Федор Достоевский - Письма (1880)
Ф. Достоевский.
Но ты ошибаешься. Сны прескверные. Слушай: ты всё пишешь о записке в дворянство. Во-1-х, если б и можно было, то мне некогда, а главное, это дело надо делать из Петербурга, через людей. Лично всё объясню тебе, непременно сделаю в Петербурге. Здесь же все хлопоты ни к чему не послужат: я знаю твердо, убежден.
Был у Ив<ана> Аксакова - на даче. Чаев тоже на даче. К Муравьеву съезжу, если найду время. Еще раз весь твой тебя любящий.
(1) далее было: Известно (2) вместо: мне определено - было: я могу (3) было: но
869. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
3-4 июня 1880. Москва
Москва 3/4 июня. Вторник.
2 часа пополуночи. Гостиница "Лоскутная" в № 33-м.
Милый мой голубчик Анечка, сегодня опять получил дорогое твое письмецо и очень тебе благодарен, что не забываешь своего Федичку. Со времени частых твоих писем я решительно стал за вас спокойнее и благополучнее. Рад и за детишек. Сегодня утром пришел ко мне Лопатин и принес расписание дней и церемоний. Выдал ему 17 руб. заказать венки в Думе (2 венка). Золотарева нет. Затем приходил один присяжный поверенный Соловьев отрекомендоваться, человек ученый, и явился лишь говорить о мистически религиозных вопросах. (Новое поветрие.) Затем пришли Григорович и Висковатов, а затем и Юрьев. Мы страшно все напали на Юрьева за письмо его к Каткову и распекли его ужасно. Затем обедал в "Московском трактире" с Григоровичем и Висковатовым и там познакомился с актером Самариным, старикашка 64 лет, всё говорил мне речи. Он будет играть на празднестве в честь Пушкина Скупого рыцаря в костюме (отбил у меня). В "Москов<ском> трактире" всегда очень полно, и редко кто не оглядывается и не смотрит на меня: все знают, что это я. Самарин рассказывал много анекдотов о московской артистической жизни. Затем, прямо с обеда, поехали в общее заседание комиссии "Любителей" для устройства окончательной программы утренних заседаний и вечерних празднеств. Были Тургенев, Ковалевский, Чаев, Грот, Бартенев, Юрьев, Поливанов, Калачев и проч. Всё устроили к общему согласию. Тургенев со мною был довольно мил, а Ковалевский (большая толстая туша и враг нашему направлению) всё пристально смотрел на меня. Я читаю на второй день утренних заседаний 8-го июня, а 6-го июня вечером читаю на празднестве (разрешена музыка) сцену Пимена из "Б<ориса> Годунова". Многие читают, почти все: Тургенев, Григорович, Писемский и проч. На 2-й же вечер 8-го прочту 3 стихотв<орения> Пушкина (2 из "Западн<ых> славян" и "Медведицу") и в финале для заключения празднества - "Пророк" Пушкина - маленькое, страшно трудное для чтения стихотворение, меня назначили нарочно в финале, чтоб произвести эффект
- не знаю: произведу ли? Ровно в 10 часов воротился домой и застал у себя 2 карточки Суворина с надписанными строчками, что придет в 10 часов. 2 карточки были ошибкой (склеились), и я, подумав, что он был уже и во второй раз, но меня не застал, поехал в "Славянский базар" (очень недалеко от меня), где он стоит, и застал его с женою за чаем. Ужасно был рад. Он у "Любителей" за статьи свои на фербанте, как и Катков. Ему даже не дали билета на утренние заседания. У меня же был один билет (Варин, от которого она отказалась), и я предложил ему. Очень был рад. Уж даст он им знать потом. Сказал, что здесь и Буренин. Завтра условились быть у Чаева в Оружейной палате, где он нам всё покажет, в 1 час пополудни. Хотели прийти Григорович и Висковатов. Не знаю, придут ли в Оружейную. С заседания же они, в 10-м часу, укатили в "Эрмитаж" и ужасно просили, чтоб и я приехал, но я пошел к Суворину. Суворин, узнав, что мы завтра в Оружейную, упросил, чтоб и его с женой взяли, а затем стал просить, чтоб обедать вместе в "Москов<ском> трактире", он с женой, я, Григорович и Висковатов, а затем чтоб поехать в "Эрмитаж". Он, кажется, бедный, с женою скучает. На вечерних чтениях, где билеты за деньги, он, конечно, будет. Репетиция чтений для воспитанников заведении отменена. Послезавтра, 5-го, начинаются мытарства: надо всем депутатам во фраках являться в Думу, и, боюсь, времени не будет тебе писать. Завтра же в нашу "Лоскутную" прибудет поезд петербургских депутатов. (1) 8-го всё кончится, 9-го, стало быть, сделаю визиты, а 10-го выеду - в котором часу, напишу потом. Майков телеграфировал, что приедет. Полонский тоже. Ну вот и всё, моя радость. Таким образом, жди меня 11-го числа, и это, кажется, уж наверно. Суворин просит мою статью. Решительно не знаю, кому дать и как это устроить. А вот пусть послушает меня на чтении.
Крепко обнимаю тебя, моя Анька. Крепко целую тебя за "очень-очень и очень". Детишек целую и благословляю. Ты пишешь, что видишь сны, а что я тебя не люблю. А я всё вижу прескверные сны, кошмары, каждую ночь о том, что ты мне изменяешь с другими. Ей-богу. Страшно мучаюсь. Целую тебя тысячу раз.
Твой весь Ф. Достоевский.
Поцелуй деток.
На конверте: В Старую Руссу (Новгородской губернии).
Ее высокородию
Анне Григорьевне Достоевской. (В собственном доме).
