Святослав Рыбас - Узкий круг
Марго отвлекла Ивана Ивановича, разговор на том кончился.
Вечером Шурочка прямо высказала Цыганкову, что ей не понравилось его поведение, а он раздраженно ответил, что обойдется без ее советов.
- За что ты меня обижаешь? - спросила она. - Я же хочу, чтобы ты оставался самим собой!
И они поссорились.
Правда, наутро Цыганков извинился, и мир был восстановлен. "Это я виновата, - думала Шурочка. - Он ради меня не хочет никому уступать... Боится обнаружить, что Игорь Андреевич подавляет его". Она решила в следующий раз вмешаться и поддержать Цыганкова.
Днем Иван Иванович объявил, что приглашает молодую компанию на ужин в зимнем лесу. Приглашение было принято. В ранних сумерках расписные санки, запряженные гнедой лошадью, повезли всех к назначенному месту.
На поляне, окруженной соснами, кем-то были выложены пирамидкой сухие поленья, с дощатого стола и скамеек сметен снег. Подросток-возница вытащил из саней большую кастрюлю с мясом, развел огонь и принялся носить к столу бутылки и свертки.
Снег лежал розовый, а в ложбинах - синеватый. Солнце уже село. На закате разлился яркий красно-розовый свет и плавно соединялся с зеленовато-фиолетовыми сумерками.
Пока прогорали дрова, Иван Иванович велел откупорить одну бутылку. Шурочка прежде не пила водки, но выпила почти без страха. Все смотрели на нее. Иван Иванович поднес к ее губам горсть квашеной капусты.
- А вообще-то невкусно! - призналась Шурочка, чувствуя, что от нее чего-то ждут.
- Согласен целиком и полностью! - одобрительно вымолвил Иван Иванович. - Очень невкусно.
За столом происходила веселая неразбериха. Летели вверх искры костра, шатались тени сосен. Пламя отражалось в черных, без белка, глазах лошади.
Разговор еще не установился, еще в нем преобладала гастрономическая тема, еще Иван Иванович, как хозяин, предлагал попробовать то маринованных подберезовиков, то ветчины, то моченых яблок. Но вот прошло несколько минут, вспомнили о кинофильме, объявленном на вечер в клубе, и решили, что не стоит туда торопиться, так как это дрянь несусветная о современном производстве. Марго с простодушным видом стала расспрашивать Иваныча: в чем таится духовная жизнь подобных ему людей дела? Тот, уловив подвох, прижмуривал маленькие глазки, молча смотрел на нее.
- Иван Иванович ужасный ретроград, - усмехнулся Игорь Андреевич. - Льва Толстого перечитывает на сон грядущий.
- А вы? - спросила Шурочка. - Для вашей робототехники требуется любить модернистов?
Игорь Андреевич махнул рукой: мол, какие, к черту, модернисты!
- Предпочитаю техническую литературу и песни Высоцкого, - сказал он. О человечестве думаю в целом хорошо. Женат. Несудим. Какие еще вопросы?
- А можно сделать мыслящего робота? - продолжала Шурочка. - Чтобы вам его было жалко, как человека?
- Ты хорошая девочка, - улыбнулся Игорь Андреевич. Его моложавое твердое лицо приблизилось к ней; на скуле и в углу глаза лежали красноватые отсветы костра. - Давай прокачу тебя на санках?
- Давайте, - согласилась она и посмотрела на Цыганкова. Тот пожал плечами, но ничего не сказал. - Нет, лучше потом, - передумала Шурочка.
- Надо повторить! - торопливо вмешался Адам, словно хотел удержать ее, правда, с опозданием. - Иван Иванович, тост!
Через полчаса поспели шашлыки. Поляна уже казалась обжитой, все чувствовали приятную расслабленность и доброжелательность. Цыганков вспомнил приключения в шабашных бригадах, свою ловкость и предприимчивость. Он разыгрывал в лицах, как брали у него взятки: одни - застенчиво, другие весело, третьи - с презрением. Он как будто хотел раскрыться без утайки, без стеснения и продемонстрировать темные стороны жизни, касаться которых, пожалуй, мудренее, чем овладеть какой-то робототехникой. Однако с ним никто не спорил, его вызов остался незамеченным.
Игорь Андреевич рассказал потом о своей случайной встрече с Высоцким: знаменитый певец был маленького роста и поразительно не походил на супермена, каким его часто представляли. "Поэтому, - признался Игорь Андреевич, - я был разочарован и предложил ему побороться руками. Он не отказался. Я легко положил его. Тут же он потребовал снова бороться. На что он надеялся? Пусть я не богатырь, но кое-какая силенка есть... Сцепили мы кисти - и я медленно ему поддался. Стыдно стало, что ли... Зачем, думаю, настроение человеку портить? Завидую чужой славе? Ведь не в росте и силе все дело..."
Игорь Андреевич вытащил из сумки магнитофон, и над поляной понесся хриплый надрывный голос поющего человека. Слушали молча, с какой-то неловкостью, возникшей от мысли, что этот человек уже умер, а они живут...
