М Загоскин - Искуситель (часть 1)
- Посмотрите, Елена Власьевна, - говорила она, указывая на одну девицу, которая танцевала с драгунским офицером. - Опять с ним!.. Третьего дня на бале у губернатора он танцевал с ней два раза сряду... Срам, да и только! И чего смотрит дура мать?.. Вчера в рядах уж он с ней перебивал, перебивал! И все вполголоса шу-шу да шу-шу!.. А она-то, моя голубушка, кобянится, ломается!.. Ну, так и вешается к нему на шею! Помилуйте, что это? Я запретила моей Вареньке и близко к ней подходить... Батюшки!.. Антон Антонович танцует!.. Не прошло шести недель, как умерла его внучатная тетка, а он пускается в танцы! Хорош молодец!.. А еще человек естимованный! - Что это?.. Никак, Феничка Лидина осталась без кавалера? - Ну! видно, все узнали, что ее дядюшка, этот жидомор Сундуков, женился на своей крепостной девке и отдал ей все свое именье. Бывало, около этой Фенички проходу нет от кавалеров, а теперь... То-то же! Смекнули, что родового не много!.. Батюшки мои!.. Что это за фигура? В белом платье с розовой отделкой... не знаете ли, Елена Власьевна?.. Вот, что теперь танцует вместе с вашей дочерью?.. - Не знаю, матушка.
- Видно, приезжая... Отцы вы мои!.. Что за прыгунья такая?.. Да она какая-то шальная!.. Смотрите, смотрите, как подняла ногу!.. Ах, мой создатель!.. Ну, вот прошу возить дочерей по балам!.. Насмотрятся!.. Слава богу, что моей Вареньки здесь нет! - В самом деле! Зачем вы не привезли ее с собою?
- Занемогла, матушка, простудилась на бале у губернатора, да как и не простудиться в этом проклятом доме? Везде сквозной ветер, ни одно окно не притворяется - хуже всякого хлева... А уж угощенье-то было какое мизерное! Что за лимонад, что за оршат!.. "Батюшки, дайте квасу!.." И того нет!.. За ужином подали нам стерлядку четверти в две... да, да! Не больше, у меня глаз верен - не ошибусь! А там галантир из баранины, хоть ничего в рот не бери!.. Ну уж скряга! В кой-то век даст a`k, а ни пить, ни есть нечего. Злословие производило на меня всегда одинаковое действие с итальянскою музыкою: со мною сделалась тоска, я ушел на другой конец залы, забился в угол и начал смотреть оттуда то на Машеньку, которая перешептывалась с своей приятельницей Феничкой Лидиной, то на ловких кавалеров, которые рисовались предо мною в блестящем матрадуре, из числа последних отличался один молодой человек, лет двадцати пяти, в вишневом фраке, у которого талия была почти под самым воротником. Он выворачивал так мудрено свои руки и выделывал такие важные штуки ногами, что нельзя было смотреть на него без удивления. Мой тщедушный театральный сосед прыгал также изо всей мочи, и все остальные кавалеры - надобно сказать правду - танцевали весьма усердно и добросовестно, выключая одного франта лет тридцати. Это был приезжий из Москвы. Я заметил, что почти все танцующие смотрели на него с какою-то завистью и недоброжелательством, что, впрочем, было весьма и натурально: этот приезжий явным образом оскорблял их самолюбие: он имел вид рассеянный, едва отвечал на вопросы, танцевал как будто нехотя и с каким-то пренебрежением, а сверх того, был в очках и в таком модном фраке, что совершенно уничтожал всех наших губернских фашионабелей. Представьте себе: спинка его светло-синего фрака была вся цельная - в ней не было ни одного шва! И этот наглец как будто бы нарочно повертывался ко всем спиною. Вот как кончился матрадур, около вишневого фрака столпилось человек десять молодежи, он рассказывал им что-то с большим жаром и потом, заметив, что приезжий в очках вышел из беседки, побежал вслед за ним, я также отправился в сад подышать свежим воздухом и выждать, как Машенька пойдет гулять, чтоб спросить ее, узнала ли она от своей приятельницы Лидиной всю правду о нашем дальнем родстве. Судьбе не угодно было разрешить на этот вечер мое сомнение, совершенно неожиданный случай заставил нас уехать из вокзала гораздо прежде, чем мы думали, и сделал меня свидетелем одной из тех бальных историй, которые так часто начинаются и почти всегда так миролюбиво оканчиваются в наших благословенных провинциях. Пройдя раза два по средней аллее, я присел на дерновую скамью, за большим кустом сирени, почти у самого входа в беседку. Не прошло пяти минут, как вдруг двое мужчин подошли к тому месту, где я сидел. Один из них был вишневый фрак, а другой - приезжий в очках, последний остановился и, обращаясь к вишневому фраку, сказал:
- Позвольте вас спросить, чего вы от меня хотите?.. Вот уж четверть часа как вы все ходите за мною. Вишневый фрак поправил жабо, застегнулся на все пуговицы и отвечал толстым голосом, который, впрочем, казался вовсе ненатуральным:
- Милостивый государь!.. Государь мой!.. Я должен... мы должны... - Ну, сударь! - Нам должно объясниться. - Объясниться? В чем? - Вы меня обидели. - Я вас обидел? Чем, если смею спросить? - Вы танцевали матрадур. - Да, танцевал - так что ж? - И два раза сряду не вертелись с моей дамою. - Неужели? - Да, сударь, да! Два раза сряду! - Если я это сделал, так уж, верно, нечаянно. - Это, сударь, так не пройдет.
