Юз Алешковский - Чаинки
Ходим-бродим по Саду Скромного Администратора, краем уха воспринимая информашку Джона, нашего провожатого, хотя главное тут ясно без всякой информашки, ежели душа благодарно настроена на восприятие великолепия Природы и волшебство рук человеческих. Ясно, что Сад был поначалу местом бытовой житухи этого самого администратора, семьи его, вероятно, любовниц и многочисленной челяди. Павильоны, флигельки, многочисленные беседки и рабочие постройки - они тоже воспринимаются как произведения искусства надолго приковывают к себе взгляд, зовут вникнуть в то, что и не назовешь иначе, чем поэтикой дверей и окон, крыш и карнизов, крылечек, полов, потолков и стен, водостоков, оградок, помостиков и домашней утвари; орнаментов и драпировок, - зовут вникнуть в многовековой любовный, в брачный союз всех этих неброских, но благородных красот с миром озерных вод, тверди каменной, грустной листвы осенней, самых разных деревьев, кустарников, цветов и трав. Не было в постоянстве Сада, разбитом... - нет, глагол разбить вдруг мне разонравился.. - не было в пространстве его, собранном на площади в пятьдест с лишним тысяч квадратных метров, не было ни в одном его уголков пустоты - понятия, много для китайцев значащего в философии даосизма - но при этом не было нигде и ни в чем переизбытка, чрезмерности, то есть, того завала красивости, которым грешат сады с дворцами Версаля, интерьеры замка бывшего властителя Баварии или участки российских скромных администраторов. В тот самый миг, когда сетчатка глаза моего до предела насыщалась любованием очередным, неповторимым, непохожим на все прочие, уголком сада, живописным видом на озеро, нежно заключенным в нише стены, увитой золотцем плюща, или прикованностью к изящной старинной мебелишке в спальных покоях супруги скромного администратора - в тот же самый миг непредвиденно открывалась глазу, смещенному всего лишь на десятую долю градуса, открывалась иная какая-нибудь прелестная новизна, снимающая усталость зрения и предупреждающая, так сказать, переедание тем, от чего, казалось бы, невозможно глазу оторваться... Поскольку, несмотря на обычное в Китае многолюдье, в Саду царственно властвует живая тишина, ходишь-бродишь, постанывая про себя: О, Господи, вот красота... вот красотища... вот красота...
Пусть простит меня любимый мой Федор Михайлович Достоевский, но я вовсе не уверен, что красота спасет мир, а вместе с ним и потомков наших. Не уверен. В чарующем, в знаменитом проницательном обещании великого писателя даже приблизительно не внятен лично мне образ спасения мира Красотой. Если речь идет о Красоте Спасителя в момент второго Его Пришествия, то в это я всей душой своей верю, если речь идет о своевременном вмешательстве Создателя в течение безобразной нашей истории - молю Его вмешаться как можно поскорей, но если... Ведь Красота-спасительница выглядит в прорицании гениального писателя предельно таинственным и, что еще огорчительней, совершенно абстрактным понятием и категорией европейской эстетики, хотя у каждого из нас имеется прозапас собственное, субъективное понимание идеальных образцов Прекрасного. Можно, конечно, спорить, что красивее: физиономия Майкла Джексона и косорылая ухмылка Боба Хоупа или морды вашей кошки и моей собаки; церквушка на Нели и вот этот Сад или часы от Картье и Роллс-Ройс и так далее. Тайна Красоты, слава Мудрым Предусмотрениям Создателя, остается неразгаданной, а то ее так испохабила бы всякая сволочь, как испохабила она и извратила - в угоду нагребанию бабок и дешевому безвкусию толп - печатное слово, живопись и музыку нынешнего века. Простите, занесло меня тут в критиканство. В общем, стоит ли говорить о Помыслах Красоты в будущем времени, когда достаточно того, что, если что-то или кто-то действительно спасает мир на протяжении короткого отрезка его истории, причем спасает не от природных катаклизмов, а от варварских преступлений людского племени (кабы не оно, то в спасении мира не было бы никакой надобности), если что-то все еще преображает самого человека, помогая всему человечеству с трудом, и в общем-то не понятно как, балансировать на грани между звероподобием и достойным благообразием, то делает это ежеминутно именно КРАСОТА. Делает она это с Божьей, не забудем, помощью, и сегодня замечательнейшим образом титанически справляясь с массой спасительных задач, а не оставляя выполнение оных на последние денечки перед концом Света, - не так ли?...
Нисколько не устав, продолжаем ходить-бродить - блаженно балдеть продолжаем не только от созерцания красот Сада, но и от чувства необыкновенного, неземного, отваживаюсь сказать, неслышно звенящего покоя. И это вовсе не метафора, к которой зачастую прибегаешь тогда, когда не стишки сочиняешь и не поэтическую позу, а пытаешься выразить простыми словами глубокую счастливую чем-либо или кем-либо потрясенность. Дело даже не в том, что вся атмосфера Сада, что все до единого виды Сада заставляют забыть о цивилизации, грохочущей за его пределами и о бессчетном количестве всех ее бедовых проблем. И не в том дело, что благодаря Саду модель мира нашего земного, как, впрочем, модель солнечной системы привиделась мне вдруг не географически и не космографически. В воображении моем, потрясенно настроенном на лад поэтический, возникло вдруг излюбленное такое старинными и нынешними мастерами-миниатюристами Китая изделие... нет не изделие это было, а всамделишный рукотворный миф.
