Борис Екимов - На хуторе (рассказы)
Потом запоют петухи. На белой заре выйдет из дома Тюрин. Трактор заведет и поедет, погромыхивая тележкой, через бугор, в поле. Нынче - уборка. Он в хуторе один колхозник и будет, по его словам, еще двадцать лет работать.
В ПОЛДЕНЬ
Лето у нас - жаркое и даже больше того - знойное. В полуденный час порою там и здесь зыбится марево. И потому, когда однажды на хуторе знойным полуднем сидели мы в тени за столом и объявился вдруг молодой человек в белой рубашке и галстуке, в черных брюках и черных же башмаках... Когда он, будто с неба упав, открыл калитку и сразу же начал речь, ослепив белозубой улыбкой: "Здравствуйте! Сегодня наша фирма проводит юбилейную распродажу со значительной скидкой!" Я глазам не поверил. Может, жаркое марево?..
Нас было трое: хозяйка двора Валентина, супруг ее Тимофей - мой товарищ, да я - гость нередкий. Только что отобедали. Сидели, разморенные едой, жарой. И вдруг:
- Разрешите предложить вам товары со скидкой! Только сегодня, наша фирма, в честь юбилея...
Я не верил глазам.
В Москве - понятно. От них прохода нет, от этих молодцов: "Здравствуйте! с белозубой улыбкой. - Сегодня наша фирма в честь десятилетнего юбилея проводит распродажу со скидкой..." И норовят всучить какую-нибудь ерунду. "Спасибо, спасибо..." - обычно говоришь им и - ходу.
В Волгограде, по летнему времени, та же песня: "Сегодня наша фирма..." Ребятки - на подбор: белая рубашка, галстучек, черные брюки.
Знаем мы эти "скидки": море словес, замажут глаза и всучат ненужное и втридорога. Но это - Москва, Волгоград. А здесь... Я даже головой мотнул. Может, придремалось, пригрезилось. Далекое глухое селенье. Сюда и дороги нет, одни лишь колдобины. А он - вот: из жаркого марева ли соткался, а может, с парашютом... Белая рубашка и галстук, аккуратный пробор на голове, черные брюки. Тут в шортах да шлепанцах на босу ногу жарко. А он...
- Только сегодня наша фирма в честь юбилея предлагает...
Глядели на чудо-гостя, глазам не веря. Да что мы. Сторожкая собака Пальма от удивления пасть разинула и замерла.
На правах человека городского, виды видавшего, я проговорил всегдашнее:
- Спасибо, спасибо... Ничего не надо...
Но молодой человек уже выкладывал из объемистой сумки сияющие наборы столовых ножей с надписью "Золинген", яркие, пластмассовые терки, шинковки, что-то еще...
Мой товарищ глядел на этот развал снисходительно. Ему ведь и вправду в хуторском житье ничего не нужно. Все есть. К тому же он - тоже городской человек, а еще - скептик, не любит обманов.
- Золинген, Золинген... - проговорил он снисходительно. - Это все брехня, лишь хлеб резать. А вот я ножи делаю...
Товарищ мой - человек рукастый, он все может. И ножи. В бытность заводскую и теперь. Из настоящей стали, с наборными пестрыми ручками. Столовые ножи, секачи и, конечно, рыбацкие.
- Я такой Золинген...
Он любит рассказывать. Что и понятно при хуторском житье. Тем более новый человек объявился.
- Нет, нет! - горячо возразил ему нечаянный гость. - Наша фирма продает только качественный товар! Сегодня, в честь юбилея... - Он выкладывал и выкладывал, опорожняя объемистую сумку.
Простецкий, некрашеный обеденный стол радужно засиял красочными этикетками, никелем и пластмассой.
- Аппарат предназначен... - привычно тараторил наш коробейник. - В магазинах его цена двести рублей, наша фирма в честь юбилея предлагает...
Гость улыбкой сиял, словами сыпал, убеждая. Но в какой-то момент, по нашему равнодушию, он, видимо, начал понимать тщету надежд своих, стал гаснуть.
И в самом деле, не нужны были в этом дворе ни ножи, ни терки, ни прочее. У хозяев - своя машина, в город часто наведываются. Да и чем завлечешь людей пожилых и поживших? Все это, кажется, поняв, торговец сник и смолк.
- Мое дите... - пожалела его сердобольная Валентина. - Ты откуда взялось? По такой жаре. Садись в тенек. Молочка тебе кисленького или холодного кваску? А может, чего похлебаешь?
Молодой человек послушно уселся, квасу попросил, но выпил немного, на вопрос ответив:
- Нас привезли. В ту деревню, а меня в эту... - И завел было прежнюю пластинку: - Наша фирма в честь юбилея...
Но хозяйка его остановила:
- Фирма твоя... Мучают детей по такой жаре. Кто у тебя чего возьмет? Тут одни старики. Ни у кого и денег-то нет.
Хутор и вправду глухой, доживающий. Колхоза нет и работы - никакой. Лишь пенсии, рубли да копейки на хлеб. Кому тут нужны ножи золингеновские. Галди не галди, хоть разбейся, не всучишь.