- Уверяю вас, я не имел никакого намерения, и прошу вас извинить меня перед вашей дамою.
- Извинить! Да что мне из вашего извинения шубу, что ль, шить? - Помилуйте, зачем? Теперь жарко. - Да вы еще, кажется, шутите? - Смею ли я!
- Я, сударь, не позволю никому играть у себя на носу. Вы приехали из столицы, так думаете, что можете манкировать нашим дамам.
- Я уже вам сказал... впрочем, если вы считаете себя обиженным...
- Да, сударь! Я этого так не оставлю... я с вами разде лаюсь!..
- Как вам угодно! Пожалуйте ко мне завтра, часу в седьмом поутру. - К вам?.. Ни за что не поеду. - Так скажите мне, где вы сами живете. - Где я живу? Вот еще! Ни за что не скажу.
- Ах, батюшки! - вскричал приезжий. - Вот забавно! Так чего же вы от меня хотите? - Чего? Я вам покажу, сударь, чего! - Так показывайте скорее, мне, право, становится скучно. - Я еще поговорю с вами!
- Очень хорошо, только прошу вас теперь оставить меня в покое. - Ни за что не оставлю.
- Тьфу, черт возьми! Да что ж это значит?.. Послушайте, сударь, вы мне надоели! - Эка важность! Надоел! - Вы, сударь, глупы! - Что, что?.. - Я по-русски тебе говорю: ты глуп! - Как! Ругаться?.. Да как смеешь? Ну-ка, попробуй еще! - Животное! - Ну-ка еще!
- Дурак, с которым я и слов терять не хочу! - сказал приезжий, повернув в боковую аллею.
- Ага! - закричал ему вдогонку вишневый фрак. - То-то же!.. Видишь, прыткий какой! Надел очки да фрак с цельной спинкой, так и думает... Нет, брат, у нас не много выторгуешь! Из беседки выбежал молодой человек, в белых лайковых перчатках и, как теперь помню, в атласной жилетке gris de lin amour sans fin (серого льна под названием "любовь до гроба" (фр.) с розовой шалью и перламутровыми пуговками, он подошел к вишневому фраку и спросил вполголоса: - Ну, что? - Да так, ничего! Отделал порядком! - В самом деле? Как же ты это?.. - А так! Догнал его, остановил... - Ну!
- Да вдруг, не с того слова: "Государь мой, вы меня обидели!" - Нет?..
- Видит бог, так! Он извиняться: "Я, - говорит, - не чаянно". А я говорю: "Знать этого не хочу!" Вот он было и расхорохорился - да нет! шутишь! Не на того напал! Он слово, а я два! - Неужели?
- Как бог свят!.. "Чего же вы хотите? Что вам угодно?" А я ему тотчас: "Не позволю у себя на носу играть!" - да и пошел, и пошел! - А он-то что?
- Да что, зафинтил, заегозил, и туда и сюда, а я-то себе так и режу! - Ай да молодец!
- Уж он вертелся, вертелся! Видит что дело-то плохо, pscmsk меня, да и давай бог ноги!
- Подлец!.. Послушай! Ты сделал свое дело, а мы сделаем свое. Я уж со всеми переговорил: Пыхтеев, Бурсаков, Антон Антоныч, Алексей Фурсиков, Гриша - все согласились, когда этот московский франт станет танцевать, не вертеться с его дамою. - Славно, братец, славно! - Мы поубавим его спеси! - Да, да! Прошколим его порядком!
- Пойдем же скорее!.. Надобно подговорить Егора Семеновича - он на это молодец: первый начнет! Эти господа пошли в беседку, и я также из любопытства отправился вслед за ними. В полминуты весть об этом бальном заговоре разлилась по всему обществу. Барыня в лиловом чепце так и бегала из одного конца залы в другой.
- Слышали ли вы, матушка Марья Тихоновна, - сказала она пожилой даме, которая сидела у самых дверей беседки, - знаете ли, что затеяла наша молодежь? - А что такое, мать моя?
- Сговорились осрамить этого приезжего московского кавалера и сделать ему публичный афронт. - Что ты, мать моя? - Да, Марья Тихоновна! Хотят совсем его оконфузить: как он станет танцевать, никто не будет вертеться с его да мою.
- Что ты говоришь? Ах, батюшки мои! Ну да если он подымет мою Сонюшку? За что ж ей такая обида? - Не велите ей ходить с ним.
- Эх, мать моя, что ты? Долго ли до истории? Он же, проклятый, смотрит таким сорванцом... Ох, этот Григорий Иванович! Назовет бог знает кого!.. Тут подошло еще несколько маменек и тетушек:
- Изволили слышать?.. - Да, да, слышала!.. Скажите пожалуйста!.. И охота им! Да что он такое сделал?.. Два раза обошел в танцах Прасковью Минишну Костоломову... Ах боже мой! Какая дерзость... Уж эти приезжие!.. Вечно от них истории! Такие наглецы!.. - Не все, Мавра Степановна...
