Коля-Коля-Николай - Петр Сосновский
После смерти Тимофея Михайловича мой отец пожалел его. Я тогда был взрослым женатым мужчиной. Помню, он сказал мне:
— Отмучился Тимофей Михайлович! Столько лет терпеть унижения жены, врагу не пожелаешь. Настя, — так он называл за глаза Анастасию Ивановну, — представляешь Сень, если была не в духе, фурией набрасывалась на него бедного и колотила тем, что попадало под руку. Он ведь мог ответить. Вмиг бы отучил ее поднимать на себя руку.
Я также не понимал дядю Тимофея. Что же все-таки его удерживало. Любовь или еще что-то?
Поднять руку на Елену я ведь тоже не смог бы. Я любил ее. Сестра Анна удивлялась, как Елена так быстро вдруг смогла стать для меня близкой. Она порой меня даже ревновала к ней.
— Сеня, как сестра, я после матери и отца должна быть для тебя на первом месте, а уж потом жена, дети, кто угодно. — Как-то раз она не удержалась и сказала:
— Уж, лучше бы ты женился на моей подруге Людмиле.
Но судьба распорядилась иначе. Еще, казалось, совсем недавно, я не о ком кроме Людмилы не желал думать и вдруг на тебе: в один миг женился и на ком? На совершенно незнакомой девушке. Михаил, когда я приехал с Еленой домой, чтобы познакомить ее с родителями даже хотел отбить девушку у меня. После я узнал, что все это он делал по наущению своей матери, тети Насти.
Елена, как потом стало известно, оказалась не такой уж и чужой. Однажды я невольно подслушал разговор моей матери и Анастасии Ивановны. Она, не выдержав, сказала Надежде Кондратьевне:
— Вот нашел себе жену твой Сеня, так нашел, — в ее интонации я почувствовал скрытую злость, хотя это и не бросалось в глаза, — сестра Анна и то менее схожа как она.
Не знаю, чего такого подметила у нас двоих тетя Настя, но примерно такие же слова нам после приходилось слышать и от других людей. Подобно Елене я был не высокого роста, как и нее у меня были темные волосы, серые глаза и чуть вздернутый вверх нос. Вкусы у нас также во многом совпадали.
Моя женитьба Анастасии Ивановне не понравилась. Я не мог ее понять. Если бы она желала меня видеть своим зятем, то отчего Людмила ее дочь вела себя так странно. Кто ей мешал сблизиться со мной. Она мне нравилась.
Появляясь вечером в доме родителей, тетя Настя редко обращалась ко мне. Разговор она вела чаще с отцом. Мать после кивала мне:
— Смотри, ждет, когда я умру, чтобы заарканить отца.
В селе кто-то уже пустил слух, что Надежде Кондратьевне осталось жить не долго. Хотя мать ничего не скрывала от людей, но о своей болезни распространялась мало.
— Сеня, никак Настя сплетничает, — говорила она мне.
Я был согласен с нею. Анастасия Ивановна была очень уж болтливой. Не знаю, как я мог ее терпеть раньше. Отпуск свой я считал испорченным. С каждым днем Шувара все больше чувствовала себя хозяйкой. Однажды я наблюдал, когда работа задержала не только меня, но и мать с отцом вне дома, как Анастасия Ивановна обходила усадьбу, с интересом осматривая огород, сараи, баню, оказавшись на том месте, где раньше стояла изба Сафронича долго плевалась и топала ногами, что-то злобно шепча.
Мать о своей подруге говорила:
— Вот зараза, все делает, чтобы отбить мужа. По молодости он ей был не нужен. Разведенец, видите ли, побывал в чужих руках.
Мой отец где-то на фронте во время войны сумел жениться. Правда, его поступок оказался не серьезным: семейная жизнь не удалась. Со своей первой женой Владимир Иванович быстро расстался.
Надежда Кондратьевна пришлась ему по душе с первого взгляда и, недолго думая, Владимир Иванович женился на ней. Тетя Настя поздно поняла свою ошибку. По молодости она заглядывалась на моего отца. Тимофея Михайловича Анастасия Ивановна считала случайным человеком и не о нем мечтала. Однако ей ничего не оставалась делать — кусать себе локти.
Моя мать была красивой: роста не высокого, ладно скроена, круглолицая с большими серыми глазами, аккуратным носиком с большим открытым лбом и прекрасными русыми волосами. Как тетя Настя не накручивала свой чуб, не выпячивала карие глаза, сделать ничего не могла. Владимир Иванович, для нее был, не досягаем. Надежда Кондратьевна чувствовала себя бодро и всегда могла дать отпор подруге.
Правда, сейчас время было другое. Анастасия Ивановна видела, как мою мать крутит болезнь, и поэтому все больше и больше проявляла настойчивость в стремлении завоевать Владимира Ивановича.
— Вот увидишь, пусть на старости лет, но я буду жить с ним, — сказала как-то однажды она, не сдержавшись, своей знакомой. Та оказалась матери близка и все ей рассказала.
Мой отец у Анастасии Ивановны должен был занять место Тимофея Михайловича.
Она себя видела в большом каменном доме, а свой — тетя Настя хотела отдарить Филиппу. Сын ее тяготил: после службы в Афганистане парень пристрастился курить «травку», и оттого был неуправляем.
Тетя Настя, хотя ее дом и был приличным, не могла простить Тимофея Михайловича и часто ругала его даже после смерти:
— Ведь были деньги, мог бы построить такой, чтоб всем в селе было завидно. Построил обычный дом, такой как у многих, даже у Надьки, — так она звала за глаза мою мать, — и тот лучше — каменный.
Отношения в наших семьях были сложными. Понять их мне порой было невозможно. Я всегда ощущал какую-то невидимую границу. В детстве она не так была заметна, хотя взрослые и на нас детей как-то влияли и вынуждали нас к действиям, но эти действия не были осознанными.
Я помню однажды, Михаил, когда я возвращался из школы и проходил мимо его дома, внезапно выскочив из калитки, чиркнул по моему новому пальто палкой, на которой была свежая краска, и исчез.
— Сень отплати ему, — сказал мне брат Александр. Я отплатил: забрал у него перочинный нож и долгое время не отдавал его. Михаил после побил за это моего младшего брата Василия. Со мной он справиться не мог. А вот Александр, не разобравшись в чем дело, отколотил Григория.
Время нас мирило. Нам нечего было между собой делить. Жизнь наша была по-детски проста.
Мать знала планы Шувары и сдаваться не собиралась.
— Сеня, а дудки ей, — кричала она мне в порыве негодования. — Я все сделаю…
Наш дом строился тяжело и был поднят, благодаря матери. Она приложила не
