Дмитрий Стахов - Арабские скакуны
Ко мне в палату зачастили сотрудники прокуратуры, следователи, заглядывали коллеги, а потом, уже перед выпиской, про меня все забыли, ни одна сволочь не могла принести мне минеральной воды и полкило яблок, у меня кончались деньги, но никто не мог кинуть мне пару сотен, только сестричка, добрая душа, щебетала и ворковала, сновала и гладила.
Меня выписали, я вернулся в недождавшуюся ремонта тёткину квартиру, съездил к другой тётке, на даче у которой, под смородиновым кустом, в пластиковом пакете лежали мои доллары, выкопал пакет, расплатился с долгами, подарил сестричке духи и миленькие часики, потом подумал, сдал сестричке тёткину квартиру за символическую плату, вернулся в свою, малогабаритную и неухоженную, лег на диван и собрался на этом диване пробыть до скончания века, но в начале сентября, как-то утром, проснулся и уставился в потолок.
Во сне я то ли плакал, то ли сильно - шеей, висками, затылком - потел: подушка была мокрой, наволочка пахла кисло. Я долго не мог понять - что меня разбудило, - но потом сквозь туман пробились телефонные звонки: старый темно-красный телефонный аппарат - фирма "Тесла", милая, добрая, несуществующая Чехословакия, пиво, кнедлики и гуляш, Ян Гус, Йозеф Швейк, Вацлав Недомански! - мой дисковый ветеран звонил с удивительной бодростью, и, сняв трубку, я узнал, что в одной фирме долгое время следили за моими успехами на ниве журналистики, знают о моем, случившемся на полном скаку злоключении и поэтому решили предложить взаимовыгодное сотрудничество, по моим талантам, результаты которого будут соответствовать и моим запросам.
Я сказал, что подумаю, мне посоветовали не тянуть. Нетвердой рукой я отер пот, почистил зубы, посмотрел на свое отражение в зеркале: мешки под глазами, общая дряблость, поверх дряблости - шрамы. Печальное зрелище. В глубине души я был готов согласиться на первое же предложение, неважно от кого, я был уверен, что никаких предложений мне больше никогда не сделают, что меня списали навечно. Я перезвонил им на следующий день. Ночь прошла ужасно - я не мог дождаться утра. Вновь начал курить, высаживал одну за другой, кашлял и курил, курил и кашлял.
Они сидели в бывшем доходном доме, в переулке, стиль модерн, витражи, канделябры, мрамор ступеней. Когда-то в таких домах - после установления эпохи исторического материализма - располагались коммунальные квартиры. Эпоха кончилась, и теперь, чтобы подойти к дверям, надо было пересечь маленький скверик. Не знаю - простреливался ли скверик, но точно просматривался сразу несколькими телекамерами.
Чем занималась фирма, понять было невозможно. Молодые люди в очках сидели в разделенном невысокими перегородками зале и что-то делали с компьютерами. В другом зале, поменьше, другие молодые люди располагались полукругом перед большой доской, на которой лысый человек неопределенного возраста что-то упорно чертил мелом. Время от времени вычерченное вызывало бурные споры, лысый спокойно давал высказаться, а потом бесстрастно продолжал свое занятие. В нескольких комнатах люди постарше вели телефонные разговоры, отсылали факсы и письма электронной почты, заполняли бланки и беспрерывно пили кофе. Там имелась стеклянная дверь, перед которой в кресле сидел охранник. Улыбчивый, тихий участковый-отставник. За дверью сидел второй, мордоворотистей, а если оба вас пропускали, то навстречу выходил третий, с маленьким короткоствольным автоматом на плече. Третий охранник прикрывал двери, за которыми располагалась приемная Кушнира и Шарифа Махмутовича.
Службу в армии Шариф Махмутович якобы закончил в звании полковника. На фотографии, висевшей в кабинете, хозяин стоял на летном поле - на заднем плане самолеты, радары, небо, облака, - но облачен был в скрывавший знаки различия камуфляж и держал в руках танковый шлемофон. У Шарифа была военная выправка, тонкие усики, пробор, золотые часы с бриллиантами и туфли из крокодиловой кожи. Он умножал в уме пятизначные цифры, тонкими пальцами гнул толстые гвозди - согнутые швырял в специальное мусорное ведро, и ведро выносила специальная гвоздевая девушка, - и не было такого человека, про которого Шариф Махмутович не мог бы сказать: "А! Это мой друг!" или "А! Я с ним пил!" Предпочитал он, кстати, виски, ирландское, не пьянел, не курил и никогда не сквернословил. В отличие от Кушнира.
Имея общую с Шарифом Махмутовичем приемную, Кушнир был его полной противоположностью и представлял собой вечный во все времена тип. Впрочем, и Шариф Махмутович был по большому счету типичен.