Впервые я увидел это чудо в музее подарков Сталину к его семидесятилетию. Это было с гениальной художественностью вырезанное из слоновой кости яйцо, а в нем еще одно, поменьше, а в нем - другое, в другом - третье и так далее. У изделия этого имелось несомненное мифологическое сходство с русской матрешкой и кантовской вещью-в себе. Как известный сталинолог, я полагаю, что параноик Сталин усек в том дивном и тонком изделии универсальную модель любого группового политического дела. Расколов череп Троцкому, мы увидели там череп Каменева, а в черепе Каменева мы разоблачили череп Зиновьева, в черепе Бухарина раскроили черепа предателей-маршалов и так далее и так далее, вплоть до ленинградского дела и заговора врачей. Извините, опять отвлекся. Черт с ним, с товарищем Сталиным...
Так вот, Сад - местонахождение мое в тот момент - привиделся мне изумительно красивой внешней сферой, а в ней, соответственно, размещалась славная наша планетка, а внутри нее уместилась одна Солнечная Система, в ней виднелся Млечный Путь, в нем, постепенно уменьшаясь и уменьшаясь, смутным блеском давали о себе знать иные миры Вселенной, да и вся она превратилась вдруг в ту самую ТОЧКУ физиков-теоретиков, которая скучала сама в себе, то есть, пребывала в скученном виде до того мига, когда Создатель решил устроить Большой Взрыв. Воображение мое, конечно же, разыгралось неспроста. Сад Скромного Администратора все больше, все сильней, все глубже производил на меня впечатление не просто Сада, а миниатюрного миропорядка, Космоса. Замечательно то, что в мире его растительности, в мире его скал и камней не уничтожены были черты естественного беспорядка, райской, сказал бы я, свободы и первозданного хаоса. Кроме всего прочего, Сад весь проникнут был, как говорил Пифагор, гармонией сфер, то есть опять-таки неслышной, но изредка, слава Богу, внимаемой душою музыкой бытия. Разве не чувствуем мы себя счастливыми существами, когда удается нам уловить в истинно прекрасном малом совершенство космических устроительных порядков и красот Вселенной. Потому-то воображению моему под силу было вместить всю ее в сферу Сада, столь несоразмерного с невообразимыми вселенскими масштабами, если не с их бесконечностью... В какой-то момент я уже не мог не ощутить острого интереса к личности человека, наделенного даром собирания (вспомним, что собирание по-гречески - гармония), и с подлинно художественным вкусом сумевшего создать на небольшом пространстве земли вечный союз спасительной красоты Природы и человеческого искусства.
Человек этот жил в славную эпоху, носящую имя династии Мин. Занимал должность главного императорского инспектора в одной из самых крупных провинций страны. Дела в те времена шли хорошо, разного рода бизнес процветал, соответственно, процветали, простите за ненормативное звукосочетание, и бизнесмены. Как не понять высших бюрократов провинции, не видевших ничего зазорного в том, чтобы бизнесмены, всей душою благодарные администрации провинции за динамизм руководства и отсутствие диких зверств в политике налогообложения - как добровольно, так и внимая мягким намекам со стороны - слегка компенсировали разницу между своими баснословными барышами и официальной зарплатой местных администраторов. Понятное же дело, главный инспектор брал в первую очередь - на то он и главный. Никто и не поверил бы, что главный берет в последнюю очередь и довольствуется остатками от денежных пиршеств всех своих подчиненных. Даже в сегодняшней России никто этому не поверил бы. Я почти уверен, что завистники стукнули императору на главного инспектора - грабастает, дескать, сволочь такая, позорит вашу власть - не древнекитайские бизнесмены стукнули, а подлые и завистливые подчиненные. Зачем под собою рубить облюбованный сук? Ах, если чиновник в руках, то не выпусти счастье из рук, как откровенничал в тюремном двустишии бизнесмен, осужденный в те давние времена за дачу крупной взятки. Одним словом, император дернул к себе того главного инспектора и якобы заявил ему так: ты, братец, доносит служба моей безопасности, как паук, насосался там у себя в провинции в особо опасных размерах. Поэтому вали в отставку и скажи мне спасибо за то, что не отрубаю тебе голову за злоупотребление служебным положением - уж больно умелым, больно полезным ты был администратором. Вали к чертовой матери отседова куда-нибудь подальше, скройся с глаз моих долой, понимаешь. Ну, наш бывший главный инспектор скромно нагрузил флотилию лодок нахапанным серебром и прочими подношениями и скромно же отбыл на юг, в не худший город на белом свете, в Суджоу. Отбыл, прибыл, день приезда приятней дня отъезда, разгрузил свои сокровища, потом, как это делает кое-кто из новых русских, прикупил огромный кусок земли, но, в отличие от них, не заляпал его чудовищной дешевней с башенками или мертвообразной модернягой, а положил начало, не побоюсь сказать, бессмертного своего Сада, справедливо носящее в веках имя Скромного Администратора.