Молодой человек квасу выпил, и сразу его пот прошиб. Побегай по такой жаре да в такой амуниции. Лицо его, волосы были припудрены пылью. Белая меловая пыль покрывала рубашку, серея на вороте; брюки припорошены, черные башмаки и вовсе.
Но рассиживаться он не стал. Поднявшись, собирал и складывал в сумку свои товары.
- Погоди! - остановила его хозяйка, поднимая глаза на мужа. - Давай хоть какую-нибудь турунду купим.
- Зачем тебе?
- Дите в такую даль мучалось, по жаре... Начальство ругать будет, что не продал. А чего тут продашь, кому? Ты у кого уже был?
- Крайние три дома прошел, но там...
- Старый Шахман, Шура... Из них покупальщики. Лишь ноги бил... Не сепети... - попыталась она остудить нетерпение молодого торговца. - Может, рыбки покушаешь? Целый день на ногах...
- Нет, нет! - отказался гость. - Надо обязательно все дома обойти. Обязательно должен продать. Нас специально...
Он уже был готов к дальнейшему бегу, к движенью по дремавшему в летнем зное хутору, где его вовсе не ждали. Разве что дворовые собаки?
- Погоди... - снова остановила хозяйка с приговором. - Мучают детей. Погоди... Чего ноги зря бить. Давай подумакаем. К куме Шуре либо зайти? посоветовалась она с мужем. - Они двух овечек продали. К Володе? А к Зарецким не надо. Они еще кобеля спустят. Может... Мучают детей в такую даль... да в такую жару... Казня... Как тебе ловчей подсказать...
- Пойди да отведи, - подначил ее насмешливый супруг.
- Взаправди! - не поняв шутки, на ноги поднялась хозяйка. - Он и к куме не пройдет, там Роза ощенилась, злющая, на всех кидается.
Хозяин открыл было рот, чтобы жену урезонить, но лишь рукой махнул. Разве убедишь?..
И вот они подались. Жаркий полдень. Слепит глаза белая меловая дорога. В пухлой горячей пыли тонет нога. Обомлевший от зноя хутор. Немолодая женщина в белом платке. Отекшие ноги, ход неторопкий. С ней рядом - юноша с картинки или с неба упавший: белая рубашечка, галстук, черные брюки, аккуратный пробор на голове. "Наша фирма в честь юбилея..."
Они уходят. Мы остаемся в тени, у стола. Даже здесь жарко. Знойный полдень. Безветрие. На небе - ни облачка.
НА УСАДЬБЕ
Великое дело - телефон, тем более - один на хуторе. Новости сбирать не надо, они сами собой идут. Прибредет старый человек, детям в станицу позвонит, пожалуется на здоровье, на квочку, которая никак на гнездо не усядется, хоть ты ее гвоздями прибей. Другие договариваются с райцентровским магазином, чтобы свинью ли, бычка забить и сдать целиком, тушею. Это - жизнь. Порой примчится раскуделенная Верка Рахманиха:
- Больница! Строчно приезжайте! Строчно!
В сельской больнице люди мудрые, болезнь рахмановских мужиков для них не секрет. Тем более, что единственная больничная машинешка на все четыре колеса хромает. Берегут ее для дела, больничная округа - пятьдесят верст.
- Вы клятву Гиппократа давали! - вскипает Верка. - Вы свято должны ее исполнять!
Что значит восемь классов закончила, всякие слова знает. Но доктора здешние и не то слышали. Пошумит Верка, брякнет телефонной трубкой и - ходу.
Приятель мой, хозяин двора и телефона, недовольно бурчит, осматривая аппарат: "А он, между прочим, не колхозный, колотить его. Пузырек от Коли Бахчевника вам поможет, а не "скорая", - ставит он безошибочный диагноз и, глянув через забор, добавляет: - Туда она и намылилась, к Коле. Сразу бы надо, без этих... Гиппократов. И аппарат целее".
Но самых впечатляющих спектаклей возле телефона нынче, видимо, не дождемся. На дворе - июнь, а Городские носа не кажут. Видно, нажились, нарыбачились, воздухом хуторским надышались. Самого Городского вроде бы от должности отставили. Кончились казенные машины да шофера. А своим транспортом сюда добираться далеко и накладно. Видимо, и спектакли закончились. Молочного производства на хуторе не будет, не получит город и экологически чистых овощей.
Но обо всем по порядку, не забегая.
Дом и двор, где я по летнему времени порою гощу, от просторного поместья Филюковых отделяет лишь скотий прогон да пустошь, на которой стояла когда-то хуторская почта. Филюковское поместье пустует который уже год. Хозяев нет: Праскуня умерла; Иван сразу же перебрался к сыну, в райцентр, где недолго прожил. Но усадьбу он успел продать случайному городскому человеку, помешанному на рыбалке. Места тут - рыбацкий рай: малая речка, Голубинская старица, Дон, озера.
Городской рыбак в первое же лето привез семью: жену да мальчонку. Был он каким-то начальником, при шофере и казенных автомобилях: то белая "Волга" его привозила, то вездеход "УАЗ", судя по погоде. Привезут, увезут. Обычно на выходные. Но порою неделю живет и больше. Рыбалка - его страсть. Чуть свет он уже на речке. Щук ловил, и очень удачно. Семью свою рыбою закормил.
