Михаил Волконский - Воля судьбы
Князь опять встал, подошел к Эйзенбаху и, отвесив низкий поклон, проговорил:
— Виноват, кажется, ваша правда. Не оставьте теперь меня одного!
XII
СИНЬОР ТОРИЧИОЛИ
Весть о княжеском гневе с быстротою молнии разнеслась по усадьбе, и дворовые, по опыту знавшие, каков бывал рассерженный князь, притаились и притихли, запрятались по своим конурам, чтобы хотя случайно не попасть на глаза грозному барину. Дворецкий, давно не видевший гнева. Андрея Николаевича и знавший, что припадок будет тем сильнее, чем дольше был светлый промежуток, дрожал заранее, в ожидании, когда господа выйдут ужинать.
На его счастье, никто не явился к столу. В этот вечер в Проскурове некому было вспомнить о еде.
Карл, придя к себе, лег на кровать не раздеваясь и, заложив руки за шею, долго лежал так, с усилием стараясь разобрать спутавшиеся нити мыслей и прийти в себя после свалившихся так неожиданно на его голову несчастий. Только что происшедшее объяснение с князем было у него, как в тумане. Хотя он и обвинял себя за излишнюю, может быть, горячность, но, обсуждая теперь дело со всех сторон, приходил к убеждению, что трудно было поступить иначе. Все равно, рано или поздно, истина должна была выйти наружу, и то, что произошло сегодня, неминуемо произошло бы тогда.
Долго лежал у себя Карл, пока наконец в дверях показалась голова лакея.
— Иосиф Александрович просит барона, может ли он войти к нему? — доложил лакей.
— Просите.
Итальянец являлся теперь в Проскурове человеком, которого более всех остальных желательно было видеть Эйзенбаху.
Торичиоли вошел. Карл поднялся ему навстречу и спросил по-немецки:
— Вы знаете, что случилось?
Торичиоли владел этим языком довольно свободно.
— Слышал, — ответил он. — Если бы вы видели, что там происходило! — и итальянец качнул головою в сторону большого дома.
— А что?
— На половине княжны. Князь отправился к ней, и была минута, что он в бешенстве чуть не убил ее. Я там был с каплями. Я его удержал прямо за руку.
— А как же поступить иначе? — спросил он.
— Она молчит. Села в уголок и застыла, не дрогнет.
Карл прошелся по комнате.
— Плохо дело, синьор Торичиоли, — проговорил он.
— Да, барон, не хорошо.
— Я думаю, что все кончено. Выхода нет… Нужно уезжать…
— Значит, все ваши и мои хлопоты пропадут даром? — возразил итальянец.
— А вам сколько обещано отцом в случае, если свадьба состоится?
— Пять тысяч единовременно и пенсия от вашего имени, — вздохнув ответил Торичиоли.
— Вознаграждение хорошее, — улыбнулся Карл. — Ну, теперь придется вам забыть о нем.
— А разве вы хотите бросить дело? Это — ваше окончательное решение?
Барон на ходу остановился пред итальянцем:
— А как же поступить иначе? — спросил он.
— Нужно поискать сначала какого-нибудь исхода…
— Ищите! — Карл опять заходил по комнате.
— Припадок гнева князя пройдет скоро, — начал рассуждать Торичиоли, — тогда он будет к вам опять ласков… Вы не виноваты ни в чем. Нужно победить молодую девушку — вот вся задача.
— Победить, победить! — процедил сквозь зубы Эйзенбах. — Легко сказать это — победить…
Нужно было видеть Карла в эту минуту, чтобы судить, каков был этот человек, когда маска добродушия спадала с него. Лицо его резко изменилось, движения были отрывисты, бешенство горело в глазах. Казалось, он готов был на все решиться, чтобы достичь желанной цели.
— Нужно стараться, — проговорил итальянец.
Карл нетерпеливо взмахнул руками.
— Да разве я не старался, разве не делал все, от меня зависящее, в течение этих трех недель?… Можно провести отца, но чувство девушки не обманешь!
— Эх, если бы был я свободен действовать! — вздохнул вдруг Торичиоли.
Видно было, что ему и хотелось, и вместе с тем не хотелось говорить то, что он думал.
Искра надежды мелькнула в глазах Карла.
— Вы имеете какой-нибудь план? — живо спросил он. — Слушайте: если княжна будет моею, — кроме пяти тысяч и пенсии, я обещаю вам заемное письмо в пятьдесят тысяч.
— Пятьдесят тысяч! — повторил Торичиоли. — Пять тысяч и пенсия, заемное письмо в пятьдесят тысяч…
— Да, и ценный подарок в день свадьбы еще… Говорите, что вы придумали?
