Собрание сочинений. Том 3. Жак. Мопра. Орас - Жорж Санд
VII
От Фернанды — Клеманс
Тилли…
Какая ты насмешница! Ты находишь, что я подражаю жаргону старых вояк, словно сочинитель, написавший десяток водевилей. А все же ты ведь нашла, что я правильно сделала, передав тебе подслушанные разговоры. Я тоже так полагаю, ибо вижу, что ты почти уже примирилась с Жаком, — его хладнокровие и смелость тебе нравятся. А что же мне-то сказать о них!
Я последовала твоему совету и, право, уж не знаю, какие выводы должна сделать из моего недавнего разговора с Борелями. Сейчас передам его тебе, хоть и опасаюсь, что ты опять назовешь меня дурочкой. Ты мне скажи откровенно свое мнение.
Случай для беседы представился самый удобный. Маменька отправилась в гости к нашей соседке, госпоже Байель, а к нам приехали Эжени с мужем. Жака вызвали в Тур по какому-то делу.
— Я в восторге, что мы с вами одни в доме, — сказала я Борелям. — Мне о многом надо спросить вас обоих. Во-первых, скажите, вы действительно мне друзья? Могу ли я положиться на вас, как на самое себя?
Эжени поцеловала меня, а ее муж с грубоватостью военного протянул мне руку размашистым жестом, что маменька нашла бы дурным тоном, а мне внушило больше доверия, чем самые тонкие любезности.
— Прошу вас, — продолжала я, — побеседуйте со мной о Жаке. Вы всегда говорили мне о нем только хорошее; неужели вы не находите в нем никаких недостатков?
— Что это значит? — воскликнула Эжени.
— Душенька, — ответила я, — ведь скоро я безвозвратно свяжу себя с человеком, которого очень мало знаю. Все произошло так поспешно, что это было бы безумием, если бы вы не уверили меня в благородстве моего жениха. Теперь я вовсе не собираюсь взять свое слово обратно, так как и он и все вы знаете, что я полюбила его; но несмотря на это и даже именно поэтому мне хочется лучше знать его, чтобы держаться настороже против больших и маленьких недостатков, которые, возможно, у него имеются. Когда никто еще и не думал, что он может стать моим мужем, вы мне однажды сказали: «У него много странностей». И вот теперь для меня крайне важно узнать, какие же у него странности, чтобы невольно не задеть его и всегда избегать того, что может их пробудить. Я пока заметила лишь слабую их тень; иной раз мне даже приходит мысль: неужели человек может быть столь совершенным существом, каким мне кажется Жак? Я хочу защититься от слепой восторженности. Прошу вас, друзья мои, поговорите со мной, откройте мне всю правду.
— Дьявольски затруднительная штука! — ответил господин Борель. — Право, уж и не знаю, что вам сказать. Вы такая чистосердечная и славная барышня, что будь вы мне родной сестрой, я и то не мог бы питать к вам больше уважения и дружеской приязни. С другой стороны, Жак — мой самый старый, самый лучший друг; при отступлении из России он больше трех лье нес меня на спине. Да, барышня, невысокий Жак нес такого огромного детину, как я, а без него мне пришлось бы замерзнуть рядом с моей убитой лошадью; он сам чуть не умер от такой легонькой ноши. Я, кажется, вам уже рассказывал про это? Но я мог бы вам рассказать еще много о том, что он сделал для меня. Платил мои долги, предотвращал дуэли, парировал сабельные удары в сражениях, а случалось, и в кабаках, без конца оказывал мне всякие услуги. А я? Что я сделал для него? Ровно ничего. Разве я имею право говорить о нем как о любом другом?
— С кем-нибудь посторонним — конечно нет, — ответила я, — но со мной, поверьте, вы обязаны говорить откровенно.
— Не знаю, ей-богу, не знаю! Я вас очень люблю, дорогая мадемуазель Фернанда, но, видите ли, Жака я люблю еще больше.
— Верю. Однако я расспрашиваю вас не только ради себя, но и в интересах Жака.
— Фернанда права, — вмешалась Эжени. — Она должна знать характер своего мужа, чтобы избавить его от мелких огорчений, а может быть, и от больших горестей. Ведь она сказала, что любит Жака и житейские мелочи не могут оттолкнуть ее от него. Раз Фернанда так говорит, надо поверить ей — она не станет лгать. Я считаю, что ее слово свято. С другой стороны, я знаю, что Жака нельзя упрекнуть в серьезных грехах, и, стало быть, будет вполне удобно сказать ей все, что ты знаешь о нем. Я вот, например, часто слышала о каких-то чудачествах Жака. Но могу во всеуслышанье заявить, что никаких странностей с его стороны не замечала, и за три месяца, что он живет у нас, мне приходилось удивляться только его мягкости, его ровному характеру и трезвому уму.
— Вот как раз ты делаешь то, чего я не хотел делать, — прервал ее муж, — ты уклоняешься от истины. Правда, ты обманываешь нас безотчетно. Женщины всегда на стороне Жака, даже моя Эжени, хоть она-то, конечна, женщина здравомыслящая.
— Ну что ж, я хочу быть еще более пристрастной к Жаку, — сказала я. — Хочу увидеть его таким, каков он в действительности. Говорите, дорогой полковник. Какой характер у Жака? Кто он? Прихотливый оригинал? Человек вспыльчивый?
— Вспыльчивый? Шт. А если он и поддается горячности, я этого никогда не замечал. Он всегда кроток, лак ягненок.
— А как насчет прихотей?
— Я отвечу вам лишь при том условии, что вы позволите мне дословно передать Жаку наш разговор — сегодня же вечером.
Условие несколько смутило меня. «Как, — думала я, — Жак узнает, что я заподозрила его в горячности, лишающей человека здравого смысла, и что я выспрашивала у его друзей о неведомых мне чертах его характера, вместо того чтобы напрямик расспросить его самого и всецело положиться на его слова!»
— Не беспокойтесь, — сказал мне полковник Борель. — Оставим в стороне этот вопрос, избавьте меня от необходимости отвечать на него, и ручаюсь честью, что я ничего не скажу Жаку.
— Может быть, я напрасно приступила к вам с расспросами, — возразила я, — но раз я это сделала, то и должна претерпеть все последствия своего любопытства. По-моему, будет честнее настаивать на своих вопросах, чем утаить их от Жака. Говорите же, я принимаю ваши условия.
Господин Борель наконец решился и охарактеризовал Жака приблизительно в следующих
