечера автобус прибыл на отправной пункт в нашем городке. Я коротко попрощался со всеми и зашагал домой. Дома я включил в ванне горячую воду, и пока она наполнялась, позвонил Алешке.
— Да? — послышался в трубке его, как всегда, недовольный голос.
— Привет, Леха, — сказал я. — А я из Бельгии вернулся.
— Я в курсе, — буркнул он.
— Откуда?
— А я всегда в курсе. Ты мне пива бельгийского привез?
— Само собой. И пива, и статуэтку Писающего мальчика.
— Да на кой мне…
— Ты не понимаешь, Леха. В Брюсселе есть такое поверье: если потереть Писающему мальчику пиписку, то в доме будут счастье и достаток. Статуэтка, правда, маленькая, так что и счастье с достатком выйдут небольшие.
— Можешь оставить статуэтку себе, — заявил Жаворонков, — и тереть ей все, что захочешь. Мне маленького счастья не требуется, мне бы чего побольше.
— Дурак ты, Леха, — сказал я. — Большого счастья без малого не бывает. Большого вообще не бывает без малого. Даже Вселенная состоит из крохотных частичек.
— Ты меня-то не грузи, — буркнул
