Дмитрий Болотов - Роман Бо
XV
Дашка-зверушка
Руки, ноги, голова - все у нее крупное. И вся она крупная и белозолотистая. Кожа у нее белая, и вся покрыта золотистыми волосками. Волосы, брови, ресницы все у нее золотистое. И вся она как растение. Внутренние часы идут очень медленно. Внутренняя жизнь так ее захватывает, что она не может следить за внешней. И даже не хочет. Может долго сидеть неподвижно, и даже любит, уставив глаза в одну точку. И все движения у нее плавные, в них есть что-то материнское. И даже ощущение, что она все время беременна. И на губах ее все время расслабленная улыбка.
XVI
Фидельбойм
Когда Бо был в армии, на Пяльсони был такой Фидельбойм, который писал стихи, которые нравились самому Самойлову, который жил в Пярну у самого моря и каждый день выпивал по бутылке коньяку.
А когда Бо вернулся из армии, Фидельбойма забрали в армию.
А когда вернулся из армии Фидельбойм, он стал ходить в 415 и вести себя там как-то странно, как-то неопределенно влюбляясь непонятно в кого. Чтобы отвадить Фидельбойма, Силь-Бухра всклокачивала волосы, усаживалась на пол по-турецки и засыпала в себя пакеты с сухими супами, вытаращив один глаз на Фидельбойма, а другой на висевшие над ее кроватью часы с торчащей из них в разные стороны пружиной. Но когда и это не помогло, она просто поговорила с Фидельбоймом, что у нее роман с Парниковым, полный завал с курсачом, и вообще ей нужно заниматься, и это помогло.
И Фидельбойм так как-то и канул, и все забыли о нем, и один только Бо еще долго помнил, что когда-то на Пяльсони был такой Фидельбойм, и писал стихи, и они нравились самому Самойлову.
XVII
Бабушка Бо умела издавать особый китайский звук-причмокиванье самыми уголками губ.
Бо изучил науку обольщенья: усесться перед ними на корточки, ковыряясь в разобранном дверном замке, утюге или будильнике; или не помещаясь за столом, пить чай из банки с остатками варенья на стенках.
В первый раз Бо увидел Дашку в 107 в одно прекрасное утро, когда мама привезла ее на Пяльсони из Киева под опеку благородного Грегуара, пока не проснулся Плуцер, и сразу стал приставать.
В первый раз Бо увидел Какую-то женщину, когда она ходила с вороной на голове по какой-то комнате, читая всем вслух на ходу какую-то, вроде бы детскую, книгу, назидательно грозя всем указательным пальцем.
А Маска с Танькой сидели рядом на кровати, влюбленно глядя на Сержа, сидевшего за столом, вернувшегося из армии и расположившегося здесь распоряжаться женскими сердцами. Усатый Серж представляется здесь в военной форме, каким на самом деле Бо видел его только на фотографиях.
Перед последним вступительным экзаменом по истории нахмуренная Каубамая ходила по коридору на Тяхе, громко разговаривая с огромным папой.
XVIII
Шарик и Жмурик
(эпилог для Килрака)
Килрак с сынишкой пошли в кукольный театр. По пути Килрак купил сынишке воздушный шарик. В театре шарик улетел и прилип к люстре. И все дети в театре смотрели на люстру с шариком, а куклы плясали сами по себе.
Килрак лечился от какой-то болезни желудка подсолнечным маслом (очень сильным слабительным). Масло подействовало в метро очень рано утром между "Петроградской" и "Черной речкой". Порозовев от напряжения, Килрак кинулся в открывшиеся двери к эскалатору, взбежал по нему, выскочил из метро и с визгом на лице бросился в кусты. В кустах стояли милиционеры и переворачивали труп.
XIX
Неотъемлемая жизнь. Гениальная мысль.
Мы начинаем жить сразу, Оглядываясь на свою жизнь, мы без предисловий, без выбираем в ней самое ценное, промедления, но со самое-самое, и видим свою жизнь временем все же такой, оправданной этим. Но приписываем к себе проходит какое-то время, и этого предисловие, чтобы жить становится мало, и снова мы дальше уже в оглядываемся, не пропустили ли соответствии с чем-то. чего-нибудь? И видим, что да,
пропустили, и отбираем свою вторую Оглядываясь на самих жизнь из пропущенного при первой себя, на свою жизнь, мы оглядке. И с удивлением видим, что выбираем в ней получилось даже более ценно, что самое-самое, что отобранное даже превзошло то первое послужило бы ее самое-самое. осмыслению и оправданию.
И так, в зависимости от судьбы, мы Но этого сразу оглядываемся и отбираем снова не становится мало, а с раз и не два, чтобы когда-нибудь каждым новым прожитым убедиться, что главное в нашей днем все меньше и жизни как раз то самое, чего мы так меньше, понуждая нас никогда и не отобрали у нее. Эта снова задумываться, что какая-то неотъемлемая жизнь - мы, же упущено в первой мы сами. отобранной жизни?
