Максуд Ибрагимбеков - Прилетала сова
- Откуда у него столько?
- Наверное, накопил лет за семьдесят-восемьдесят, - усмехнулся дядя Кямил. - Он же почти ничего не тратит, только на семью, машину и дачу, остаток зарплаты ежемесячно копил, вот и скопил наконец. А зарплата у него знаешь какая? Сто шестьдесят рублей... Жалко, конечно, упускать такой случай, но я отказался. Может быть, со временем еще накинет немного. Как ты думаешь?
-Разве можно одному человеку иметь две дачи? - спросил я.
- Умеючи все можно. Он мне сказал, что вторую купит на имя своей сестры. Ты, мой
милый, не беспокойся, они законы лучше любого юриста знают. И поэтому лучше нас от них защищены. Скажу тебе честно, я этому Рашиду в душе благодарен - я ведь хотел уехать из Баку, совсем уехать, была у меня такая мысль. И уехал бы, если бы не Рашид. Вот когда он предложил мне для моей пользы купить у меня дачу, мне вдруг показалось, что, если я соглашусь, Рашид так и скупит все/вокруг - дачи, улицы, людей... Ну я сказал ему кое-что по этому поводу. Надолго запомнит. Он не обиделся. Не нервничай, говорит, я тебя прошу. Бог с ней, с дачей, лишь бы все здоровы были. Понял? Железный человек. Не то что мы с тобой!
Но вообще в последнее время он редко шутил.
С тех пор как она уехала, дядя Кямил здорово изменился. Неразговорчивый стал и угрюмый. И похудел очень. Он и раньше много работал, а теперь так совсем от машинки не отрывается. Как приедет из города, спустя минут десять слышно уже, - как она стрекочет. Пойдешь к нему, а он кивнет, поднимет голову - "здравствуй, садись, я сейчас кончу" - и продолжает. Когда дядя Кямил печатает, он что-то шепчет, сколько ни прислушивайся, ничего не услышишь, видно только, как губы шевелятся, он, наверное, диктует себе так, а лицо у него при этом все время меняется, то озабоченным становится, то хитрым-хитрым, а однажды я услышал, как он ни с того ни с сего вдруг рассмеялся, посторонний подумал бы, что он ненормальный-, сам с собой разговаривает и смеется. Только сейчас он не смеялся, сидел с угрюмым лицом и печатал, попечатает немного, остановится, подумает о чем-то и снова. Он так до утра может. Я к Наиле хорошо относился всегда, да что там относился, из всех женщин, которые мне встречались в жизни, она мне больше всех, может быть, нравилась, но, глядя на дядю Кямила, я почувствовал, что отношусь к ней уже не как прежде, гораздо хуже. Она что, не понимает, что он из-за нее так мучается?!
- Дядя Кямил, а может быть, вам надо съездить за ней? Я спросил, и мне показалось, что и он как раз об этом же одновременно со мной подумал, потому что ответил сразу, даже секунды не подумал:
- А почему это я должен за ней ехать? Разве я виноват перед ней в чем-то?! Никуда я не поеду! - Он сердито это сказал, потом остановился и посмотрел на меня с удивлением, видно, не ожидал, что я могу спросить такое. И снова стал печатать.
Я в это время телевизор смотрел, вдруг слышу, тихо стало, машинка перестала стучать, я повернулся, а он мне говорит:
- Я тебя прошу, ты больше со мной о ней не говори. Ладно?
И вдруг внизу как заплещется что-то. Даже сюда, на скалу, брызги долетали.
Еще одного он тащит?! Что же это происходит? Тащит. Даже больше первого. Васиф на этот раз даже не тронулся с места, сидел неподвижно и смотрел, как рядом с ним поднимается второй осетр. Я встал и помог засунуть его в ведро. Теперь из ведра высовывались два хвоста, и не то что просто высовывались, а размахивали так, как будто хотят вместе с ним улететь. Если бы мы их не держали изо всех сил, то из ведра осетры, конечно, выскочили бы. Потом этот рыболов в матроске попросил меня подержать и второй хвост, пожалуйста, сказал, а сам взялся их укрывать парусиной. Мы взвалили на нее еще несколько обломков скалы, каждый килограмма два-три, не меньше, только тогда осетры затихли. А Васиф все молчал. Честно говоря, и я помалкивал, растерялся, наверное, да и любой другой человек на моем месте растерялся бы - за каких-нибудь полчаса поймать удочкой двух осетров. Кому хочешь в Гаялах расскажи, смеяться будут. Сел я на свое место, забросил удочку, может, думаю, на этот раз повезет, может, какому-нибудь хоть самому захудалому осетришке моя удочка приглянется. Всякое бывает. А этот в матроске спять ко мне - можно? Это он насчет червяка. Самое интересное, что теперь, после того как он пересел, баночка Васифа с ним рядом стоит, а он все-таки из моей червя хочет. Может быть, этот тоже в приметы верит. Подошел, выбрал червяка, сперва спасибо сказал, потом поплевал на червяка, наживил. Может быть, у него слюна какая-нибудь особая, которая осетрам нравится?! Я Васифу говорю:
- Ну теперь наша очередь. Начинай ты первый. - А он на мои слова никакого внимания, отложил удочку, встал и подошел к этому в матроске, встал за его спиной и говорит:
- А ну вставай! - Тот посмотрел на Васифа, потом на меня, а я смотрю, не понимаю, чего от него Васиф хочет.
