Земля безводная - Александр Викторович Скоробогатов
— Другой цвет волос, — подсказал младший. — Даже другой цвет глаз — контактные линзы.
— Примет особых не заметили?
Что было мне сказать? — янтарная родинка в начале груди, другая под мышкой? Тонкие ключицы, мягкие губы? Сердце мое томительно сжалось. Я вздохнул.
— Нет.
— Уверены?
— Да.
— Вы сказали, она представилась Лизой?
Я кивнул.
— А фамилии — не называла?
— Нет.
— Вы знаете, что такое фоторобот?
— Приходилось слышать.
— Сможете составить?
— Не представляю, честно говоря.
— Слушайте, сегодня уже слишком поздно, но завтра мы пришлем к вам, если не возражаете, нашего специалиста: попробуйте, постарайтесь, может быть, получится…
— Может быть, спасете этим других, — сказал старший.
Мне оставалось только пожать плечами.
— У меня завтра не особенно много времени — самолет.
— Вы завтра улетаете?
— Да.
— Так мы пораньше, прямо с утра, как только проснетесь.
Старший подал мне альбом; я не удержал его, книга упала, ударив меня по животу.
Мужчины засмеялись. Один из них включил свет — в комнате становилось темно.
Я увидел ее уже на второй странице — у меня в глазах вспыхнуло. Я должен был вздрогнуть; не знаю, как эти двое сумели ничего не заметить.
Вначале шли два «официальных» снимка: в профиль и анфас. Снимки были плохие, слишком темные, перепроявленные. У нее была другая прическа — совсем короткая, под мальчика, — и выглядела Лиза гораздо моложе. С сережкой в одном ухе. На других фотографиях она садилась в машину, выходила из дверей, шла с кем-то под ручку (лицо ее кавалера было замазано черным), сидела за столом, держа в тонких своих пальцах бокал и цветок, мечтательно-грустно глядя куда-то чуть в сторону, мимо объектива… Я торопливо перевернул страницу. Среди обычных лиц обычных девочек, девушек и женщин попадались и довольно хорошенькие. Но я был не в том состоянии, чтобы особенно внимательно присматриваться ко всем этим фотографиям.
— Ну что? — вопрос старшего заставил меня снова вздрогнуть.
— Да? — спросил я.
— Не нашли?
— Нет. — ответил я, чувствуя облегчение: до самого последнего мгновения я не мог решить, что мне следует делать.
— Мне показалось, что вы… — младший замялся.
Сделав равнодушное лицо, я раскрыл альбом наугад, перевернул пару тяжелых страниц вперед, назад, потом ткнул пальцем в один из снимков. Девушка, улыбавшаяся мне во весь свой рот, показывая дивные зубы, была совершенно не похожа на Лизу.
— Я действительно решил было…
Старший пригнулся ко мне, заглядывая в альбом.
— Но я ошибся. Это не она. Простите.
— Вы не досмотрели до конца, — заметил младший чуть разочарованно.
— Ах, да, конечно, — спохватился я. Дальше я изучал каждую фотографию с огромным вниманием, возвращался назад, подносил альбом к самым глазам, если изображение было не особенно четкое; старший курил, сидя на подоконнике, глядя в окно, младший прохаживался по комнате.
Когда я закрыл наконец альбом, старший, разминая ноги, подошел ко мне.
— Нам придется вместе с вами проехать в гостиницу, чтобы при вас еще раз осмотреть ваш номер… Мы с вами еще не говорили на эту тему, но вы понимаете — вы ограблены…
Я кивал головой.
— У вас достаточно сил, чтобы проехать с нами?..
— Конечно.
— Вас сейчас, наверное, еще раз осмотрят, и если у врачей тоже не будет возражений, мы сразу же отправимся к вам…
У врачей возражений не оказалось.
12
Грязные сумерки, грязные, серые улицы, грязные автомобили. Водитель включал иногда синие лампы на крыше, говорил в микрофон, прижимая его к самым губам, — голос его гремел на улице; нас пропускали, нам пришлось задержаться всего пару раз на светофорах.
За двадцать минут мы доехали до гостиницы, не сказав друг другу ни слова. Мне дали чужое легкое пальто, закрывшее рваную, нечистую, заляпанную зеленым и красно-бурым — рвотой — рубашку, на ногах у меня были туфли, тоже чужие. Мы быстро прошли по холлу к лифтам, поднялись на мой этаж. В лифте, когда я взглянул на себя в зеркало, меня слегка замутило. Я выглядел если не собственным отцом, то уж, по крайней мере, старшим братом. Сорвав с двери печати, мы прошли в номер. Перечислять, что именно у меня украли, не имеет смысла. Проще сказать, что унесли почти все: деньги, документы, бумаги, — оставив на постели одежду, висевшую в шкафу, вывалив на пол содержимое чемодана. Выходя прошлым вечером на улицу, я положил на всякий случай в потайной кармашек чемодана кредитные карты и иностранный паспорт; к счастью, все это осталось на месте.
Примерно через час я был один. Закрыв дверь на ключ, повернул дверную защелку, которую можно открыть только из номера.
Я долго принимал душ, ни о чем не думая.
Когда я брился, глядя на себя — вымазанного по низу лица густой белой пеной — в чистейшее прозрачное зеркало, я вдруг вспомнил долгий взгляд официанта на Лизу, так задевший меня вчера в ресторане. Тогда я не хотел себе в этом признаться, но сейчас понимал, что разозлил меня не столько взгляд того человека, сам по себе ничего не значащий, сколько замеченный мною Лизин ответ на него: она улыбнулась мужчине — как можно улыбнуться знакомому — и тут же постаралась скрыть свою улыбку; отведя от него глаза, она посмотрела на меня с каким-то едва уловимым напряжением, почти испугом. Как она постаралась скрыть от меня улыбку, так и я, в свою очередь, постарался тут же забыть о ней — что у меня на удивление легко получилось.
После бритья я стал выглядеть довольно прилично. Застегнув на себе свежую белую рубашку, повязав свой любимый шелковый галстук, надев затем темный парадный костюм — я и вообще смотрелся замечательно. Словно меня прошлой ночью не пытались отравить. Словно я только что не вернулся из больницы, где мне подряд поставили восемь клизм.
У меня не было времени сушить волосы, я лишь зачесал их назад. По запястьям моим шли неровные, густо-лиловые линии широких кровоподтеков. Касаться их было больно. Вообще, двигать руками до сих пор было сложно.
Я спокойно шел по коридору клифтам, но мне хотелось бежать. Ресторан открывался в восемь. Сейчас был десятый час. О том, что официанта может и не оказаться в ресторане, я не думал.
Метрдотель отходил от дверей в глубь ресторана, провожая к столику (как вчера — нас с Лизой) пожилую иностранную чету; мужчина говорил громко, женщина смеялась, словно гавкала — гортанно и резко, отрывисто; бросилось в глаза изящество широкого, от уха до уха, зачеса волос на голове пожилого
