Сыновья - Вилли Бредель
Таможенный инспектор Брентен приблизил лицо к карте и стал внимательно рассматривать гористую территорию Аргонн. Он находил названия, знакомые ему по газетам. Переставлять флажки, однако, не имело смысла — на карте успехи были едва заметны. Горделивым, властным взглядом окинул он карту. Там, на юге, у Изонцо, мозгляки-австрияки неплохо дрались против итальяшек, гораздо лучше, чем против русских. Разумеется, и этому фронту придано было несколько германских дивизий, без такого железного костяка тут тоже ничего путного не вышло бы. По сообщениям газет, русские, стремясь восстановить равновесие, перешли в наступление. Но это — безнадежное предприятие. И Матиас Брентен перевел глаза на штришки, обозначающие Припятские болота. Мгновенье — и взгляд его устремился на Балканы, где германские войска заняли почти всю Албанию. А еще дальше, на Ближнем Востоке, в Малой Азии, турки лупят англичан, славно лупят, по заслугам.
«Но главное, выдающееся событие, — размышлял инспектор, — не менее, а может быть, и более важное и решающее, чем Верден, — это, несомненно, усиление подводной войны. Тут мы решительной хваткой взяли неприятеля за глотку». И таможенный инспектор Матиас Брентен с особым удовольствием остановил взгляд на голубой поверхности океана и Северного моря.
Затем он быстро повернулся на каблуках и, держась прямо, как на параде, торжественно прошагал к карте, висевшей на противоположной стене, — карте мира, выпущенной объединенными судовладельческими кампаниями Германии. Бесчисленные разноцветные линии перерезали моря и океаны земного шара во всех направлениях; отправными точками были Гамбург и Бремен, в особенности Гамбург. Судя по этой карте, вся мировая торговля шла через эти два братских города на Эльбе и на Везере. На линиях, обозначавших различные навигационные рейсы, были нарисованы маленькие пароходики. Особенно толстые пучки разноцветных нитей вели в Северную и Южную Америку, потоньше — к Азии и вокруг Африки.
Перед глазами инспектора возникла гавань, такая, какой он ее некогда знал, с судами, бросающими якорь и отплывающими, судами всех видов, из всех стран земного шара; прежняя гавань с ее грохотом и лязгом, с протяжными гудками пассажирских пароходов, буксиров, барж, грузовых баркасов, с ее стапелями, кранами, пристанями.
Таможенный инспектор Матиас Брентен отнюдь не был беспочвенным романтиком или пустым мечтателем: он знал, что эта война не что иное, как гигантская битва между двумя конкурентами — Англией и Германией, что ставками с обеих сторон были миллионы — и не только золотом. По его представлениям, такая война являлась естественным результатом законов природы. Германии предначертано стать владычицей мира:
…Владычица мира. Какая цель! Игра стоит свеч! Тут не жаль ни трудов, ни жертв. И разве не говорит все за то, что еще до конца года мечта станет явью? Наново переделить и перестроить мир на немецкий лад. Гамбург — центр мировой торговли. А тогда он — Матиас Брентен, — возможно, уже директор таможни, и через каких-нибудь десять лет пенсия и собственный хорошенький домик в Бланкенезе…
Такого рода перспективы вызывают прилив жизненных сил, возвышают человека в собственных глазах. Таможенный инспектор выпрямился и выпятил грудь. Верность в сердце, храбрость в бою, сознание служебного долга — предпосылки победы. Всем немцам, до единого, надлежит привить солдатский образ мыслей. И тогда, как только мы победим, все разрушительные и оппозиционные силы, которые, надо думать, еще кое-где притаились, будут беспощадно сметены с лица земли.
Матиас Брентен молодцевато повернулся; перед его глазами опять распростерлась Европа. Взглянув на карту, он мысленно нанес на нее новые границы. На западе он присоединил к Германии Голландию, Бельгию и Люксембург; стоит ли прихватить немецкую часть Швейцарии, он еще окончательно не решил. На юге он завладел промышленным районом Северной Италии и генуэзским портом. Ведь Ломбардия искони была германской оборонительной зоной. На Балканы заявит, вероятно, претензии Австрия. Та же участь постигнет, надо полагать, и Румынию. Что касается Украины, то она отойдет под протекторат Германии. Прибалтийские государства, само собой разумеется, войдут в состав Империи, равно как и русская часть Польши и Финляндия. Империя получит, таким образом, нефть, хлеб, железо, уголь, лес — и все это в таких количествах, что она сможет господствовать над всем остальным миром.
Необычайно приятное чувство охватило Матиаса Брентена. Кончиком языка он облизнул губы, будто проглотил лакомый кусочек. В это утро Матиас Брентен, против обыкновения, еще раз подошел к зеркалу. Лицезрение собственной персоны доставило ему удовольствие. Бережно провел он щеточкой по густым бровям, по кончикам усов. Какая досада, что зубы у него плохие, гниют один за другим. А зубных врачей он всю жизнь боялся даже пуще начальства. Зато голый, блестящий, будто отполированный, череп, который, как его не раз уверяли, придавал ему сходство с Бисмарком, казался ему весьма внушительным. Такая лысая голова — залог великолепной карьеры.
Взгляд, брошенный на старинные швейцарские часы, подтвердил то, что подсказывало ему чутье, — пора начинать обход.
Он надел шинель, фуражку, которую жена подбила изнутри ватой, не спеша тщательно натянул серые замшевые перчатки, подаренные дочерью Агнес, бросил прощальный взгляд на свой холодный служебный кабинет и, зорко глядя по сторонам, прямой и надменный, вышел из таможни.
II
А не мелькнул ли там кто-то за складами?
Таможенный инспектор остановился и стал всматриваться. Не должно быть ни малейшего движения ни между складами, ни на набережных, ни даже на судах, стоящих на якоре. Но никакого движения и не было. Даже собаки не бегали вокруг складов. Черные подъемные краны замерли, Над водой друг подле друга призрачно вздымались огромные океанские пароходы, Ни одно колесо не вертелось, ни один звук не нарушал тишину, ни души не видно было на палубах. Железнодорожные рельсы вдоль погрузочных площадок, между которыми буйно разросся бурьян, покрылись толстым слоем ржавчины: давно канул в вечность день, когда здесь в последний раз прошел поезд.
Гигантская гавань застыла, точно погруженная в мертвый сон волею злого волшебника.
Это было царство таможенного инспектора Брентена. Каждое утро он важно шествовал сквозь этот призрачный мир и следил, чтобы все оставалось таким, как есть. И сам он в своей темно-зеленой шинели, с саблей, волочащейся по земле, походил на старую, разжиревшую, покрытую пылью фигуру из паноптикума.
Его размеренные твердые шаги гулко раздавались среди каменных стен складских помещений. Порою слышался
