Последнее приключение странника - Аньес Мартен-Люган
Спустя два года после его исчезновения я по-прежнему отказывалась требовать развод. Отказывалась покидать его. Не теряла надежду, что он образумится. Вопреки моей несговорчивости Эрван возобновлял атаки по несколько раз в год. Со временем я меньше срывалась, ограничиваясь тем, что одну или две ночи подряд рыдала в постели, после чего снова становилась собой. Но, если по правде, я больше не была самой собой, натянув в конце концов личину “жены ушедшего”, которая сделалась мной и понемногу поглощала кусочки моего существа. Началось с ее шумного появления, а вскоре она как-то тайком обустроила себе гнездо внутри меня. Как ни парадоксально, это было удобно – абсолютно безумная личность защищала меня, успокаивала. Она возвела вокруг меня крепостные стены. Сначала я была неуязвимой, а когда рассеялись подозрения соседей, стала безупречной. Я спряталась за образом женщины, без предупреждения покинутой супругом, оставленной в одиночестве с тремя малолетними детьми на руках. Этот странный статус обеспечил мне не очень здоровое положение, что, однако, позволяло мне ходить с высоко поднятой головой.
Сегодня я знала, что мне достанет сил быть Эрин, женщиной, матерью моих детей и больше никем. Это новое ощущение было головокружительным, захватывающим, освободительным.
Я разносила первые за день стаканы пива, когда в “Одиссею” вошел мой отец.
– Режис! Мы уже бросили тебя ждать! – обратился к нему один из приятелей.
– Так сегодня пятница! – попытался он оправдаться.
Базарный день. Отец всегда сопровождал мать на рынок по пятницам. Если честно, она не оставляла ему выбора. Я глянула на часы. 11:30. Что такого он ей предложил, чтобы она отпустила его так рано? Перед тем как подойти ко мне, отец поцеловал моего брата. Хоть мы и выросли, он считал своим долгом целовать нас в голову, как в нашем детстве. И неважно, где мы были и с кем, Режис не сомневался в своем праве. Не раз Эрван участвовал в видеоконференции с коллегами или партнерами, и тут появлялся папа, чтобы чмокнуть сына при всех. Протестовать было бесполезно, стало бы только хуже. Отец всегда отличался любовью к провокациям и никогда не скрывал ее. Человек с добрым сердцем, известный легендарным умением кого угодно подначить и сразить язвительной репликой. Эрван, совершенно выбитый из колеи нашим утренним разговором, и ухом не повел. Это обеспокоило отца, заподозрившего неладное. Что с моральным состоянием его сына? Он забросал меня вопросами, едва зайдя за стойку. И с этим я тоже ничего не могла поделать. В “Одиссее” он был у себя дома.
– Доброе утро, дочка. – Он зарылся губами в мои волосы. – У твоего брата какие-то проблемы?
– Нет, все в порядке. – Если я и соврала, то лишь частично.
– Твоя мать скоро явится сюда за своим бокалом белого, уж она-то все у него выведает!
Эрван, всегда остро реагирующий на расследовательские замашки матери, испуганно вскинул голову. Я с трудом сдержала смех. Отец приготовил себе чашку крепчайшего эспрессо, обогнул стойку, взобрался на барный табурет, взял вчерашний местный еженедельник Le Pays Malouin и открыл его. Заглянув за спину отцу, я увидела, что брат поспешно складывает свои папки и закрывает ноутбук. Пальто он натянул уже на ходу.
– Всем привет! – крикнул он присутствующим.
– Подожди, пожалуйста! – остановила я его.
Он испепелил меня взглядом. Как будто я снова стала мелкой поганкой, отравлявшей ему жизнь в детстве. Преувеличенно тяжело вздохнув, он подошел к стойке и наклонился ко мне.
– Из-за тебя я и так сегодня не в состоянии работать, надеюсь, есть серьезная причина не отпускать меня, подставляя под мамины атаки…
– У меня для тебя работа!
Он вздернул брови: я вызвала его интерес.
– Вам будет удобно пообедать в воскресенье?
В этот день в “Одиссее” выходной.
– Я спрошу Люсиль, скорее всего, да, но в чем дело? При чем тут работа?
– Сможешь дать мне подписать документы, перед тем как мы выпьем? Те, что у тебя всегда с собой… если ты понимаешь, о чем я…
Он разразился нервным смехом:
– Твою ж мать!
– Так, мои дети плетут заговор, – вмешался сидевший рядом отец.
Эрван забарабанил пальцами по стойке.
– Папа, ты… ты… нет, я лучше помолчу… Твоя дочь… Твоя дочь… Моя сестра…
Он перегнулся через стойку и обхватил ладонями мое лицо. На его губах заиграла победная улыбка. Он крепко поцеловал меня в лоб и быстро отпустил.
– Задело!
Он распахнул дверь и налетел на маму.
– Дорогой мой! Я только пришла, а ты уже уходишь!
– У меня навалом работы, мама. До воскресенья!
Он смачно расцеловал ее в обе щеки и испарился, насвистывая. Я хохотала. Как же я хохотала!
– Эрин! Твой брат напился? – поинтересовалась она. – Вообще-то еще рановато!
Я еще громче засмеялась.
– Режис! – возмутилась она. – Что с твоими детьми?
– Их фиг поймешь!
– Эрин! – еще громче крикнула мать. – Давай, быстро выкладывай!
Я взяла бутылку мюскаде, открыла. У родителей округлились глаза. Я налила им вина, не забыв и о себе, подняла свой бокал и протянула к ним. Они повторили мой жест, не требуя объяснений. Я бы с большим удовольствием подольше любовалась их ошеломлением – что удается сделать нечасто, замечу, – но мне не хватило терпения.
– Вы свободны в воскресенье в двенадцать? Эрван и Люсиль уже согласились.
Мать выпрямилась, к ней вернулась улыбка. Мне показалось, что она вот-вот начнет подпрыгивать на табурете.
– Конечно, моя дорогая, – воскликнула она. – Приходите, я все приготовлю… Придумаю, что…
– Мама! Давайте все вместе пообедаем не у вас, не у меня, не у Эрвана, а здесь. Проведем всей семьей день в “Одиссее”.
Папа одним глотком осушил бокал, мама шумно сглотнула и собралась с духом.
– Такого не было ни разу после… после…
Я ей благодарно улыбнулась. Она принимала уйму предосторожностей, чтобы не напоминать мне о том, что все мы хотели забыть.
– После первого дня рождения Мило… да… Когда мы в последний раз праздновали в