- Зачем?
- Вставай, говорю.
Тот по голосу Васифа понял, что лучше не спорить. Отложив удочку, встал.
- Ну встал.
- Вот что, - сказал Васиф, - ты пока прекрати ловить, посиди здесь немного, потом видно будет. Понял?
- Не хочу просто так сидеть. Буду ловить.
- Только попробуй! Ну!
- Слушай, - сказал этот рыболов в матроске. - Это же неправильно. Я не понимаю, чего ты хочешь. Я поймал двух осетров? Поймал. Ты мне не мешай, я сейчас еще одного поймаю и тогда, пожалуйста, перестану... Каждому по одному. Чего ты?
Я почему-то поверил, что он может еще одного осетра поймать. И тут он на меня посмотрел, мол, правильно я говорю? Правильно, конечно. И толковать тут не о чем.
-Ты что, не понимаешь, - закричал Васиф, - что тут стая осетров под скалами сейчас проходит. Такое, может быть, раз в жизни бывает. Если бы не этот тип, то мы бы их поймали! А он еще дурака из себя строит, - орет как сумасшедший. - Отойди отсюда!
- Никуда я не отойду! Буду ловить. - И тут они сцепились. После того как Васиф на него бросился. Я подумал, Васиф ему запросто надает, но вышло по-другому, он, оказывается, и дерется вполне прилично. Они у самого края дрались, я испугался, что они свалятся, а море здесь под скалами такое, что в него даже добровольно лучше не соваться, а если туда еще упасть с такой высоты, да еще вниз головой... Я как подумал об этом, вскочил и побежал к ним. И тут он испугался, взгляд у него был ужасно перепуганный, когда он увидел, что я бегу к ним. Решил, наверное, что и я на него наброшусь. Побежал он от нас со страшной скоростью, на ходу обернулся, здорово он напугался, лицо его у меня уже времени не было разглядывать, ко мне показалось, что оно не только перепуганное, по и удивленное немного, как будто спросить что-то хочет, видно, он все-таки удивился, что я тоже решил на него напасть. Я еле успел Васифа схватить за воротник, когда он бросился его догонять.
- Ты чего, - говорю, - с ума сошел? Ты чего от человека хочешь? Ты же не прав! - Говорю, а сам чувствую, что бесполезно с ним разговаривать, видно, совсем из-за этих осетров обалдел.
- Гад он, - сказал Васиф, - он же наших осетров поймал. Мы столько старались, а он пришел и поймал. - Васиф говорит, а мне слушать противне. Очень все нехорошо получилось.
- Ты за мной не иди. Я позову его обратно. И не лезь к нему больше. Я тебя очень прошу! - Добежал я до конца нашей площадки, обогнул скалу, а его не видно. В двух шагах ничего не видно. Как будто засунули тебя в стакан из матового стекла. Да тут что-нибудь увидишь в таком тумане?! И в какую сторону он побежал, не знаю. Может быть, я совсем в другую сторону бегу! Бегу и кричу изо всех сил, дурак дураком - мальчик! Мальчик! Имени же мы его не спросили. До того забегался и докричался до того, что в горле пересохло. По-всякому кричал: и "мальчик", и "матроска", и все ни к чему. А на обратном пути еще поскользнулся и коленом стукнулся, так что чуть не взвыл от боли. Зря Васиф на него набросился, стая, как же! С трудом я добрел до площадки, до того устал, что в боку закололо. Смотрю, Васиф у ведра стоит, снял парусину, осетрами любуется.
- Не догнал, - говорю ему. - Нехорошо получилось все-таки.
- Да ну его к черту! Нашел о чем думать. Осетры-то нам
остались!
Тут как я наподдал ногой по этому ведру, сам не знаю, как это получилось, оно со всеми осетрами, вместе с парусиной полетело в море. Васиф посмотрел ему вслед, а потом на меня бросился...
Ничего себе, половили рыбку. У Васифа нос разбит, у меня губа в крови, рубашка разорвана до пупка, и еще колено ноет. Умылись, стали вещи собирать.
Васиф две рыбешки подобрал - леща и бычка, тех, что мы до его прихода поймали, Васиф их отложил в сторону, когда осетрами любовался, вот они и уцелели. Васиф повертел их в руках, потом подвесил их на кукан. Вздохнул.
- Ирония судьбы, - говорит. У меня на него злость прошла, еще когда мы умывались, а тут жалко стало. Почти до самой нашей калитки молчали.
- Эти осетры рублей по пятнадцати пошли бы, не меньше, - сказал Васиф, мы бы сегодня же лодку купили;
- Купим в следующем году, - сказал я и вошел в калитку. - Купим. Не беспокойся. Ну пока.