(1) далее было: Приеду
870. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ
5 июня 1880. Москва
5 июня/80 год. Москва.
8 часов пополудни. Гостиница "Лоскутная" в № 33-м.
Милая моя Анютка, милое письмецо твое от 3-го июня получил сейчас и спешу написать тебе поскорее, сколько успею. Нет, голубчик, не требуй теперь длинных писем, потому что и просто-то письма вряд ли можно теперь будет писать. Буквально всё время, все минуты теперь будут заняты, да и недостанет их, это наверно на здешнее даже, не то что на письма. По порядку: вчера утром я, Суворин, его жена, Буренин и Григорович были в Кремле, в Оружейной палате, осматривали все древности, показывал смотритель Ор<ужейной> палаты Чаев. Затем ходили в Патриаршую ризницу. Всё осмотрев, зашли в трактир Тестова закусить и остались обедать. Затем был на минутку у Анны Ник<олаевны> Энгельгардт и разъезжал по мелким покупкам. Затем по условию отправились в сад "Эрмитаж". Там уже были Суворины, Григорович и проч. В саду же встретил почти всех прибывших в эти дни из Петербурга депутатов. Множество всяких лиц подходили ко мне - и не запомню кто: Гаевский, Лентовский, певец Мельников и проч. Сидел и всё время пил чай с Сувориными и с Бурениным и изредка с Григоровичем, который то подходил, то уходил. И вдруг разнеслась весть, что праздник отложен. Распустил слух Мельников. Было 11 часов, и я поехал к Юрьеву. Его не застал, но застал его сына, и тот меня разуверил, что вздор. (Так и оказалось.) Приехав домой, принялся готовиться к чтению 6-го числа вечером. Это, Аня, дело бедовое. Представь себе, что открытие памятника будет 6-го числа, с 8 часов утра я на ногах. В два часа кончится церемония, и начнется акт в Университете (но, ей-богу, не буду). Затем обед в Думе, и в тот же день, вечером в 9 часов, я, усталый, измученный, наевшийся и напившийся, должен читать монолог Летописца - самый трудный к чтению, требующий спокойствия и обладания сюжетом. Чувствую, что я еще не готов. Сверх того я почти начинаю вечер самое неудобнейшее положение. Досидел до 4-х часов утра, и вдруг сегодня в 10-м часу разбудил меня Золотарев, наконец прибывший. Спал я всего 5 1/2 часов. За ним Федор Петрович Корнилов, за ними Лопатин с венками (венки стоят 14, а не 17 рублей, но без лент). Ленты я навязал Золотареву, равно и завтрашние хлопоты. Таким образом, за венки 14 руб., выходит, заплачу один я. Правда, Золотареву будут не меньше стоить дальнейшие аксессуары. В 2 часа поехали в Думу, все депутации (депутаций до 100) являлись к Ольденбургскому и проч. Церемониал, суетня, беспорядок - не описываю слишком, невозможно описать. Видел (и даже говорил) с дочерью Пушкина (Нассауской). Подходил ко мне Островский - здешний Юпитер. Любезно подбежал Тургенев. Другие партии либеральные, между ними Плещеев и даже хромой Языков, относятся сдержанно и как бы высокомерно: дескать, ты ретроград, а мы-то либералы. И вообще здесь уже начинается полный раздор. Боюсь, что из-за направлений во все эти дни, пожалуй, передерутся. История исключения Каткова из празднеств возмущает ужасно многих. Пришел домой и обедал дома в надежде получить (1) от тебя письмецо, ответить тебе, затем просмотреть Пимена и мою статью, затем приготовить рубашку, фрак к завтраму, а затем пораньше лечь спать. Но пришел Гайдебуров, и вдруг затем Майков, а затем Висковатов. Майков приехал читать свои стихи. Ничего, мил и обнюхивает воздух. Я с ними поговорил, но, однако, их выпроводил. Дописываю теперь тебе эти строки. Золотарев не приходит, а эти проклятые венки у меня еще не прибранные. Утром давеча был у Вари. Завтра весь день до ночи занят. Послезавтра заседание "Любителей", но в этом заседании я не читаю, и потом обед человек в 500 с речами, а может быть, и с дракой. Затем 8-го утром моя речь в заседании "Любителей", а вечером на 2-м празднике "Любителей" между другими я читаю несколько стихотворений Пушкина и закапчиваю "Пророком". Ты пишешь, чтоб я выезжал 8-го, а я только 9-го примусь делать визиты. Выеду 10-го и прибуду 11-го, да и то если не задержат на лишний день, а это очень возможно. Но я тогда уведомлю. Выезжать же мне гораздо выгоднее с поездом в 1 час пополудни, чем с утрешним, ибо тут только одна ночь не спать, а с утрешним две, потому что ночь накануне я не буду спать или просыпаться в 6 часов. Письма же собственно о моих торжествах писать нечего, ибо мой день 8-го числа, а 6-го я только Пимена прочту. Подумай, надо будет статью поместить. Хоть три претендента, но Юрьев что-то опять отлынивает, Катков, после своей истории, станет, пожалуй, совсем равнодушным ко всему делу открытия, а Суворин, пожалуй что, и не повторит желания. Тогда плохо. А потому очень могу опоздать день. Давеча от Александрова получил 18-75 к. Заезжал к Варе и, кажется, совсем простился. Она уезжает к дочери на дачу. - До свидания, голубчик, разумеется, 1000 вещей не успел написать, что упишешь в письме? Но теперь писем совсем, совсем писать некогда! (2) Да и в эту минуту истощен и обессилен весь. А еще долго надо сидеть. А когда выспаться? Обнимаю тебя крепко-накрепко, детишек целую ужасно и благословляю.