Шурочка поправила ворот шубки, запахнулась поплотнее.
- Замерзла? - заботливо спросил Игорь Андреевич и обнял ее за плечи.
- Но-но! - вдруг прикрикнул Цыганков. - Оставьте девушку...
- Зачем так шуметь? - улыбнулся Игорь Андреевич и убрал руку.
- Не ценишь нашей компании, - с досадой сказал Цыганкову Иван Иванович. - Все вознестись хочешь, как петух. Вот прими, Володя, рюмку, охолонь.
- О, вы хозяин! - насмешливо протянул Цыганков. - А мы перед вами малые людишки, вечные младшие научные сотрудники... На нас и прикрикнуть незазорно. Кто ж осудит хозяина?
- Верно: хозяин, - кивнул Иван Иванович. - Даже пансионат мой. Построил для своих работников... А как ты тут очутился, не пойму. Взятку небось дал? Ты ведь тоже мнишь себя хозяином?
- Иваныч! Голубчик! - вмешалась Марго, надвигаясь на него грудью и сдвигая ему набок тяжелый каракулевый "пирожок". - С кем вы спорите? Прямо бог Саваоф и муравей!
- Бог Саваоф! - хмуро повторил Иван Иванович. - Так пусть не богохульствует... Хорошо сидим. На природе. Культурно. Пригласили молодежь для веселья. Чего ж выкобениваться? - Он хмыкнул, но закончил вполне миролюбиво: - Места на всех хватит. А на лето приглашу, может, строить здесь новый корпус...
Цыганков отвернулся от него, выключил магнитофон и буркнул:
- Хватит ему сипеть.
Кажется, у него пропала охота задираться. Он отошел к костру, постоял над мерцающими углями, подкинул в них дров.
- Покатаемся? - снова предложил Шурочке Игорь Андреевич. - По ночной дороге да в саночках?
Шурочка не отвечала, смотрела на Цыганкова.
- Покатаемся? - повторил Игорь Андреевич.
- Иван Иванович, зачем вы так разговаривали с Володей? - задумчиво спросила Шурочка. - Вы же нас унижаете. Почему? Потому что можете пригласить его строить вам корпус? Потому что он не такой, как вы?
- Шура, прекрати! - велел Цыганков. - Не лезь в мужские дела.
- Забавно! Кого я унизил? - удивился Иван Иванович. - Только одно замечание сделал.
- Нет, вы всё прекрасно понимаете, - возразила Шурочка.
- Мать, кончай взбрыкивать, - недовольно сказала Марго. - Никто на тебя не покушается, дыши спокойно.
- Почему ты молчишь? - спросила Шурочка у Цыганкова. - Конечно, они сильные, они все могут... Размазня ты, Володя!
- Александра, к чему эти семейные сцены?! - раздраженно ответил Цыганков. - Избавь. Хочешь, покатайся на санках!
- Заткнули тебе рот, - негромко произнесла Шурочка.
- Да, мать, прокатись, - добавила Марго.
- Володя, чего ты испугался? - спросила Шурочка. - Пусть ты не сильный мира сего - разве это главное?.. - Она шагнула к нему, взяла под локоть. Пошли отсюда?.. Ну пошли?
Цыганков тихо и очень внятно ответил:
- Я тебя прошу: покатайся сейчас на санках!
- Я уйду одна, - пригрозила Шурочка.
Цыганков подвинул ногой неровно горевшее полено и ничего не сказал.
Несколько мгновений она смотрела на его четко обрисованный профиль с движущимися по нему отсветами и ждала. Потом запахнула ворот, подошла к Игорю Андреевичу и попросила отвезти ее в пансионат.
7
Вечером, после семи, Митя должен был привести свою невесту к родителям на смотрины. Хохловы издавна знали ее как одноклассницу дочери, но тем не менее ждали с беспокойством, надеялись действительно рассмотреть в ней то, что подвигло сына к женитьбе.
Митя предупредил, что не надо никаких торжественных застолий, достаточно шампанского и торта. Однако был приготовлен настоящий ужин: икра, грибы, тушеная утка с яблоками, пломбир. В хохловском кабинете поставили стол, который обычно лежал в разобранном виде под супружескими кроватями. В центре стола сияла хрустальная ваза с темно-красными розами; их купил на рынке сам хозяин и на вопрос жены: "Сколько уплатил?" - лишь махнул рукой. Конечно, зимой цветы стоили недешево, но Хохловы могли позволить себе такую роскошь, да и не в цветах было дело, а в том, что отец и мать были поражены решением сына и не знали, как к этому относиться. Они лишь знали, что у Ирины до Мити уже была любовь с другим юношей, а может быть, и не только с ним одним, поэтому смотрели на Митины встречи с ней как на что-то временное, чему не придают большого значения. Теперь все менялось. Они были растерянны и винили себя в гнилом либерализме. Что было делать?
