Семь дней в июне - Тиа Уильямс
– Глупо.
– Разве? Тебе ведь нравится «Игра престолов»?
– Нет.
– Ты сам выучил дотракийский[33]. Я видел, что ты пишешь в этой тетради.
Тай снова пожал плечами, его подбородок утонул в складках шеи.
– Что делает Арья[34]? Когда она в опасности? Она произносит имена людей, которым хочет отомстить. Это ее мантра, и это помогает ей выжить. Планеты будут твоей мантрой.
Тай едва мог скрыть свой восторг и унижение от того, что его сравнивают с Арьей Старк, и его голова еще больше спряталась в шее, а складки кожи проступили под щеками.
– У тебя есть мантра?
Тай действительно задал этот вопрос с правильной интонацией.
– Да.
– Какая?
– Моя, – коротко ответил Шейн.
У него действительно была мантра. Подарок от девочки, когда он был еще мальчиком. И когда поддержка понадобилась, мантра сработала.
Он посмотрел на часы. Пора было ехать в Нью-Йорк.
– Тебе надо заниматься, – сказал Шейн. – Учитель естественных наук сказал, что ты любишь астрономию. Поэтому я записал тебя на стажировку в планетарий Провиденса. Кроме того, каждую пятницу в три тридцать ты будешь помогать с уроками по естественным наукам отстающим. И не забывай: Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун.
– Подожди. Ты знал, что мне нравятся планеты?
Шейн ухмыльнулся и от души ткнул Тая в плечо.
– И ты сказал, что не можешь их назвать, но только что это сделал!
– Конечно, я знаю названия планет, – сказал Шейн, похлопав по карманам джинсов, убеждаясь, что бумажник на месте. – Я тебя обманул.
Рот Тая открылся.
– Это твоя мантра, не моя. Ты должен был произнести ее вслух, чтобы придать ей силу.
– Я тупица, – в восторге прошептал Тай.
Шейн усмехнулся. Ему будет так не хватать Тая. Он хотел обнять мальчика, но в личном деле ученика говорилось, что он не любит, когда к нему прикасаются. Шейн все понимал; он тоже не любил, когда его трогали.
Он уже направился к двери, когда его остановил голос Тая.
– Ты…. Может, тебе нужна помощь? В Нью-Йорке?
Шейн обернулся.
– Помощь?
– Можно мне поехать с тобой? – робко пробормотал Тай. – Я могу быть твоим помощником.
Шейн чуть ссутулился.
– Если я тебе понадоблюсь, сразу вернусь. В любое время. По любой причине. Обещаю.
Тай несколько раз моргнул и опустился на стул.
– Ты не успеешь по мне соскучиться, парень. Я буду писать тебе целыми днями.
Мальчик кивнул.
– Мне пора. Будь умнее. Просто… веди себя хорошо, – сказал Шейн и выскочил за дверь. У него закончились слова. И он опаздывал. В горле стоял комок, а глаза слезились. Но плакать он не собирался. Он не плакал с тех пор, как ему исполнилось семнадцать.
Шейн скользнул на водительское сиденье взятой напрокат «ауди», включил кондиционер и помчался по шоссе № 1 в сторону аэропорта Грин. Он слишком сильно полюбил этого ребенка. Он не знал, как учить, не любя. Возможно, это было вредно для здоровья.
Он знал, что Тай, скорее всего, не попадет на стажировку в планетарий.
Просто не попадет, и точка. Шейн не мог контролировать каждый его шаг, но будет оставаться на связи. Он всегда так делал. В каждом городе у него был свой Тай, или Деймонд, или Марисоль, или Рашад. Он сохранит им всем жизнь силой воли.
Новый Шейн не затем любил, чтобы исчезать.
Так он поступил с ней. Потому и летел теперь в Нью-Йорк.
Шейн ничего не хотел и не заслуживал от нее. И ему была ненавистна мысль о том, чтобы вторгаться в ее жизнь или копаться в прошлом. Но он должен был объяснить то, что не смог объяснить раньше. А потом уйти.
Справедливости ради, он знал, что это ужасный план. И все равно собирался так поступить, даже себе во вред.
Так было нужно. Шейн не мог притворяться, что принимает новую жизнь, убегая от старой.
Она была огнем, который он разжег много лет назад, и слишком долго он позволял ему тлеть. Пришло время потушить пламя.
Глава 5. Веселое черное дерьмо
Мероприятие «Состояние черного автора» было ошеломляющим. Обсуждение проходило в просторном зале «Кантор аудиториум» Бруклинского музея и оформлено было идеально. Чтобы найти этот зал, нужно было преодолеть множество комнат, в которых демонстрировалась самая модная выставка в городе: «Никто не обещал, что завтра наступит. Искусство через 50 лет после Стоунволла». Каждый хипстер притворялся, что посетил эту выставку. Осмотрев все великолепно подобранные экспонаты протестного искусства, толпа гостей вошла в зал, предвкушая бурную беседу.
Помещение было строгим, по-индустриальному современным, с двумя сотнями мест для публики и массивным окном, выходящим на Восточный бульвар, полный карибских ароматов. Гости оделись в разноцветное. Наступила жара, и сарафаны, яркая помада и естественные прически вошли в моду. В толпе смешались представители высокой и низкой литературы: писатели старой гвардии (чей расцвет пришелся на 70-е и 80-е годы); эссеисты, романисты и журналисты-миллениалы, писавшие о культуре; горстка перепуганных книжных блогеров в очках; студентки из Колумбийского и Нью-Йоркского университетов в футболках со слоганами и модных биркенштоках[35], по которым безошибочно определяют изучающих «феминизм и его направления». Повсюду сновали репортеры цифровых изданий и фотографы, рассматривая бирки «Здравствуйте, меня зовут…», чтобы отыскать тех, кто достоин интервью.
Ева держала в руке бокал минералки с веточкой базилика. Она старательно пыталась скрыть, что борется с приступом паники. Хоть ей и удалось убить время, болтая с несколькими знакомыми ветеранами издательского дела, она быстро поняла, что большинству собравшихся Ева Мерси была неизвестна или, в лучшем случае, известна лишь как «имя» в жанре, который привлекает очень глупых фанатов. А через несколько минут ей придется со знанием дела говорить перед собравшимися о серьезных вещах.
«Остынь, женщина», – сказала она себе, крутя на пальце винтажное кольцо с камеей. Это был ее счастливый талисман, и Ева рассчитывала с его помощью пережить сегодняшний вечер. Кольцо всегда ее успокаивало. На нем были пятна и зазубрины, возможно, кольцу было лет сто. Ева понятия не имела, какой женщине Викторианской эпохи оно принадлежало, но несколько десятков лет назад она обнаружила его у матери в шкатулке. Скорее всего, кольцо подарил ей кто-то из парней. Однако Лизетт ненавидела старинные украшения – она требовала в подарок совершенно новые бриллианты, милочка, – поэтому никогда не носила это кольцо. Ева же дорожила старыми вещами. Однажды, когда она была одинокой, прыщавой и тринадцатилетней, Ева украла кольцо из шкатулки. Лизетт ничего не заметила. Мама никогда ничего не замечала.
– Сестренка!
Услышав знакомый голос, Ева обернулась и с облегчением расплылась в улыбке. Это была Белинда Лав, поэтесса, удостоенная Пулитцеровской премии, которой предстояло выступать вместе с Евой. В своих поэтических сборниках Белинда буквально впрыгивала в мозг чернокожих исторических личностей и писала лирические стихотворения о современной жизни с их точки зрения. Ее произведение, с