В кабинете Кушнира царил такой разгром, словно тут недавно поработали налоговики, недружественные бандиты и ОМОН. Пахло чем-то подгорелым, на полу хрустела шелуха от фисташек, валялись смятые одноразовые стаканы, в огромном, заросшем тиной аквариуме, от которого несло болотом и дохлой рыбой, плавал чудовищных размеров живой карась и туфелька, столь маленькая, что сразу думалось - "Таких женщин в природе нет!", - но Кушнир, заметив взгляд посетителя, сразу предлагал познакомить и обещал, что малютка умеет такое, женщинам прочих, больших размеров не доступное.
Кушнир всегда сидел за столом, где его локтями было расчищено узкое пространство, и что-то писал на мятых листках бумаги, которые складывал в мятый же, обвислый натуральной кожи портфель с золотой пряжкой.
- Дедушкин, - говорил Кушнир и стряхивал с себя сигаретный пепел, вытирал жирный рот, чесал небритую щеку, предлагал стаканчик кофе из стоявшей вплотную к столу кофеварочной машины, остывший чебурек из большого бумажного пакета, сигарету. Наконец - сесть и вытянуть ноги.
Но если вы проходили мимо третьего охранника, то упирались в высокую дубовую дверь. За дверью должен был сидеть еще один ключевой персонаж загадочной фирмы, Сергей, мой одноклассник, когда-то женившийся на самой красивой девочке школы, изобретший способ переправки в ставшую суверенной Эстонию ценных металлов - из металлической стружки, полученной из ценных же или даже сверхценных металлов, делали уплотнитель, в который ставили купленные по цене лома, но якобы так необходимые эстонцам станки устаревших моделей. Это изобретение сделало Сергея миллионером, возможно, прибавило смысла его жизни, а то, что с ним в компании работали бывшие офицеры госбезопасности, спасло его шкуру. Сергей успел выскочить из металлического экспортного бизнеса до того, как партнеров начали методично отстреливать, перешел на торговлю деньгами, поменял самую красивую девочку, ставшую некрасивой женщиной, на новосибирскую шлюшку-модельку, купил домик в Лондоне - домиком во время оно владел Ринго Старр, купил дачку на Сардинии - соседом слева стала Наоми Кемпбелл, справа - Род Стюарт, - и из своего далека, по Интернету и факсам, примкнул к Шарифу и Кушниру, этакий виртуальный компаньон.
Они могли бы составить своеобразный триумвират, но был еще один человек - Ашот. Этот появлялся на фирме совсем редко, приезжал на разболтанной "ауди" и от его взора каменело все вокруг. Это был василиск, василиск нового разлива, в новой упаковке. За новую цену. За ним стоял Кавказ, какие-то землячества и группировки. К нему приезжали эмиссары из Западной Армении и Ливана. Одним движением пышных бровей Ашот мог подписать смертный приговор, мог облагодетельствовать до конца дней. Перед ним все заискивали, от водопроводчиков до патриархов, Иерусалимский - совершал свадебный обряд, когда Ашот надумал жениться.
Василиск и принимал окончательное решение о моем трудоустройстве. Мне предлагалось что-то вроде должности офицера по особым поручениям, пиар-менеджера, сочинителя важных бумаг. Помимо щекотливых поручений, я должен был создавать атмосферу для продвижения на рынок тех товаров, которыми фирма собиралась торговать. Каких именно? Разных.
И вот поздним утром я просыпаюсь на топчане в мастерской Ивана, стукаясь головой о притолоку, спускаюсь с антресоли, вижу: Иван в тренировочных стоит перед мольбертом и скребет небритую щёку, Иосиф жарит на кухоньке яичницу и пьет пиво. А я неважно себя чувствовал, неважно, и вот я подхожу к Иосифу Акбаровичу, прошу у него пива, он кивает на холодильник, я вытаскиваю пиво из холодильника, откупориваю, пью, и в голове моей расцветают цветы, бьют фонтаны, шумят далекие леса. А потом сквозь шум и треск, цветение и ароматы, пробивается неприятный вибрирующий звук, и мы с Иосифом пытаемся понять, где находится его источник и никак не можем найти, пока наконец к нам не приходит злой Иван, который почти мне в физиономию запихивает мой же мобильный телефон, а я нажимаю на трубке кнопочку и слышу настолько внятно и близко, словно говорящий сидит у меня на плече и нашептывает театральным шепотом мне в ухо:
- Это Сергей, привет! Я должен был прилететь вместе с нашим канадским другом, хотел сделать тебе сюрприз, но меня арестовали в аэропорту Кальяри, уже второй день сижу в камере, и я тебе звоню, чтобы ты встретил его обязательно, это очень важно, очень важно...
