Григорий Свирский - Полярная трагедия
-- В старину неверных жен закапывали так, по шею, а вас за что? -шутливо, в тон, ответил Юра, скользнув взглядом по девичьим лицам. И, от неожиданности, даже с ноги на ногу переступил. Глазам не поверил. Посередине траншеи работала та, белолицая, с ввалившимися щеками, лет восемнадцати девчушка, не больше. В длинной и широкой деревенской юбке, подпоясанной флотским ремнем. Юра шагнул к ней, но -- остановился: зачем бередить?.. Мало ей вчерашнего?!
-- Платить будете? -- спросил хрипловато, чтоб хоть что-то сказать.
-- Будем! Будем! -- раздалось в ответ несколько девичьих голосов.
Ребята захохотали, один из них, в брезентовой накидке, видно, бригадир, спросил деловито:
-- Время есть? Подсоби, а?.. Выведем, как всем. У нас половина на больничном.
-- Тю! Что так?
-- Дак вода тут без газировки. Животами маемся. Тянем прямо из лужи.
-- Вы что, без понятия?
Бригадир усмехнулся:
-- Намахаешься лопатой, станешь без понятия. Троих уж увезли в Иркутск, кровью изошли.
Юра прыгнул вниз, взмахнув руками; упал, поскользнувшись на вязкой, оттаявшей сверху мерзлоте. Тонкая и желтая, как подсолнух, девчонка засмеялась.
-- Сигает-то, как Икар... Икар, иди к нам, у нас земля мягче!
Девчата захохотали -- все ж отдых. Только одна не улыбнулась, маленькая, белолицая, подпоясанная матросским ремнем. Даже кидать лопатой не перестала. Да силы, видно, кончились -- не добросила доверху, и сырая земля посыпалась обратно.
Юра протолкался вдоль траншеи, взял у нее лопату.
-- Передохни, белянка!
Девчата перестали рыть мерзлую, в комках, неподатливую землю, поглядели на Юру, опершись на лопаты. Одни благодарно, другие -- с удивлением. Только тоненькая, как подсолнух, работавшая без рубахи, в одном лифчике, бросила уязвленно:
-- Рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой...
Юра махал совковой лопатой, наверное, час, не меньше, соскучившись по движению, по работе. Сквозь стенки траншеи просачивалась вода, за ворот падали липкие комки.
-- Перекур, девки! -- закричал бригадир сиплым голосом.
Девчата развернули бумажные пакетики, достали бутерброды с салакой, консервы из китового мяса, разделили всем поровну.
-- Кому махры? -- спросил, повысив голос, бригадир. -- Кому, говорю, махры?
Юра опустился на землю рядом с белолицей. Когда он забрал у нее лопату, она тут же выбралась наверх, натаскала хворосту для костра, а сейчас тащила обугленный артельный чайник. Девчонки так измучились, что не стали выбираться наверх. Ели в траншее.
-- И впрямь как солдаты, -- удивленно-весело сказал Юра. -- В окопах.
Белолицая не ответила, лишь взглянула на него холодновато и горестно.
-- Как вас звать? -- спросил Юра неуверенно. -- Давно вы тут, Стеша?.. Давно?
Она только головой мотнула.
-- А... откуда?
Стеша молчала, вроде кильку дожевывала, потом пересилила себя -- все ж помог человек -- вздохнула:
-- О-ох, не доехать туда, не доплыть! Тысячи две километров, не мене.
-- А я московский! -- заторопился Юра, боясь, что разговор угаснет.
-- С самой Москвы? -- откликнулась тоненькая в лифчике. -- Земеля , значит!
На нее зашикали: в чужой разговор не встревай!
-- Из-под Москвы я. Город Жуковский. Слыхали, Стеша? Самолеты там испытывают.
-- Под ревом, значит, жили, -- сочувственно вздохнула Стеша. -Последнее дело!.. А приехал почто? От грохота? Иль бросил каку? С ребятенком? Да подале?..
Юра даже руками всплеснул. Боже упаси! Огляделся вокруг, не слушают ли, признался вполголоса:
-- Меня бросили.
-- Иди ты?! -- Такое изумление появилось в круглых детских глазах Стеши, что Юра, понизив голос до шепота, рассказал, как его увозили в армию, а любовь сказала, что ждать не будет. И точно, не ждала.
Стеша поглядела куда-то вдоль траншеи, в глазах ее была все та же горечь.
-- Не любила, значит.
Юра протестующе взмахнул рукой:
-- Нет-нет, обожглась на одном! Уехал и -- писать перестал. Разуверилась. Вот как! Любят, а бросают?
Сказал, и понял -- сморозил... Стеша прижала худющие пальцы к лицу, как вчера, в парткоме, и кинулась вдоль траншеи, стараясь не всхлипывать; выскочив наверх, заголосила с такой тоской, что все оглянулись в его сторону враждебно.
-- Ты чего? -- Парень в брезентовой накидке быстро подошел к нему. -Обидел?
Юра неуверенно затряс головой.
-- Беда! -- Парень вытащил кисет, затянулся зло. -- Ясель, понимаешь, нет. С ребенком -- гибель. Без ребенка -- гибель...
