Наум Фогель - Капитан флагмана
- Мне надо бы с вами побеседовать, Назар Фомич, - сказал Гармаш, поздоровавшись. - Меня интересуют события на Крамольном острове во время оккупации. Подробности гибели Очеретюка. Я знаю, что вы были связаны с ними, приносили им взрывчатку, потом вас допрашивали в гестапо.
- Допрашивали, - сказал угрюмо Каретников. - Допрашивали и били. Били и допрашивали. Только на кой ляд вам все это?
- Я сейчас пишу книгу о мальчишке с Крамольного острова, и мне...
- Вот и пишите на здоровье, - резко сказал Каретников и, не прощаясь, ушел к себе.
Гармаш посмотрел на Галину и недоуменно пожал плечами.
- Да он, как всегда, пьян, - сказала Галина.
- Нет, он не пьян. Тут что-то другое, - возразил Гармаш.
- Все равно, Сережа, никакого проку тебе от этого алкоголика не будет.
...Каретников посмотрел в окно на залитую солнцем сочную зелень тополей. Ветер шаловливо трепал их листву, и она серебрилась, ударяя в глаза тысячами искрящихся бликов. Каретников отвел глаза, посмотрел на пустую бутылку и вдруг увидел... толстомордого полицая. В сновидениях он часто являлся! Стоял молча, вертел в руках резиновый жгут. Металлическая цепочка угрожающе позванивала. Назар просыпался, покрытый холодным потом. Но прежде полицай являлся всегда ночью, в сновидениях, а сейчас вот и днем пожаловал. Наяву. Только странный какой-то: совсем крохотный. Чуть выше стакана и потому, верно, совсем не страшный.
Он смотрел на Каретникова, вертел сложенный вдвое резиновый жгут и насмешливо улыбался. Потом спросил:
- Живешь, Назарка?
- Живу, - ответил вызывающе Назар.
- И жена у тебя, и дети?..
- И жена, и дети. А что?
- Нельзя тебе детей, Назарка. След на земле оставлять нельзя.
Каретников рванулся, чтобы схватить мордастенького, но тот отпрянул на угол стола, повторил:
- Нельзя тебе след на земле оставлять, Назарка.
Каретников запустил в него бутылкой, но промахнулся. Бутылка ударилась о стену, разлетелась вдребезги. Полицай погрозил сложенным вдвое жгутом и сгинул. Словно провалился. Назар Фомич даже под стол посмотрел. Но там ничего не было - только осколки стекла на полу.
7
В детстве Галина больше всего боялась "неотложки". Когда она видела на улице эту всю устремленную вперед молочно-белого цвета машину с красным крестом над ветровым стеклом, ее охватывал страх.
Он выросла, закончила школу, поступила в медицинский, стала работать врачом, но душевный трепет при виде мчащейся по улице машины неотложной помощи не могла преодолеть. С ужасом представляла себе, как эта машина останавливается у ворот их дома, по вызову отца, или матери, или ее, Галины. И вот...
Это случилось ранней весной. Тополя стояли уже в молодой листве. Зазеленели каштаны. И только акации все еще чернели ветками с набухшими на них буровато-зелеными почками.
Отец позвонил перед вечером, попросил приехать, сказал, что матери неможется, и сразу же положил трубку.
Галина всполошилась. "Матери неможется" - звенело и звенело в ушах.
Не попадая в рукава шерстяной кофточки, она схватила плащ и побежала. Метнулась к остановке. Трамвая не было. И такси не видно. Решила, если бегом - быстрее будет. Что там? В голосе отца была тревога. Не в его характере поднимать панику. Что же могло случиться?
Когда неизвестность, в голову лезут всякие страхи. Галина вспоминала научную конференцию, доклад заведующего хирургическим отделением больницы Остапа Филипповича Чумаченко. Он говорил, что большинство тяжелых заболеваний проявляется внезапно. Это как пьеса в нескольких действиях. Только вначале все идет в темноте, а потом уже, иногда в последнем действии, зажигаются огни. "Верно, верно, - со страхом думала она. - У нас, в медицине, трагедии нередко начинаются исподволь... Где-то что-то тлеет незаметно. А потом вдруг - пожар. И тогда помочь очень трудно, а иногда невозможно".
Трамвай догнал ее вблизи следующей остановки. Галина вскочила в вагон, совсем запыхавшись. Какой-то парень пошутил:
- На свидание опаздывает девушка. - Он хотел еще что-то добавить, но посмотрел на Галину и осекся...
Мать лежала в спальне с грелкой на животе. На лице не столько боль, сколько огорчение.
- Я же говорила, не нужно звонить. Я знала, она прибежит ни жива ни мертва. Оно же всегда проходит. Вот и сейчас - тоже прошло.
