Василий Голованов - Танк
Лизка сняла трубку и стала запоминать. Так. Так. Мост через Оку на Нижний Новгород. Слева спасательная станция. Забрать Володю и вторую группу водолазов.
- Ты сможешь вести? - спросила Лизка.
- Попробовать можно, - сказал я. - Слава богу, права с собой...
Я с трудом стронул Алешкин рыдван, заезженный и обитый о дороги до какой-то последней степени, и мы поехали.
До Рязани была почти сотня верст в обратную сторону. Сотня верст, уже забитых возвращающимися дачниками и прочими машинами. Когда спешишь, трудно себе представить что-нибудь хреновее такой сотни верст.
Помню водолазную станцию, каких-то нормальных мужиков, спецснаряжение, обязательно шуточки. Ну, им-то чего горевать? Не у них брат утонул. А они этих утопленников вынимают по полтора десятка в день.
Загрузили баллоны с кислородом в багажник, еще какое-то барахло.
- Теперь чего торопиться, - сказал один мужик. - Когда нас вызывают, торопиться вообще не надо. Торопиться надо раньше. Шесть минут.
- Чего - шесть минут? - не понял я.
- Через шесть минут - откачать еще можно.
- А Татьяна говорит, что через два часа.
- А все бабы верят в какую-то чушь. Чуть не через полсуток оживить можно. А в нашем деле четко - шесть минут, а дальше - поиск тела, и все.
Мы вернулись на берег реки где-то к часу, и вернулись как раз вовремя.
- У вас простыня есть? Простыня есть? - кинулась к нам Татьяна.
- Что?
- Машеньку нашли...
Миша и Лизка поехали в дом за простыней.
Я помнил дурноту, невозможность взглянуть на тело, которое водолазы привычно приткнули за кустами, накинув только кусок светлой ткани, чтоб не почернело, и несколько раз пытался спуститься и посмотреть (зачем?), а видел всегда одно и то же - высовывающийся из-под куска ткани слепок девичьей стопы.
Татьяна была рада, что нашли хоть одну девочку, но мне дела не было, и я, хоть убей, не мог понять, зачем я здесь. Только наблюдал работу водолазов. Восемнадцать килограммов груза - "иначе не потонет" - так шутили они. Восемнадцать килограммов! Что же тут произошло? Постепенно стало все до банальности, до мельчайших деталей ясно. Из-за того, что обычное их место оказалось занято, они проехали еще метров двести, здесь река на манер песочных часов протачивает себе в глине узкое русло меж двух глубоких омутов. На краю одного из этих омутов и сидели девочки. Алешка с сыном и купаться-то не хотели, были на берегу. Алешка просто стоял, смотрел, Володя пошел место для рыбалки искать. А Татьяна с детьми, сидя на краю этого омута, от радости болтали в воде ногами. Это ж первый день ее отпуска был, первый день, как они приехали! До этого девчонки целый месяц тут с Володей провели. И вот не знаю уж, кто из них первый в воду соскользнул, а кто полез вытаскивать, но в результате они оказались там - в воде омута, слишком темной, слишком глубокой и пугающей, чтобы они могли противиться страху. Судорога ужаса повисла над рекой. Они закричали. Алешка сорвал с себя рубашку, часы и бросился за тонущими детьми. Поняв, что упустил их или не может вытолкнуть обеих, он вдруг исчез. Сердце, наверное. Говорят, что самая младшая, Наташенька, продержалась дольше всех, все время повторяя: "Надо на спинку перевернуться, на спинку"...
Необъяснимо и чудовищно... Как будто смерть брела полями, от скуки наугад ткнула пальцем и погубила всю семью...
- Отмучился, - сказала Татьяна. - Если б не Володька, я б не задумываясь сейчас туда - вниз головой...
Хрюкающий звук воздуха, выходящий из-под шлема водолаза, будет отныне одним из адских звуков для меня. Хрр-хха... Хрр-хха... Вода прозрачная. Но не морская же. Воздух быстро кончается. Водолаз вылезает на берег. Оказывается, худенький парень, эмчеэсовец, по контракту работающий на спасательной станции. Второй такой же, только ростом ниже.
- Воздуху больше нет.
- Сколько там дотемна? Еще раз обернуться успеем?
Лизка и Миша уезжают в Рязань за вторым баллоном. Я иду в соседнюю деревню, договариваться о машине, которая будет перевозить тела. Возвращаюсь. На берегу Прони остаемся мы вдвоем с Володей. Мне странно глядеть на этого мальчика, так поразительно похожего на моего брата в шестнадцать лет. Мы обмениваемся парой слов.
- Папа еще обещал, что мы на зорьку с ним сходим... - говорит он.
Я изумленно вижу, как он странно спокоен, как будто все, что произошло, нереально и все еще вернется и будет как надо, просто вот сейчас такой временный затык... А что будет, когда он поймет? Я не знаю. Но мне ни в коем случае нельзя упускать его из виду...