— Средство довольно старое, но тем не менее всегда действительное… У нас, в Италии, есть много секретов. Когда-то я занимался кое-чем. Можно молодой девушке дать несколько капель…
Карл махнул рукою, не желая дальше слушать.
— Я думал, у вас есть что-нибудь более серьезное, — сказал он разочарованно и снова заходил.
Тонкие губы итальянца растянулись в улыбку.
— Неужели, барон, вы думаете, что я говорю вам про те эликсиры, корешки и нашептывания, которые якобы способны приворожить девушку к кому-нибудь или заставить ее полюбить?… Нет, Джузеппе Торичиоли никогда не занимался шарлатанством… Ему известны рецепты более действительные и знания более точные…
— Что же это? Яд, что ли?
— Зачем яд? — рассмеялся Торичиоли. — Нет, напротив, самый жизненный напиток… В наших интересах, чтобы молодая девушка жила и благоденствовала, а молодого человека, который нам мешает, и без того немедля ушлют куда-нибудь очень далеко… После случившегося сегодня он нам уже не опасен…
— Ну, так я не понимаю… — перебил Карл.
— Очень просто! Молодого человека ушлют — в этом нельзя сомневаться, и вы останетесь хозяином положения, будете одни здесь, и тогда-то несколько капель известной мне настойки могут оказать свое действие.
— Да что же это за настойка? — нетерпеливо перебил Карл. — Что же, заставив княжну выпить ваши капли, вы вольете в ее сердце любовь ко мне?
Торичиоли снова улыбнулся и ответил:
— Любовь? Пожалуй — да. Но именно к вам? Нет, сделать это я не в силах. Однако довольно и того, что мои капли возбудят в ней такую страсть, такое желание страсти, что никто не убережет ее и сама она побороть себя не будет в силах, а так как, кроме вас, никого она более подходящего возле себя не увидит, то она и рада будет кинуться вам на шею.
— Вот оно что! — протянул Карл. — Но это ужасно!.. Ведь это все равно, что украсть ее сердце.
— Но зато это верно, — спокойно проговорил Торичиоли.
Карл задумался.
— Да, ужасное, но верное средство — это правда, — сказал он наконец, произнося вслух то, что было у него на уме, и заходил по комнате. — Но если я составлю ее счастье, — заговорил он опять, — то сделаю все, чтобы она видела в жизни одну только радость… Синьор Джузеппе, я говорю вам, что она не раскается в потере этого безродного найденыша… Я люблю ее…
— Тем лучше, — подтвердил Джузеппе, вполне понимая эгоистическую самоуверенность барона: все влюбленные на один лад, и все они думают, что рай только в их шалаше.
— И у вас есть готовым этот эликсир?
Торичиоли поморщился. В душе его, видно было, промелькнуло что-то неприятное, словно тяжелое воспоминание, какой-то призрак прошлого, которому он не хотел позволить возродиться.
— Нет, — ответил он, — у меня нет готовых капель, их нужно сделать… а главное, вспомнить пропорцию, снова вычислить ее… Сегодня которое число?
— Девятое июня, кажется.
— Странно! — как бы говоря сам с собою, произнес итальянец, поводя плечами, — ровно девятнадцать лет тому назад я в последний раз должен был применить свое искусство… Много времени прошло с тех пор…
Но Карл был занят своими соображениями, и воспоминания синьора Джузеппе не интересовали его.
— А много времени вам понадобится, чтобы составить капли? — спросил он.
— Если найду все необходимые материалы, то недели две, самое большее — три…
— Долгий срок! — сказал Эйзенбах.
— Какой вы нетерпеливый!
— Тут дело не в нетерпении, а в том, что рассерженному князю вдруг может прийти фантазия завтра велеть мне приготовить лошадей. Теперь я вижу его характер.
— Скажитесь больным, лягте в постель; я буду делать вид, что лечу вас. И вы только выиграете в глазах князя тем, что так потрясены, что даже заболели.
— Синьор Торичиоли, вы — умный человек! — проговорил Карл улыбаясь.
— Господин барон, вы очень любезны! — в тон ему ответил итальянец.
— Значит, по рукам?
На лице Джузеппе еще раз явилась его особенная улыбка. Он улыбался всегда одними губами, глаза у него оставались серьезны, как это бывает у людей или очень несчастных, или таких, на совести которых лежит какой-нибудь упрек за прошлую жизнь.
— Нет, господин барон, не совсем еще по рукам, — остановил Торичиоли Карла, когда тот для заключения условия протянул ему руку.
— В чем же дело? — удивился Эйзенбах.
— Да в том, что вознаграждение, которое вы мне предлагаете, слишком мало.