-- Как нет?! Не строят? -- зачем-то шепотом спросил Юра. -- Почему?
-- Никто понять не может! Какая-то напасть!.. Медведь, и тот ребенка не тронет. А тут, понимаешь, такое. Родила -- пропадай...
Полил дождь, все кинулись под брезент, а когда выглянули, увидели, что работа насмарку. Талая мерзлота оплыла, стенка рухнула, траншею словно и не копали.
Обступили траншею, опустив руки, как свежую могилу. Молча. Молчание прервала матерная брань, изощренная, пакостная, блатная.
-- Агейчев прется, -- хмуро сказал бригадир.
-- Филоните?! -- прохрипел Агейчев, подбегая. -- Завтра трубы подвезут, а вы блох давите?! В бога душу...
Рябоватый, во флотских брюках, паренек, объяснил, что произошло.
Агейчев потер раздутое от водки небритое лицо, прохрипел с издевкой:
-- За длинным рублем прикатили?.. Коль вы молодежно-комсомольская бригада, ентузиасты, флаги-митинги, то вы должны выполнять самую низкооплачиваемую работу. И грязную... А ну, давай!
Рябоватый, во флотских брюках, парень, схватил лопату наперевес, как винтовку со штыком, и кинулся на Агейчева. Тот бросился вниз, к котловану, крича диким голосом:
-- Убили! Убили!
Девчата двинулись к общежитию, а Юра, с трудом волоча облепленные землей сапоги, начал спускаться в котлован, к Хотулеву.
Тут мы с ним и встретились, правда, позднее.
Я приехал в котлован на "такси", или на "воронке". Так назывались здесь грузовики с обшитыми фанерой глухими кузовами. "Такси-воронки" доставляли рабочих из деревянного Братска в котлован, в часы пик их брали с боя. Как и автобусы. Я уже решил было остаться, но несколько парней, услышав, что ищу Хотуля, кинули меня за ноги -- за руки в кузов, и я, таранив кого-то головой, приткнулся возле липкого, в глине и растворе, дребезжащего борта.
-- Во! -- воскликнул старичок в ватнике, усыпанном древесными опилками. -- Полна церква, негде яблоку упасть, городничий заявился, место нашлось!
В ответ грохнуло хохотом: казалось не от рытвин, от хохота зашатался "такси-воронок". Стало разить сивухой, видать, кто-то утром сильно опохмелялся.
-- Чтой-то на Хотуля лезут, как мухи на мед, -- фальцетом продолжал старичок, ободренный весельем. -- Надысь телевиденье из Иркутска, хроника какая-то из Ленинграда. Как стал Хотуль с Золотой звездой ходить, так все на сияние, как сороки.
-- Заткнись, старый! -- пробасил кто-то из другого конца кузова. -Хотулю медок, и нам сахаринчик перепадет...
-- Оно верно, -- согласился старик, и когда "такси-воронок" сполз в котлован, сам вызвался отвести меня к Хотулю.
Никита Хотулев отнесся ко мне, как к неизбежному злу. И без того забот хватает!
-- Давно вы тут? -- спросил я, чтобы хоть как-то начать разговор.
-- Всю жизнь, -- ответил он спокойно, усаживаясь на обломок валуна и доставая кисет с самосадом.
-- Местный, значит?
-- Местный. По тайге возят. С малолетства... Кольский полуостров, слыхали? Туломскую ГЭС строил, под скалой. А до этого... -- Он взмахнул заскорузлой крестьянской рукой: мол, что рассказывать, таких, как он, что песку речного... Заметив, что я достал карандаш, разъяснил нетерпеливо: -Из пленных я. У Гитлера сидел три года. После... за то, что выжил, на Кольский повезли. Под конвоем. Дробил скалу... -- Взглянул на меня искоса: годится рассказ иль хватит?.. Добавил не сразу, усмешливо: -- Прячь-от карандаш, на этом месте все прячут... -- Слепил языком самокрутку длиной в трубу, продолжил неторопливо: -- После вызвал-от меня начальник режима. Хочешь строить Братскую ГЭС, спрашивает. Земля, говорит, там помягче, режим полегче... Ежели поедешь, разрешим вызвать бабу из деревни. Литер выпишем... Господи, у меня ком к горлу! С сорок первого жену не видал... Вызвал женку, всплакнули. Поехали в пассажирском. Как люди. Воля!..
Здесь, значит, вырыли землянку. Как кроты. Зажили!..
Подбежал огненно-рыжий паренек в летных крагах и остановился чуть поодаль, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. Хотулев сам повернулся к нему:
-- Ты чего, Юра?
-- Стоим второй час! -- прокричал он, словно Хотулев был где-то на горе. -- Пробка. Самосвалы, вон, на километр вытянулись... Крановщик заснул, что ли?
Хотулев извинился и заспешил в прорабскую. Паренек двинулся за ним, но я остановил его:
-- Юра! Вы у Хотулева работаете?.. Он ваш бригадир?
-- Не, я в автоколонне.
-- Вам, значит, он кто? Заказчик?
-- Батя! -- воскликнул Юра. Снял летные краги, сунул их под мышку в раздумье, сказал очень серьезно, понизив голос: -- Не он, я бы тут не выжил... Нет!