- А ты чего не плачешь? - спрашиваю я. - Ты плачь. Если подопрет. Так лучше будет.
- Я плачу, - говорит он. - Просто не верится. Что все это произошло...
Мы одни у реки. Похмелье плющит меня. Солнце безжалостно. Под кустами у берега лежит труп его сестры. Когда я сижу в траве, мне не видно. Вдруг я замечаю вдали бредущих берегом людей. Они тоже примечают нас, белое на песке, останавливаются, переговариваются о чем-то и все же продолжают двигаться в нашу сторону.
Черт возьми, этого еще не хватало. Какие-то местные мужики.
- Эй, - кричу я им, - туда нельзя!
- А чё нельзя, мы с бреднем ходим...
- Там девочка лежит, утонувшая, - говорю я.
- А-а, - соглашаются они, - а мы-то глядим, то ли полотенце, то ли простыня.
Хотели прихватить, ясное дело. Теперь поднимаются наверх. Загорелые шеи и руки, лица, давно не знавшие ответственности и регулярного труда. Сейчас стрельнут закурить.
- Курева случаем нет?
- Есть.
Они закуривают. Происшедшее им, в общем, по барабану, они что-то спрашивают для вежливости, и я отбиваюсь столь же шаблонными фразами.
- А поглядеть-то можно? - вдруг с явственным интересом спрашивает один.
Володя сидит в травах на берегу.
- Нет, нельзя. Ни в коем случае! Там же ее брат! - киваю я в сторону скрывающих Володю трав. Явно разочарованные, они пускаются в обратный путь, досасывая сигареты.
Я ложусь в траву. Просто лежу. Этот день как смерть. Но лучше не будет. Алешенька, ты помнишь, как в тебя были влюблены все девчонки в моем классе?!
Подходит Володя, говорит:
- Спасибо, дядь Вась.
- За что?
- За то, что не разрешили смотреть на нее.
Немота наступившего предвечернего часа.
Потом опять - Татьяна, водолазы. В действиях водолазов многое кажется неправильным: они слишком медленны, как будто некого больше спасать. Но ведь спасают они души тех, кто остался на берегу реки. И тело девочки, запутавшееся в речных водорослях.
- Ну вот же она! - вдруг вскрикивает Татьяна, когда водолаз уже начал погружение и ритмично, как дюгонь, дышит над водою: хр-рр! хрр-рр!
Мы подбегаем туда, куда показывает Таня, и там, по виду, правда что-то светлое в воде, но так вроде бы и было весь день. Косой свет солнца делает реку совсем темной. Водолаз в надежде только на чудо ("Я же здесь проходил!") проходит несколько метров в сторону по дну и оказывается у берегового куста.
- Есть! - орет он в какую-то свою систему допотопной связи, но так, что все мы понимаем: "Есть!"
Он берет это беловатое, что всплывало с утра, и за руку волочит туда, где уже лежит Маша... Спасатели вынимают на берег второе тело и укрывают сверх простыни каким-то покрывалом...
- Слава богу, - плачет Татьяна, - я уже не надеялась...
Водолаз выходит из реки, снимает тяжелый медный шлем. Видно, что он очень устал. С трудом стягивает с себя резиновый комбинезон, бахилы...
В это время на взгорке возле реки показывается грузовик.
- Сюда, сюда! - орем мы.
За рулем - деревенский мужик, которого тоже, видно, колбасит от всего этого. Тоже удовольствие не большое в воскресный день - трупы в морг возить.
Но, слава богу, вернулись Лизка и Мишка.
Откидываем борт. Кузов грузовика выстлан мятой соломой, как будто в нем недавно перевозили коров.
- Ребята, теперь помогите поднять тела в машину, - просит кто-то из водолазов.
Ну, конечно. Я спускаюсь к воде, беру простыню, в которую завернута Маша. Не тяжело. Не страшно. Мы с Мишкой, сопя, поднимаем ее по обрывистому берегу и забрасываем в кузов. Легкая. Дитя.
В кузове немедленно оказывается Татьяна, откидывает край простыни, почти безмолвно смотрит на лицо ребенка. Зеленые сопли, как водоросли, торчат из носа. Она вытирает их, и видно, как становится чудесно хорошо лицо ее ребенка.
В это время мы с Мишкой поднимаем вторую девочку. Ноша потяжелее. Мы не разглядели ее и только там, в кузове, видим белую, размягченную водой кожу и прелестное лицо, на котором запечатлелось выражение то ли испуга, то ли недоумения...
Таня безутешно плачет, сидя рядом с дочерьми на соломе.
- Пора, пора, - говорит деревенский шофер, - пока до Кувшинова, а там с бумагами возня...
Я плохо соображаю. Понимаю только, что дело, за которым мы ехали сюда, сделано.
Грузовик уходит, взвывая передачами на обрывистом склоне реки. Потом скрывается в полях.
- Спасибо, - говорит Татьяна, как будто мы помогли что-то исправить, большое вам спасибо, родные мои...