Галина стала расспрашивать, что это за таинственное "оно". Мать рассказала неохотно, сбивчиво. Галина пошла к отцу в кабинет. Оказывается, все началось еще в феврале. Боли в животе. Приступы какой-то непонятной слабости. Однажды появилось удушье, но скоро прошло. Кто лечит? Участковый терапевт.
- Как ты посмел скрыть от меня?
- Мать запретила, - как бы оправдываясь, произнес Тарас Игнатьевич. Она и сегодня не велела, но я решил... Думаю, надо бы пообследовать. Может, в больницу?.. Не проглядеть бы чего. Говорил ей и это. Не соглашается. Хотел Андрея Григорьевича пригласить. Запретила. Говорит, если он проведает, и Галина узнает. Вот я и решил... Поговори ты с ней.
Галина вернулась к матери. Стала осматривать ее. И по мере обследования на душе становилось все спокойнее и спокойнее. Сердце хорошее, в легких незначительные хрипы. В худшем случае - бронхит. Непонятно, отчего отец перепугался. Впрочем, он всегда был мнителен, когда дело касалось домочадцев.
Она сказала матери, что ничего серьезного не находит, но все же нужно стационарное обследование, хотя бы для того, чтобы отца успокоить.
- Завтра же на койку, - закончила она решительно. И, тут же поняв неуместность такого тона, присела на краешек постели, положила свою ладонь на руку матери и продолжала уже спокойно: - Наша больница самая лучшая в городе. И наше отделение тоже самое лучшее. Андрея Григорьевича почти каждый день приглашают на консультации. Даже в областную приглашают. Знаешь, какой он специалист! У нас в отделении, как только непонятно что, Андрея Григорьевича зовут.
Мать согласилась. Улыбнулась даже. На койку так на койку. Зря, что ли, дочка врачом работает, да еще в самой лучшей больнице и в самом лучшем отделении, под руководством самого лучшего доктора.
Галина осталась ночевать. Позвонила Сергею, рассказала все.
- Ты не беспокойся. И, пожалуйста, поесть не забудь. И не смей ночью работать. Ночью спать надо.
Отец не удержался:
- "Поесть не забудь", "Не смей ночью работать". Здоровый мужик, в годах, а с ним как с мальчиком...
Галина пропустила мимо ушей это замечание. Она знала: отцу не по душе, что Сергей намного старше ее, что первая жена оставила его, а Галина, девчонка совсем...
Когда Галина сказала, что выходит замуж за Сергея Гармаша, Тарас Игнатьевич опешил. От нее он мог ожидать чего угодно, только не этого. Он тут же резко отчитал дочь.
Галина смолчала. Она уважала отца, гордилась им. И его довоенной биографией - в ней было много романтического. И фронтовой гордилась - тут было немало по-настоящему героического. И послевоенной - это ведь он вывел свой судостроительный на одно из первых мест в Союзе. А когда завод наградили орденом Ленина, один журналист в центральной газете назвал их завод флагманом отечественного судостроения, а Тараса Бунчужного - капитаном этого флагмана. "Капитан флагмана".
- А что? Это звучит: "капитан флагмана", - сказала она в тот же вечер отцу, но тот лишь потрепал ее волосы.
- У тебя пристрастие к ярким эпитетам и метафорам. Не собираешься ли ты в педагогический или, упаси боже, на факультет журналистики?
- В педагогический? А что, это было бы неплохо. Мама вот работает всю жизнь преподавателем. Факультет журналистики. Это было бы прекрасно, только журналисту, как и писателю, нужен, кроме всего, еще и талант.
Она преклонялась перед писателями. Она считала их людьми особого склада, какими-то волшебниками, которые могут легко создавать своих героев из ничего, распоряжаться судьбами этих людей, заставлять и читателя жить их жизнью, страдать, радоваться, побеждать и умирать вместе с ними. Потом, когда она вышла замуж за Гармаша, она узнала, какой ценой дается литературный образ, сколько требуется для него жизненного опыта и титанического труда. Не было больше никакого волшебства: работа, работа, работа. Но от этого ее преклонение перед писателями и поэтами не уменьшилось, наоборот, стало большим. Ей горько было видеть неприязнь отца к Сергею. И еще она не могла согласиться с тем, что высокое положение "капитана флагмана" создавало привилегии и Галине, его дочери. До девятого класса она ничего не замечала. Потом будто повязка спала с глаз. Произошло это на уроке физики. Она знала материал. Неплохо отвечала. И задачу у доски решила правильно, хотя учителю для этого пришлось помочь ей. А потом вызвали Мишу Богуша. Он, как всегда, отвечал на редкость хорошо. Нет, в этот раз особенно хорошо, с какой-то увлеченностью и страстью. Преподаватель, скупой на похвалы, не удержался:
- Молодец! - И, обращаясь ко всему классу, добавил: - Вот как надо, друзья! - Наклонился над журналом, вывел отметку. - Пять! Жаль, не существует большего балла.