И так начинаешь оглядываться снова и снова, не раз и не два, и каждая новая жизнь оказывается все превосходнее, что удивляет, потому что она отбиралась из уже не один раз отброшенного, все меньше и меньше стесняясь.
И так происходит, пока когда-нибудь не убеждаешься, что все равно самое главное в жизни и есть то самое, чего нам никогда не отобрать у нее, эта какая-то неотъемлемая жизнь - мы, мы сами.
ХХ
Временение
Настоящее время - это некое неотъемлемое время жизни, через которое жизнь и не течет и не стоит, а как бы временеет, складываясь и вычитаясь, умножаясь и делясь из всех возможных времен; это время, через которое жизнь становится настоящей.
XXI
Пропавший ребенок
Бо приснился сон, а может это на самом деле, в парке на горе Тооме пропал ребенок. И его бледная мать носится всюду совсем убитая. И мы все, Бо, Килрак, Тарелка, Бер бегаем по Тооме, его холмам и впадинам, то спускаясь по Вали Краави (кровавой), то поднимаясь к библиотеке и обходя ее вокруг, то проходя под двумя певческими мостами, и нигде не находим потерянного ребенка, пока не теряем из виду и мать.
XXII
Карлик умер
Карлик умер, обнимая красную занавеску, за которой он столько раз прятался, научившись находиться за ней почти неподвижно.
Бедный маленький карлик! никто так и не накормил тебя пловом и не позволил просто поподглядывать за собой. Напротив, у всех ты вызывал отвращение, граничащее с омерзением. Чем, чем же он его заслужил? Где демонстрации солидарности с умирающим? Где же, где вы, кролики, кидающие булыжники в душ? Одна Полковая Лошадь бьет себя палкой в грудь. Один Ядерный Немирдан дрыхнет на лестничном подоконнике, подложив под голову пустую кобуру от маузера. Один Кенгуаркан ест сосиски сырыми прямо из морозилки, бесплодно подпрыгивая на одной ноге. Один лишь Слайк с брошкой из кожи кенгуру в ухе выходит из комнаты покурить в коридор, держа за ногу вниз головой грудного младенца.
Что чувствуешь приэтом, маленький пеленашка? Воскресное чувство праздничности? Грядущий смысл всего происходящего? Возможность продолжить систему? Не знаю, не знаю...
XXIII
Между душем и Плуцером
Беременная Полковая Лошадь моется в душе, а костюмированный Плуцер пасет ее в коридоре. Бо идет в туалет между душем и Плуцером, его тошнит от ее писем ему в армию.
Дорогая Каубамая!
Мне противно читать твои старые письма и нелепый роман.
XXIV
Шмель
Килрак обиделся на Бо за розового поросенка. И Линь Шин говорит Бо, по-птичьи быстро двигая головой: "Бо-о! вы написали прекра-асный роман! Всем он ужасно понравился! Вся кафедра читала!"
Кьюрмих кружится над Бо на вертолете как шмель.
XXV
Дерево
В романе Бо, может быть, нет действия, здесь как бы ничего не происходит, но разве есть действие у дерева, которое растет всем деревом сразу, стволом, корой, корнями, каждым отростком.
Посмотрите сами - и вы увидите севшую птицу, отломанную ветром ветку, лопнувшую почку, падающий лист.
Оп°здыш
Роман получил телеграмму: "Никаких романов тчк Кьюрмих". Пьяненькая Раам-Равец какая-то поддатенькая, как Дашка сумасшедшенькая. Тарелка зевала, жевала, чесалась и хрюкала. Таким как Плуцер всегда неймется ухаживать сразу за разными женщинами. И кого не затрахал Дорцев, тех Плуцер закормил пловом. В фигуре Пловцера и выражении его лица, но особенно в фигуре всегда угадывалось немедленное совершение чего-нибудь во что бы то ни стало, чего-нибудь немедленного. Но чаще всего эта плуцеровская немедленность выливалась в "и немедленно выпил".
Ночью после одного из дней рождений Бо выметает стекла из-под кроватей со свешивающимися с них полублюющими женщинами. Летом на полупустом Пяльсони Килрак играл на гитаре и пел разные песни, а Бо в рубашке с оторванными воротничками сидит рядом с Какой-то женщиной, и ему кажется, что она специально касается волосами его голой руки. Осенью Бо приехал на Пяльсони последним, выздоравливая после троллейбуса, и она сразу пришла в стотретью поздороваться и села с ним рядом. Бер что-то шутит, Бо краснеет, и вдруг ему кажется, что эту длинную узкую синюю юбку она надела специально для него.
Бо жил на Каре и каждый вечер приходит на Пяльсони и поднимается в тристатринадцатую. Зимой Бо с Какой-то женщиной в черных вельветовых стареньких брюках остаются одни в какой-то комнате, и Бо полночи укачивает ее в каком-то кресле. Когда Бо обнимает ее, ее кожа кажется ему как рыбья чешуя. На следующий вечер Бо приходит на Пяльсони с каменным сердцем, и первый человек, кого он увидел, это Какая-то женщина в красивом белом свитере, закрывающем шею по подбородок, неподвижно сидящая на некрасивом белом подоконнике.
